Георг Тракль: «poète maudit» на австрийский манер
Георг Тракль, Стихотворения. Проза. Письма. Составление, редакция переводов и комментарии А. Белобратова. Предисловие В. Метлагля, Санкт-Петербург, 1996.
Тракля никак не назовешь вовсе уж незнакомцем дня отечественного ценителя поэзии. Вот уже несколько лет как мы располагаем основательным двуязычным изданием его стихов, прозы и писем1. Это издание, собравшее очень яркие переводы В. Топорова, И. Болычева, А. Прокопьева и ряда других переводчиков, явилось итогом очень оживившейся с 70 – 80-х годов переводческой работы над траклевскими текстами. Времена изменились, и мы, люди старшего поколения, не можем не порадоваться самой возможности такого размаха работы. (Автор этой статьи еще помнит странный взгляд, которым его наградили в редакции уважаемого московского журнала, когда он попытался отнести туда тридцать лет назад свои переводы из австрийского поэта.) Однако рефлективное осмысление творчества Тракля в нашей стране явно отстает от усилий переводчиков, и в этом смысле он остается, так сказать, знакомым незнакомцем, который стоит посреди нас, но с закрытым лицом (образ, хорошо вписывающийся в его собственную поэтику…) 2.
Что касается Австрии и, во вторую очередь, Германии, там поэзия Тракля оказалась предметом оживленного обсуждения – как в среде критиков и литературоведов, так и за ее пределами – уже давно; но история этого обсуждения довольно драматична, и сегодня, при несомненных успехах (и неостывающем интересе к поэту), можно, пожалуй, говорить о чем-то вроде кризиса.
Уже очень далекими кажутся вовсе не столь еще давние времена, когда Мартин Хайдеггер толковал своей оракульской философской прозой – наряду со стихами Гельдерлина – также и стихи Тракля, воспринимавшиеся в контексте его интепретаций уж точно как оракулы, как глубокомысленно-темное выражение некоей чистой, восходящей к глубинам бытия пра-мудрости3.»Многозначительный тон стихотворения Тракля исходит из особой сосредоточенности, то есть из такого созвучия, которое само по себе вечно остается невыговариваемым. Многозначность этого поэтического высказывания – это не смутность небрежения, но строгость бережности, присущей тому, кто принял на себя заботу праведного созерцания<…> Единственная в своем роде строгость существенно многозначного языка Тракля в высшем смысле настолько однозначна, что сохраняет бесконечное превосходство над любой технической точностью всего лишь в научном смысле однозначного понятия». Самому Хайдеггеру, любителю досократовской философии, мудрость поэта напоминала о языческой архаике эллинов; он подчеркивал, что для нее «недостаточны понятия метафизической или церковной теологии» 4. Другие ценители и толкователи предпочитали стилизовать Тракля под «христианского поэта», с несколько простодушной буквальностью воспринимая образность его «монашеских» метафор. Впрочем, Эльза Ласкер-Шюлер, вспоминавшая поэта в стихах на его смерть после того, как за несколько месяцев до нее познакомилась с ним в Берлине, сравнила его с Лютером, – это иной сюжет, чем средневековый бенедиктинский рай, но хотя бы укладывается в христианскую парадигму. И уж тем более читатели, с Траклем вовсе не знакомые, вольны были мечтательно стилизовать его образ в соответствии с тем, что им примерещилось в часы чтения. В те времена о поэте, чья ранняя гибель среди ужасов мировой войны подчеркивала беззащитную неотмирность и располагала к сострадательной мифологизации, в общем, очень мало знали: загадочные стихи, всячески подчеркивающие, разрабатывающие собственную загадочность, гипнотически внушающие чувство непроницаемости окутывающей их атмосферы, представали почти что вовсе вне биографического субстрата, сами по себе5 (что в некотором смысле соответствовало породившей их творческой воле).
С тех пор утекло много воды, и демифологизация представлений о Тракле, их перевод из квазисакрального кода в подчеркнуто, резко профанический, шла полным ходом. Биографический анализ разоблачал тайноведение поэта как шифровку психозов кровосмесителя и наркомана. Поэтологический анализ подчас выявлял за неслыханными дерзаниями трансформацию общих мест забытой немецкой поэтической традиции еще времен сентиментализма (так называемой Zeitalter der Empflndsamkeit). Специалисты доходили до того, что ставили вопрос: уж не китч ли поэзия Тракля, не фольклористский ли пошив платья по типу знаменитого Dirndlkleid, то есть наподобие хорошо известных в Австрии имитаций, – ее специфические мотивы? 6
Результаты новейших демифологизаторских усилий подчас позволительно поставить под вопрос. Но возврат к прежней мечтательности невозможен, невинно-«монашеских» грез поэзия Тракля уже никому не навеет. Тяжелый взгляд, которым поэт смотрит со всех своих фотографий – не говоря уже о жутковатом графическом шарже Макса фон Эстерле и в особенности об автопортрете, набросанном кистью в мастерской у того же Эстерле весной 1914 года, – запоминается надолго. Былые попытки увидеть Тракля «просветленно», в свете, так сказать, серафическом, плохо выдерживают встречу с этим взглядом.
Это отнюдь не означает, разумеется, что очень явственный интерес поэта к мистическим мотивам не был на свой лад весьма серьезен. Просто Тракль принадлежал к культурно-психологической формации, обозначаемой французским словосочетанием «les poetes maudits» – «прóклятые поэты»; а для этой формации сосредоточенное влечение к запредельному (а подчас, как в стихах Тристана Корбьера о паломниках в Нормандии, достаточно убедительно выраженное сочувствие к народной традиции набожности) строится преимущественно от противного и потому не исключает, а необходимо предполагает переживание собственной инфернальности, постоянно грозящей исказить и религиозное переживание. Еще в беспомощных отроческих стихах Тракля «Святой» тематизировано присутствие подсознательной чувственности в напряженнейшем молитвенном усилии подвижника. Дело несколько осложняется тем, что для австрийца его намного старшие французские собратья Бодлер и Рембо уже были важным литературным, культурным впечатлением, он их читал и находил в них образец самоконституирования не только в словесности, но и в жизни – пожалуй, в жизни прежде всего: современный биограф может поставить, например, вопрос – уж не начал ли Тракль баловаться наркотиками поначалу еще и потому, что вычитал у Бодлера теорию «искусственных парадизов», paradis artificiels? 7 Но внутреннее родство Тракля с «проклятыми поэтами» все-таки остается жизненной реальностью, субстанциально иной, чем все литературные контакты. Парадоксально, что как раз литературное воздействие тех же Бодлера и Рембо на Тракля было очень поверхностным и, в сущности, как давно отмечено, почти иллюзорным## Ср.: J. Leitgeb, Die Trakl-Welt. Zum Sprachbestand der Dichtungen Georg Trakls. – In:
- Георг Тракль, Стихотворения. Проза. Письма. Составление, редакция переводов и комментарии А. Белобратова. Предисловие В. Метлагля, Санкт-Петербург, 1996.[↩]
- В этом отношении характерно, что предисловие к вышеназванному изданию – всего 8 страниц! – написано австрийским участником, директором «Бреннер-архива» в Инсбруке. Поскольку книга была подготовлена в сотрудничестве с австрийскими и специально тирольскими институциями, такое распределение ролей можно найти вполне естественным; но столь же естественно, что автор предисловия ограничился тем, что предложил читателю добротную справку, уйдя от всякого разговора с этим читателем – персонажем, для него, очевидно, слишком трудно представимым.[↩]
- M. Heidegger, Georg Trakl. Eine Erörterung seines Gedichtes. – In: Merkur 7 (1953). S. 226 – 258. Cp.: Е. Vietta, Georg Trakl in Heideggers Sicht. – In: Die Pforte, 1953, H. 51/52; W. H. Rey, Heidegger – Trakl: Einstimmiges Zwiegespräch. – In: Deutsche Vierteljahrsschrift für Literaturwissenschaft u. Geistesgeschichte 30 (1956), S. 89 – 136; W. Falk, Heidegger und Trakl. – In: Literaturwissenschaftliches Jahrbuch N. F., Bd. 4, Berlin, 1963, S. 191 – 204.[↩]
- Ibidem, S. 227.[↩]
- D. Otendi-Hinze, Wandlungen des Trakl-Bildes. Zur Rezeptionsgeschichte Georg Trakls, Washington University, 1972.[↩]
- Ср. характерное заглавие, предполагающее привычную постановку вопроса и его понятное для всех словесное оформление: G. R. Kaiser, Georg Trakl – «moderne Lyrik im Dirndlkleid»? (Георг Тpакль – «современная лирика в сельско-австрийском наряде»? – С. А.). – In: Komparatistik. Theoretische Überlegungen und südeuropäische Wechselseitigkeit. Festschrift für Z. Konstantinovic. Hrsg. v. F. Rinner u. K. Zerinschek, Heidelberg, 1981, S. 233 – 252. («Dirndl» – допотопное австрийское словечко для обозначения «деревенской девки» в старом, то есть вполне приличном, смысле слова; в составе обозначения наряда указывает на его, говоря по-русски, «кондовость».)[↩]
- О. Basil, Georg Trakl in Selbstzeugnissen und Bilddokumenten, Rowohlt, Reinbek bei Hamburg, 1965, S. 49.[↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №5, 1999