Генри Хейман Ремак. «Компаративистика на распутье. Диагноз, терапия и прогноз»

Генри Хейман Ремак

Компаративистика на распутье.
Диагноз, терапия и прогноз

Перевод и примечания И. О. Шайтанова

Давайте зафиксируем те тенденции во французской и американской компаративистике (comparative literature), развитие которых обещает наладить связи между разошедшимися между собой течениями.

1. Возросшее внимание к стилистике 1 в сравнительных исследованиях поддержано Мунтеано (1953), если, как у Э. Р. Курциуса в случае с topoi (общими местами), они остаются в пределах истории, даже когда стилистика выходит в них на центральное место; Мунтеано (1957), однако, справедливо подозревает, что у Курциуса сам выбор не всегда отвечает этому требованию.

2. «Возвращение к тексту» в компаративистике поддержано Родиером (1953), но лишь на условии, что исследование имеет дело с основными текстами, взятыми в их цельности, а не с «центральными» фрагментами или символами (как предлагает Хёллерер) и уж тем более не со «случайным отбором» отрывков (подход Ауэрбаха в его влиятельном «Мимесисе») <…> В исполнении такого тонкого и тщательного ученого, как Ауэрбах, этот подход может явиться откровением, но в иных руках придется с большей осторожностью отнестись к таящемуся в нем искушению.

3. Хотя французы еще редко готовы поддержать типологический подход (analogy studies) в компаративистике (среди них это делает Этьембль), французские ученые все-таки склонны согласиться с тем, что прием сравнения на то указывает Штрих) хорош по крайней мере в качестве защиты от изоляционизма «новой критики»2. Они постепенно придут к пониманию той основной истины, что лидеры компаративистики в Америке усвоили все, что способна предложить «новая критика», не принося в жертву своей приверженности к истории литературы. Пейр и Мэлоун, Ауэрбах и Уэллек, Ла Дриер и Блок убеждены в непременности понятия «история литературы», а вместе с тем во взаимообусловленности исторического и стилистического подхода <…>

Что же касается типологического подхода (analogy studies), то, несмотря на преобладающее у французов несогласие с ним, он приводит к обобщениям, как и исторически ориентированные исследования; примером тому служит русская теория стадиальности 3 или поиск Этьемблем постоянных величин (invariables) в литературе.

4. Переходя к французской традиции, мы должны сказать, что важность проницательных исследований в сфере соотношения между авторской психологией, средой и творчеством не только не уменьшается, но возрастает. Литературная генетика предшествует эстетике и входит в нее. Может ли эстетическая оценка гетевского «Фауста» обойтись без его генезиса? Вопрос «почему?» так же необходим и неизбежен, как вопрос «что?», и они взаимозависимы <…>

5. Понятие «влияние» обладает потенциалом, далеко выходящим за пределы достигнутой на сегодня начальной ступени <…> Струве привлек наше внимание к русским теориям заимствования, практически неизвестным западной науке, которая все еще занимается усердным собиранием фактов вне каких-либо теоретических посылок. Теории Плеханова и Жирмунского относительно цикличного развития — когда тот, кто оказывает влияние, и тот, кто его воспринимает (emitters and receivers), выступают в этой роли в силу социокультурного разрыва и одновременно существующей между ними аналогии — должны быть внимательно изучены нами. Вскроются удивительные параллели и моменты сходства в развитии западной и восточной компаративистики вопреки временным и очевидным различиям, сложившимся в силу политических факторов. Теория заимствований Александра Веселовского, утверждающего, что существуют лишь ассимилированные, а не мигрирующие сюжеты — и что гораздо важнее обратить внимание на качественные отличия, чем традиционно заботиться о том, что является «чужим», а что «своим»4, очень напоминает убеждение Т. С. Элиота (приветствуемое Пейром) в том, что мы не подражаем, а меняемся, не заимствуем, но ускоряемся (are quickened).

6. Исследование успеха и репутации, столь дорогое французам, приводит их самих к эстетическим и историческим выводам, если они имеют дело со значительным материалом и не избегают анализа самих произведений (Уэллек 1953). Не нужно забывать, что зарубежная рецепция автора есть далеко не только часть «зарубежной торговли литературой», но и важная составляющая динамического бытия литературного произведения, его «непрерывно творимого организма», пробуждающего реакции, ему сущностно свойственные (см. Торп и Вейс). Это, впрочем, не означает, что «произведение может иметь неограниченный смысл» (Торп). «Сущностная целостность», составляющая «объективную реальность» текста, служит препятствием к его беспредметному и экстравагантному толкованию, и мы должны принимать во внимание не «всю сумму реакций», но только всю сумму умных и проницательных (intelligent and sensitive) реакций, которым мы и даем оценку (другие реакции принадлежат к кругу исторических курьезов).

7. Перевод, как указывает Пейр, ни как специфическое, ни как родовое явление еще не получил того внимания, которого он заслуживает 5. Жаль, что Уэллек в своей «Теории литературы» (с. 40) поставил перевод в один ряд с теми типами восприятия, что являются лишь «эхом шедевров, не позволяющим анализировать художественные произведения и судить о них, поскольку <…> сосредоточиваются на внешнем». Хороший перевод — это значимая интерпретация произведения, может быть самая непосредственная и ясная. Гете признавался, что не вполне осознал некоторые смысловые возможности в своем «Фаусте», пока не прочел его во французском переводе;