Герой наших дней (По страницам произведений Д. Гранина)

«Вот это человек! Он влюблен в землю, в людей! И вдруг над ним суд! Мы просто все плакали в зале».

По свидетельству Валентины Жегис, журналистки из газеты «Советская культура», так бригадир Московского электромеханического завода Елена Григорьевна Санина отозвалась о главном герое пьесы Азата Абдуллина «Тринадцатый председатель». Оценка красноречива, она как бы подталкивает к выводам, и сама Е. Г. Санина превосходно выявила общий смысл своих слов: «После таких спектаклей стыдно отмахиваться от «трудных» дел. И уже просто не можешь не одернуть тех, кто слишком «громко», неуважительно разговаривает с рабочими, не защитить человека, которого несправедливо обидели» ¹.

Очень хорошо выражена здесь связь между характером героя, его зрительским восприятием и его воздействием на формирование идейно-нравственного облика человека. Читая такие выразительные документы, такие неоспоримые «свидетельства влияния искусства на жизнь, можно бы и потерять вкус к участию в дискуссиях о необходимости положительных героев. Но ведь споры продолжаются – больше того, они еще естественны и нужны, ибо в состоянии помочь решению задачи, сложность которой под стать ее важности. Украинский критик Ярослав Мельник тревожится о том, что «человек идеи… стал с некоторых пор занимать незаслуженно малое место в творчестве прозаиков», и признается, что ощущает «тоску по образу человека, сохраняющего цельность и благородство…» ². Кстати, именно такая тоска – явление давнее, остро пережитое русскими классиками в прошлом веке.

В записной книжке Достоевского за 1864 – 1865 годы сформулирован вопрос: «В чем идеал? Достигнуть полного могущества сознания и развития, вполне сознать свое я – и отдать это все самовольно для всех…» ³

«Все…для всех» – эти слова Достоевский подчеркивает, ибо именно в этом принципе видит он главноевсвоем положительном герое. И впоследствии, рассказывая замысел романа «Идиот», напишет: «Идея романа – моя старинная и любимая, но до того трудная, что я долго не смел браться за нее… Главная мысль романа – изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете, а особенно теперь. Все писатели, не только наши, но даже все европейские, кто только ни брался за изображение положительно прекрасного – всегда пасовал. Потому что это задача безмерная» ⁴.

Успешное решение «безмерной задачи» стало возможно для литературы только в результате коренных изменений в самой общественной жизни. Вовсе не случайно наличие прототипов у Павла Власова, Кожуха, Клычкова, Павла Корчагина, Левинсона, Мересьева, Вихрова, Андрея Соколова, Серпилина…

Список этот легко продолжит любой внимательный читатель, но ему так же хорошо известно и то, что неудач в создании образа положительного героя у нас предостаточно.

Схематизм и боязнь конфликтов зачастую приводят к подмене положительного героя унылой иллюстрацией, герой превращается в перечень добродетелей. Существует и другая крайность: некоторые литераторы торопятся отбросить самое идею положительного героя, полагая, что она в основе своей утопична. Так, драматург Энн Ветемаа скептически писал: «…положительный герой для меня в нынешней конкретной ситуации – понятие сомнительное» ⁵. Приходится согласиться с мнением Гария Немченко, который совсем недавно заявил: «Тут и наша вина, писательская. Создали столько образов сломленных жизнью неудачников, а настоящий бесстрашный борец за правду, за интересы общества – где он?» ⁶ Именно на этот вопрос мне и хочется ответить.

Полезно помнить, что еще в 1961 году Л. Леонов гневно говорил о том, как скомпрометирован «положительный герой» ремесленным изготовлением безличных «кибернетических автоматов» или «зализанных до глянца идеологических болванок», напоминающих манекены «в магазинных витринах готового платья» ⁷. Но одновременно, отказываясь от иронии и поднимаясь до самой искренней и торжественной патетики, Леонов утверждал: «Достоин внимательного и почтительного изучения наш человек, взявший на себя подвиг – на своей собственной судьбе показать человечеству все фазы, случайности, опасности и возможности на пути осуществления древней мечты. Не мудрено, что в этой роли он то отважен до песенной дерзости, то легендарен по могучему броску в будущее, то несчастен до самых низин отчаянья – все это в немыслимых для Запада масштабах» ⁸. Хочется напомнить, что вскоре после публикации в журнале «Театральная жизнь» леоновской статьи вышел в свет роман Д. Гранина «Иду на грозу» – роман о современных ученых, ставший событием в нашей литературной жизни. Было это в 1962 году.

В контекст этих раздумий о герое имя Гранина входит отнюдь не случайно. Пафос и опыт его творчества – в поисках и утверждении современного положительного героя. Размышляя о том, чем бывает притягателен герой для читателей, он писал: «Читатель ищет героев мысли и души, которые стали бы для него не столько положительными, сколько любимыми героями» ⁹. Мысль по существу верная и глубоко справедливая, из которой можно сделать и определенные теоретические выводы. Понятие о положительности – оценочно, а следовательно, включает в себя субъективный момент, неотделимый от самой сути восприятия художественного произведения. И в этом плане стоит учесть, как еще в эссе «Сад камней» Гранин сформулировал свои взгляды на природу и назначение искусства.

«Я понял, что самые простые вещи достойны стать искусством – корень дерева, клочок травы, расположение этих камней. Главное – увидеть» – так размышлял журналист Фокин, и в то же время он утверждал, что важнейшее умение художника – создавать образ не только из непосредственно увиденного. Еще в начале своего путешествия на Восток он решил: открыть что-то новое в Японии можно, «лишь открывая что-то в себе самом». Затем эта первоначальная формула творчества усложняется, перерастает из двухчленной в трехчленную. В саду камней Фокин приходит к еще одному, дополнительному выводу – художник создает образ «как бы из меня, во мне». Следовательно, в образе слито не только увиденное и пережитое художником, но и пережитое читателем. Эта новая целостность и оживает в восприятии. «Он (художник. – Л. Ф.) заставлял меня с помощью этих камней что-то увидеть, вообразить». В произведении искусства сливаются увиденное (данное объективно), взгляд художника на жизнь и читательское восприятие, создающее или, точнее, продолжающее жизнь образа, сотворенного одним субъектом, во внутреннем мире другого. Если герой не способен возбудить читательской любви, то, конечно же, на роль положительного он претендовать не может. Тем и интересен для нас творческий опыт Даниила Гранина, что на протяжении всей своей писательской жизни он создает героев, которым неизменно сопутствуют читательские симпатии. Они, эти герои, содействуют идейно-нравственному возвышению личности. Характерно, что и здесь Даниил Гранин подтверждает свою верность ориентирам, намеченным Достоевским.

В уже процитированном письме Достоевского С. А. Ивановой о положительно прекрасном человеке дальше сказано: «Упомяну только, что из прекрасных лиц в литературе христианской стоит всего законченнее Дон-Кихот» ¹⁰.Это отношение к Дон-Кихоту как к идеалу («прекрасное есть идеал», – сказано тут же) Гранин унаследовал. Он пишет: «Значение Достоевского состоит в том, что он настойчиво стремится изобразить положительно прекрасного человека. Князь Мышкин, Алеша Карамазов, Тихон, – Достоевский понимает очищающую силу духовной красоты и веры. Выше всего в мировой литературе он ценил образ Дон-Кихота» ¹¹.

Выступая в 1978 году на конференции «НТР, человек, литература», Гранин последовательно развивает тему Дон-Кихота. Он спрашивает: «Все вокруг личности быстро меняется – карта мира, скорости, аппаратура; спутники могут летать над любыми странами. Меняются условия труда. Они меняются при жизни человека несколько раз – меняются станки, ЭВМ, автомобили, меняются марки холодильников, телевизоров, радиоприемников. Что остается неизменным?» И отвечает: «Дон-Кихот верен нам, и Рублев, и Глинка» ¹².

Итак, прежде всего он называет Дон-Кихота.

Любовь Гранина к великому и прекрасному созданию Сервантеса – ключ к пониманию целостности его собственного творчества. Он может говорить о разных эпохах и странах, о людях с разными биографиями и интересами. Но его всегда волнует человек, самоотверженно отдающий себя служению идеалу. Это общий знаменатель для генерала Домбровского и Клавдии Вилор, ленинградских блокадников и современных Прометеев. Дон-Кихот для Гранина – и тип, и символ. Поэтому он будет постоянно вспоминать о нем.

В одной из самых первых публикаций Гранина, в рассказе «Родина» («Резец», 1937, N 12), возникает конфликт между генералом Парижской коммуны Дом-бровским и его товарищем по польскому восстанию 1863 года и по эмиграции Яном Миткевичем (в повести «Ярослав Домбровский» впоследствии он будет назван Грудзинским). Домбровского зовут в Польшу. Миткевичу (Грудзинскому) кажется, что погибнуть на чужой земле в борьбе за чужое дело бессмысленно. Он внушает генералу: «Никто не оценит вашего донкихотства, ты для французов был и остаешься чужестранцем». Но Домбровский с такой оценкой решительно не соглашается. А сам Гранин финалом повести, уже после гибели командующего войсками Коммуны, показывает, что донкихотство оценили и парижане, и эмигранты. Над могилой Домбровского его адъютант, столяр из Бельвилля Луи Рульяк, скажет польскому офицеру Врублевскому: «Спасибо вам, от всех французов спасибо». А талантливый журналист Артур Демэ обрадуется, что этому «медлительному парню»»удалось отыскать такие верные и самые нужные слова».

Любопытно, что в романе «Иду на грозу» тоже возникает ситуация, когда карьерист Тулин, пытаясь пересилить неподатливо твердое благородство Крылова, почти повторит аргумент Грудзинского: «Кому помогает твое донкихотство?»

Но для Крылова, как и Домбровского, это не аргумент, точнее сказать, аргумент в пользу собственной правоты; он не согласится ни на какие уступки, хотя «никто не мог оценить это мужество, которое всячески прятало себя». Как видим, тема Дон-Кихота вошла в творческое сознание Гранина очень рано, уже в первых публикациях, и волнует его на протяжении всего творческого пути. При этом образ ламанчского рыцаря, конечно, преображен. Он растерял все комическое. Гранинский Дон-Кихот лишен противоречий – это человек, преданный своему идеалу, всегда и безоглядно готовый ради него на любой подвиг, если потребуется – на смерть.

1. «Советская культура», 1 марта 1984 года.[↩]
2. Я.Мельник, Будущее – в настоящем. – «Дружба народов», 1984, N 12, с. 234, 235.[↩]
3. »Литературное наследство», 1971, т. 83. «Неизданный Достоевский», с. 248. [↩]
4. Ф. М.Достоевский, Письма. Под ред. А. С. Долинина, т. 2, М-Л., 1930, с. 71 (Письмо к С. А. Ивановой).[↩]
5. »Театр», 1981, N 6, с. 15. [↩]
6. »Литературная Россия», 26 апреля 1985 года. [↩]
7. Л.Леонов, Литература и время, М., 1983, с. 289 – 290. Статья впервые напечатана в журнале «Театральная жизнь», 1961, N П.[↩]
8. Там же, с. 290.[↩]
9. Д.Гранин, Два крыла, М., 1983, с. 32.[↩]
10. Ф. М.Достоевский, Письма, т. 2, с. 71.[↩]
11. Д.Гранин, Два крыла, с. 171.[↩]
12. Там же, с. 15.[↩]