№8, 1973/Обзоры и рецензии

Факты и обобщения

А. З. Дун, Из истории литературных связей таджикского и украинского народов, «Ирфон», Душанбе, 1972, 96 стр.

Процессы межнационального взаимодействия литератур народов СССР все больше привлекают внимание литературоведов и критиков.

Вполне понятен интерес, с которым берешь в руки вышедшую в прошлом, юбилейном году книгу А. Дуна «Из истории литературных связей таджикского и украинского народов» – одно из первых исследований, посвященных этой актуальной теме.

А. Дун собрал обширный, большей частью интересный материал. В научное обращение введены забытые, а часто и совершенно неизвестные сведения. Умение разыскать, привлечь новые факты – сильная сторона автора работы. А. Дун говорит о жизненных основах, породивших украинско-таджикские литературные связи: это – переселение украинских крестьян в дореволюционный Туркестан, участие украинцев в борьбе за советскую власть в Средней Азии, развитие востоковедения на Украине, усилившиеся личные контакты литераторов в советское время и т. д.

Автор книги тщательно изучил периодическую печать Туркестана и Украины, Отдел рукописей Публичной библиотеки АН УССР, архивы Таджикистана и чрезвычайно ценный архив крупнейшего украинского востоковеда А. Крымского.

Тема, избранная А. Дуном, предоставляет широкие возможности для глубокого научного анализа. По-видимому, это только начало изучения автором важной проблемы, и потому особое значение приобретает методологическая сторона рецензируемой работы, которая вызывает возражения.

По существу вся книга представляет собой описание, перечисление различных фактов. К сожалению, в большинстве случаев автор не производит отбора привлекаемых им сведений – рядом с действительно интересным и значительным соседствует случайное, несущественное. Так, например, среди сведений об интересе Лахути к украинской литературе, о его связях с украинскими писателями вдруг появляется сообщение о том, что живущий в Киеве поэт Гордеев подарил Лахути сборник «Чувство родины» с надписью «Поэту Гасему Лахути на память о встрече в Киеве» (стр. 58). Таких частных, не идущих к делу фактов на страницах книги А. Дуна читатель встретит немало.

Говоря о проникновении украинской культуры в дореволюционный Туркестан, А. Дун рассказывает об игре артистов и репертуаре украинских трупп, выступавших в Самарканде, Ташкенте и других городах. И здесь масса мелких подробностей, не имеющих никакого отношения к теме, вроде таких: «В январе 1911 года председателем существовавшего в Ташкенте Пушкинского общества был избран Г. М. Чубенко, начальник главных железнодорожных мастерских» (стр. 18). Или: «Специально к шевченковскому вечеру член Пушкинского общества художница З. А. Черневская изготовила несколько виньеток для украшения программы» (стр. 19). Неужели и эти факты относятся к сфере украинско-таджикских литературных связей?!

Была в эвакуации в Таджикистане Мария Романовская, впоследствии она написала повесть «Красный тюльпан». Заметного следа в литературе эта повесть не оставила, но А. Дун подробно пишет о М. Романовской, привлекая даже… ее «творческую карточку», заполненную для Союза писателей. А за тремя страницами, посвященными М. Романовской, следуют полторы страницы описаний украинской тематики в творчестве крупнейшего таджикского прозаика Рахима Джалила… Пропорции явно нарушены.

Перегруженность работы сведениями без необходимого учета их ценности, масштаба, подлинного значения приводит к тому, что серьезный разговор о проблемах взаимосвязей литератур с различными национальными традициями, художественным опытом, стилевыми течениями и тенденциями развития нередко подменен описательностью, стремлением «нанизать» возможно большее количество фактов.

Нельзя недооценивать собирательскую работу – она требует немало времени и труда, но, к сожалению, старательно собранные кирпичики, не сцементированные мыслью, обобщением, легко рассыпаются, не соединяясь в цельное, стройное здание научной концепции.

А. Дун обильно цитирует, опять-таки не всегда отбирая, соизмеряя значимость приводимых текстов: есть упоминание о Средней Азии или Украине – этого достаточно.

Исследователь не стремится разобраться в том, что он цитирует. Так, на стр. 63 он приводит слова украинского критика Е. Ребрика о том, что четвертая часть романа С. Айни «Дохунда» в «художественном отношении уступает таким произведениям о гражданской войне, как «Железный поток» Серафимовича и «Чапаев» Фурманова», что «батальное мастерство не очень удается С. Айни, так как сам Айни не был активным участником гражданской войны, не был бойцом или командиром». Оценки и сопоставления Е. Ребрика бездоказательны, лишены историзма, объяснения примитивны и неверны (Серафимович, кстати, тоже не был бойцом или командиром). Но А. Дун, приводя цитату, пишет: «Интересно и следующее замечание Ребрика…»

Нередко литературоведческий анализ заменяется набором штампов: «Образная система этого стихотворения подчинена его идее – упорство бойцов преодолевает все препятствия» (стр. 38); «Стихотворение Калянника «Смерть» оптимистично, хотя в нем и говорится о смерти…» (стр. 39); «…Автор не берет себе слова, не высказывает прямо отношения к описываемым событиям, но сам драматический сюжет стихотворения, смелость простого пастуха, жестокая расправа над ним превращают стихотворение О. Влызько в обвинение против (подчеркнуто мной. – А. Г.) басмачества» (стр. 45).

Кстати, подобные стилистические казусы нередки: «За собой он оставил другое – дружескую поддержку Крымского» (стр. 25); «Т. Масенко зорким взглядом художника запечатлел исполнение слепыми нищими есенинского «Письма к матери» (стр. 43) и т. п.

А вот как излагается содержание стихотворения И. Калянника «Любовь»: «Неумолимая смерть от лихорадки грозит секретарю райкома. Теряя сознание, бредя, он думает о своей работе. Но действительность оказывается фантастичнее, невероятнее бреда: дехкане на руках несут больного большевика, своего секретаря райкома, несут его в Гарм по скользким тропинкам, под угрозой нападения басмачей. Поэт с нескрываемым волнением пишет об этом случае, в котором, как в капле воды на солнце, отразились новые начала, пришедшие в жизнь простых людей, дехкан» (стр. 38).

Научное объяснение сложных явлений литературной борьбы конца XIX века на Украине, причин обращения А. Крымского к переводам из персидско-таджикской поэзии А. Дун заменяет общими фразами типа: «Уже для ранних статей Крымского… характерно стремление взять из классической поэзии Востока самое ценное – патриотизм, ее прогрессивные идеи, раскрытые в высокой художественной форме» (стр. 21).

Автор не поднимает проблем, которые только и могли бы стать основой подлинно научного решения темы. Натолкнувшись на полемику между А. Крымским и Франко о том, каким размером переводить «Шахнамэ», А. Дун заключает: «Крымский последовал совету Франко и перевел «Шахнамэ» ямбом» (стр. 28). Как все, оказывается, просто! А верен ли был этот совет? Над этим исследователь не задумывается. А между тем Франко писал: «Я не имею представления о размере оригинала и поэтому не могу сказать, подходит ля к гекзаметру», Но исследователь украинско-таджикских литературных связей, разумеется, не может не увидеть, что тяжеловесный и громоздкий пятистопный ямб перевода Крымского столь же далек от изящных певучих стихов подлинника, как и предложенный им ранее гекзаметр. Невозможно согласиться и с тем, что «нельзя передать размер первоисточника». Достаточно вспомнить перевод поэм Фирдоуси, осуществленный С. Лишенным. Но А. Дуна вовсе не интересует суть сложной проблемы приближения к размерам и ритмике перевода, он ограничивается пересказом фактов.

Немало в книге чисто произвольных догадок, сопровождаемых словами «очевидно», «можно предположить», «должно быть» (стр. 17, 35, 46 и т. д.).

Так, например, рассказывая о постановке в Ташкенте в 1907 году пьесы Т. Колесниченко «За волю и правду», автор пишет: «Очевидно, для получения разрешения от местных властей был представлен вариант пьесы без наиболее «острых» мест, которые были потом вновь восстановлены при постановке на сцене» (стр. 16). На чем основаны подобные предположения, читателю остается только гадать.

Встречаются и просто «ребусы». Так, например» в 1933 году вышла книга очерков – Т. Масенко «Коммунистан», Без тени колебания А. Дун пишет по этому поводу: «Форма «Коммунистана»… напоминала то, о чем писал А. М. Горький 31 октября 1934 года в письме к писателю Д. П. Семеновскому…»

Еще одна «загадка»: украинские стихи приводятся в книжке А. Дуна на русском языке, хотя в сносках указаны издания на украинском языке. Стихи Л. Первомайского переданы такими немыслимыми строками:

Эту песню слушала дорога,

Когда он погонял коня.

Она была сама тревога,

А защищала, как броня.

Кому принадлежит этот перевод? И эта остается неизвестным…

Самое прискорбное, что из этого калейдоскопа фактов различного значения и масштаба читатель так и не может уяснить, в чем состоит «взаимодействие» таджикской и украинской литератур. Неужто только во встречах и взаимных переводах? И даже если ограничиться этим, то какие достижения здесь имеются?

В аннотации, предпосланной рецензируемой работе (да и в ней самой, на стр. 8), сказано, что она «представляет собой.

первую попытку собрать воедино интереснейшие факты, порой неизвестные исследователям или основательно забытые, дающие целостную картину, своеобразную «летопись» литературных связей таджикского и украинского народов».

Первая часть этого замысла – собирание интересных, порой полузабытых фактов – автором выполнена, и в этом его заслуга несомненна.

Что касается «своеобразной летописи» культурных и литературных связей украинского и таджикского народов, то вряд ли вообще можно претендовать на это в рамках небольшой книжки, не говоря уж о том, что хаотичность подбора фактов, отсутствие обобщений мешают созданию «целостной картины».

К сожалению, в книге А. Дуна не решены, – а большей частью и не поставлены, – важнейшие проблемы реального творческого взаимообогащения литератур украинского и таджикского народов.

г. Душанбе

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №8, 1973

Цитировать

Гордон, А. Факты и обобщения / А. Гордон // Вопросы литературы. - 1973 - №8. - C. 259-262
Копировать