Фельетон как жанр
Е. Журбина, Искусство фельетона, «Художественная литература», М. 1965, 287 стр.
Есть литературоведческие работы, которые уже по одной своей теме вызывают живой интерес у самых разных читательских кругов: не только, например, у специалистов в области теории литературы, но, так сказать, и у практиков, непосредственно создающих литературу. Такова книга Е. Журбиной о фельетоне. Ниже мы публикуем две рецензии – писателя Л. Малюгина и критика Д. Николаева, – рассматривающие эту книгу под разными углами зрения (хотя в чем-то, естественно, перекликающиеся и даже спорящие между собой). Редакция и впредь будет стремиться к тому, чтобы в отделе обзоров и рецензий была представлена точка зрения не только специалистов-критиков, литературоведов, но и писателей.
Каждый начинает читать газету по-своему: одни с передовой статьи, другие – с политической информации, третьи – со спортивной хроники. Читателей, читающих в первую очередь фельетон, вероятно, немного. Но именно из-за фельетона газету передают из рук в руки – соседу по квартире, сослуживцу. Только из-за фельетона берут в руки старую газету.
Когда-то фельетон появлялся в газете ежедневно. Редакторы вспоминают «доброе старое время» расцвета советского фельетона, жалуются, что фельетонистов нынче Мало и пишут они хуже.
Им не приходит в голову, что фельетонистов мало прежде всего потому, что фельетоны печатают редко. В кино, в период малокартинья, было удивительно мало и режиссеров и сценаристов.
Если мало фельетонистов, то не удивительно, что у нас мало и исследователей этого популярного жанра. Впрочем, «мало», это, пожалуй, будет преувеличением. Историей и теорией фельетона занимались в основном (в свободное от писания фельетонов время) не исследователи, а практики – Михаил Кольцов, Д. Заславский, Иван Рябов и некоторые другие.
Е. Журбина идет словно по целине.
Такие книги, как «Искусство фельетона», пишутся в обусловленный договором срок, но подготовка к ним длится годами, даже десятилетиями. Читая эту книгу, я невольно вспомнил ответ художника на вопрос: сколько времени он работал над этой картиной? «Месяц, – ответил живописец и добавил: – И всю жизнь».
«Искусство фельетона» – книга богатая по материалу. Для того чтобы написать ее, нужно было долго сидеть над комплектами «Искры», «Колокола», перечитать сборники старых фельетонов. Для этой книги требовалось еще однр: постоянно следить за тем, что делается «на фельетонном фронте». Ведь многие фельетоны не попадают в сборники, а перелистать все комплекты газет не под силу самому добросовестному исследователю. Путешествие-поиск Е. Журбиной продолжается много лет.
«Искусство фельетона» – книга щедрая и тонкая. Она написана лаконично, в ней нет той болтовни, пространного доказательства общеизвестных истин, назойливых повторений, чем отличаются многие пухлые ученые труды, маскирующие свою словоохотливость академической терминологией.
Книга открывается главой «Спор о фельетоне».
Е. Журбина сразу вступает в полемику и с одним из крупнейших наших теоретиков литературы Б. Томашевским (это спор давний), и с одним из ведущих советских фельетонистов Д. Заславским (это спор вчерашний).
Спор этот и понятен и неизбежен, ибо, пожалуй, ни один из литературных жанров не имеет такой расплывчатости и неопределенности, как фельетон. Из-за этой неясности трудно определить даже истоки жанра.
Долгое время понятие «фельетон» определялось рубрикой, местом в газете, говорилось, например, что роман печатается фельетоном. Считалось, что фельетон родился на рубеже XVIII и XIX веков, когда французская газета «Журналь де Деба» стала выпускать приложение со всякого рода мелочами, шарадами и т. п. Е. Журбина утверждает, что фельетон родился раньше, в эпоху Великой французской революции, и не как приложение пустяков к газете, а как серьезный и самостоятельный жанр. Этим она подтверждает высказывания Д. Заславского.
Но, согласившись с Д. Заславским, автор книги сразу же вступает с ним в спор, когда заходит речь об истоках русского фельетона. Д. Заславский считает колыбелью западноевропейского фельетона не реакционно-обывательскую, а прогрессивную печать. Зарождение же русского фельетона он относит к реакционной газете Булгарина «Северная пчела». Здесь, по его мнению, в отделе «Всякая всячина» родился отечественный фельетон, отсюда он перекочевал в журналы, вызвав множество подражаний легкому слогу Булгарина. Е. Журбина не соглашается с Д. Заславским ни в целом, ни в частностях. Она считает, что подражателей у Булгарина не было и слог его тяжеловесный, а не легкий.
А главное, автор книги считает «Северную пчелу» родоначальником не фельетона – высокого литературного жанра, – а мелочей, смеси, что имеет весьма отдаленное отношение к серьезному фельетону.
Начало русского фельетона Е. Журбина находит у декабристов (и прежде всего у Бестужева-Марлинского), которые были не только хорошими поэтами, но и фельетонистами.
В споре с Д. Заславским Е. Журбина берет себе в союзники Белинского, сетовавшего на то, что полемические статейки Марлинского не включены в собрание его сочинений. Булгарина же Белинский именовал «поставщиком газетного мусора». Он также называл «нравственно-сатирические» романы Булгарина «полицейскими». Продолжая эту мысль, автор книги называет «полицейскими» и булгаринские фельетоны.
Спор идет не только об истоках фельетона, но и об определении жанра. Спор этот не только терминологический, и поэтому он выходит за границы первой главы и продолжается по существу на протяжении всей книги.
Е. Журбина спорит с Д. Заславским, который отторгает фельетон от жанра художественной литературы. По мнению Д. Заславского, художественность только украшает жанр, фельетон является своеобразным гибридом, вмещающим и художественную литературу, и публицистику.
Е. Журбина отстаивает фельетон, как жанр художественной литературы.
«Я убеждена, что законы, которыми управляется и которым подчиняется фельетон, – пишет она, – можно понять, лишь рассматривая его, как самостоятельный художественный жанр, как произведение, имеющее свою образную структуру, свой образный строй» (стр. 55).
Нет ли преувеличения в том, что фельетон рассматривается только как жанр художественной литературы? Боюсь, что есть. Как бы страхуясь от возможных упреков, автор книги сразу же вслед за своим категорическим утверждением делает оговорку: «Однако нужно сразу же со всей ясностью сказать: фельетон не укладывается в ряд жанров художественных без определения особенностей его художественности» (стр. 55). А в следующей главе о формировании русского фельетона исследователь пишет: «Может быть, правильнее было бы говорить о фельетоне даже как о жанре синкретическом? Что это значит? Это значит, что фельетон – жанр, который содержит в себе в слитном, нерасчлененном состоянии элементы различных жанровых форм» (стр. 73).
И невольно у читателя возникают сомнения: а стоит ли так решительно и безапелляционно утверждать чистоту фельетона как жанра художественной литературы? Пожалуй, больше оснований назвать его гибридом публицистики и художественной литературы.
Характерно, что исследователь называет главу – «Формирование русского публицистического фельетона» (курсив мой. – Л. М.). Публицистика часто врывается в художественную литературу, так же как художественность в публицистику, но все же между ними есть четкий водораздел.
Вторая глава радует обилием материала. И огорчает досадными пропусками.
Автор, правда, предупреждает читателя: «Моя книга не носит ни обзорного, ни исторического характера… К периоду семидесятых – девяностых годов я не обращалась подробно вполне сознательно. В это время высокие фельетонные традиции, утвердившиеся в сороковых – шестидесятых годах, сильно потеснены традициями либерально-буржуазного фельетона» (стр. 154). Но такое предупреждение вряд ли успокоит читателя. Ведь, рассматривая более поздние периоды в развитии фельетона, Е. Журбина подробно разбирает не только прогрессивные фельетоны молодого Горького, но и продолжающие либерально-буржуазные традиции фельетоны Амфитеатрова и Дорошевича. Она анализирует их столь же обстоятельно, как ранее знакомила нас с фельетонами Булгарина.
И это правильно. Непонятно лишь, почему осталась вне поля зрения исследователя такая фигура, как Суворин. Он интересен не только как мастер фельетона, но и как сложная фигура в истории русской журналистики, ведь начинал-то Суворин как прогрессивный журналист. Обидно, что исследователь прошел и мимо фельетонов Чехонте, которые, кстати сказать, дают благодарный материал для характеристики фельетона и как жанра «низкого», развлекательного, и как «высокого» литературного жанра. Чехов поработал и в том и в другом виде, и на его примере можно показать амплитуду фельетона – от обывательского чтива до серьезной, обличительной литературы.
Мне кажется, что в книге об «Искусстве фельетона» стоило бы сказать, хоть кратко, и о Лейкине.
Есть «белые пятна» и в разговоре о советском фельетоне. Подробно рассказано в книге о М. Кольцове, об Ильфе и Петрове, чьи фигуры, как говорится, на виду. А об А. Зориче, который почти неизвестен новым поколениям читателей, сказано до обидного мало. О Л. Сосновском же вообще не говорится. О Демьяне Бедном только упоминается.
Спорными мне кажутся высказывания о С. Нариньяни. Его фельетоны вызывают у автора книги чувство недоумения. «То, что казалось в первую минуту правдоподобным и впечатляющим, – пишет Е. Журбина, – при ближайшем рассмотрении оказывается недостоверным или не полностью достоверным… Причем речь идет не о недостоверности фактов… а об их психологической инструментовке» (стр. 268). Мне кажется, что это очень субъективно и недоказательно. Фельетоны С. Нариньяни пользовались большой популярностью, они до сих пор издаются и переиздаются в сборниках, а ведь далеко не каждому фельетону удается пережить номер газеты, в котором он напечатан.
Исследователь к тому же адресует упреки не одному С. Нариньяни. «Тот путь, которым шел С. Нариньяни, – говорится в книге, – и за ним многие другие фельетонисты, сомнителен» (стр. 268). И далее: «С. Нариньяни как фельетонист был не одинок. У нас образовались одно время очертания «школы», создающей на реальных людей плохие карикатуры» (стр. 270). Все это, на мой взгляд, несправедливо; Видимо, автор книги имеет в виду преувеличения, детали, придумываемые фельетонистами. Но ведь задолго до Нариньяни этим приемом пользовались и М. Кольцов, и Ильф и Петров, и в особенности А. Зорич, и у исследователя это не вызывало возражения. К тому же эти преувеличения всегда ясны для читателя, который понимает «условия игры» и никогда не принимает содержание фельетона как стопроцентную быль.
Желая подсластить пилюлю, Е. Журбина пишет: «За последнее время и у С. Нариньяни, и у И. Шатуновского… и у некоторых других фельетонистов намечается отход от облегченного «симбиоза» фельетона и новеллы и появились попытки строить фельетон по более строгому образцу, с большей опорой на документ» (стр. 272). Но С. Нариньяни в последнее время вообще не выступает с фельетонами, а И. Шатуновский продолжает окружать факты преувеличениями, что, на мой взгляд, правомерно.
Анализируя фельетоны Л. Лиходеева, Е. Журбина приходит к выводу, что «между читателем и фельетонистом не рождается дружеского контакта», что фельетонист удивляет читателя «не столько убедительностью своих оценок и своего мышления, сколько блеском своей стилистической эквилибристики» (стр. 279). У Л. Лиходеева есть словесные «излишества», остроумие иногда у него сменяется острословием, но это фельетонист со своими темами, общественно значительными, и со своим почерком. И его оценка в книге кажется мне односторонней и неполной.
Но не будем сетовать на автора за субъективность отдельных суждений. Книга ценна тем, что в ней познавательность соединяется с умением автора вовлечь читателя в гущу спора о жанре – уже немолодом, но по существу еще не изученном.
Книга вышла небольшим тиражом, видимо, считали, что она заинтересует только «узких специалистов». Ее раскупили в несколько дней. Лишнее доказательство того, как плохо знают книготорговцы потребности наших читателей.