Помоги себе сам!

Проблема, которая у нас сейчас, может быть, неофициально находится на второстепенном положении, это – актерская проблема. Критика больше интересуется тенденциями, режиссурой и т. п., чем актерами. Режиссура в последнее время выдвинулась на первый план.

Кто важнее – режиссер или актер? Критика иногда пишет: тот и другой, мы и за Ю. Любимова, и за актеров. Но ведь театр не может опираться на универсального актера!

Коли возникает новый театр, он рано или поздно создает «своего актера», и этот процесс может проходить болезненно.

Впрочем, еще болезненнее проходит становление нового театра. Трудно найти новую драматургию в готовом виде, трудно воспитать нового актера, трудно убедить критиков, что успех у зрителей говорит в пользу нового направления. Последнее тем более сложно, что мы, критики, привыкли к месту и не к месту ратовать за главное направление, забывая порой о необходимости иметь разные, до несравнимости разные театры. Я убежден, что сегодня «маленькое», но свое, важнее, чем «большое», но чужое, взятое напрокат.

Этим поиском своего интересно и выступление Ю. Рыбакова. Оно подкупает свежестью мысли, даже в спорных моментах продуктивно.

Интересно прозвучало у Ю. Рыбакова замечание о том, что зрители, то есть зал, имеют реальную, материально подкрепленную власть над театром, и это сказывается прежде всего на репертуаре. Это действительно так и может быть прослежено на работе любого театра, но мне кажется, что такая власть – величайшее благо театра. Если же театры угождают вкусу публики не так, как хотелось бы нам, то это уже другой вопрос.

Задача критики не столько в том, чтобы с негодованием констатировать: худшая пьеса имеет больший успех, – а в том, чтобы задуматься над причинами этого успеха. Ведь не объяснять же в самом деле все только тем, что публике обязательно нравятся худшие вещи! Значит, что-то есть в этих «худших пьесах», чего стоит, возможно, пожелать и лучшим.

Главный пафос выступления Ю. Рыбакова: за театр идей, за театр проблем! Он отметил интересное сегодня явление: появляются хорошие пьесы, но они не двигают театр вперед.

Конечно, уже само по себе хорошо, что появляются удачные пьесы, в этом большой успех наших театров. Значит, они сумели привлечь на свою сторону зрителей. Но верно и то, что сегодня хороший спектакль чаще всего не становится явлением, вехой. «Хорошее» стало нормой. А.»вехи» – это нечто вне нормы, и дело не в количестве впечатлений, а в качестве их.

Какие же качественно новые явления есть в нашем театре?

Когда мы обращаемся с этим вопросом к современному театру, то мы сталкиваемся прежде всего с тем, за что и ратует Ю. Рыбаков: даже те драматурги, которых он назвал корифеями бытовой драмы, в последнее время очень заметно эволюционируют в сторону театра идей и проблем.

Назову для примера две пьесы, кстати, не понятые режиссерами как раз потому, что за «бытом» им не удалось различить философию, – это «Мой бедный Марат» А. Арбузова и «В день свадьбы» В. Розова.

Первую пьесу я видел у А. Эфроса, и меня поразило, с какой подчеркнутой бесцеремонностью в этом спектакле двое мужчин распоряжаются судьбой женщины, «передают» ее из рук в руки. Разные критики по-разному поняли пьесу и отнеслись к спектаклю тоже по-разному. Но пьеса не повинна в сценическом прочтении, давшем серьезный повод критике говорить о «бедности» всех трех героев ее. Герои показались бедными потому, что в основу спектакля режиссер положил жесткую рациональную схему, впрочем, не более одностороннюю, чем, например, прямо противоположная ей, выстроенная Л. Жуховицким на страницах журнала «Театр». Любая попытка сделать эту пьесу «пьедесталом» для одного героя сразу же обедняет всех трех и обрекает постановку на провал, даже на сползание к пошлости. Пошло превращать Леонидика в эдакого инвалида-эгоиста; глупо упрекать Марата в неумении перешагнуть через боль друга, когда надо «взять» свое счастье. Неверно толковать и поведение героини как непрерывное взвешивание «за» и «против».

Единственно правильным было бы показать трех равно богатых духовно, но очень разных людей. И не объяснять то, что необъяснимо и, главное, не нуждается в объяснении. Иногда нельзя и не нужно расшифровывать, почему «она» с «ним», почему ушла, почему вернулась. Эти «почему», четко определенные режиссером, и обеднили и унизили жизнь чувства, жизнь героев.

Следовало проследить сложные внутренние побуждения героев, и тогда персонажи стали бы действительно героями, и тогда была бы выражена простая, но глубокая, на мой взгляд, мысль автора. Мысль о том, что нет ничего прекраснее, хотя и сложнее, чем жизнь человеческая.