Эжезип Моро в нашей стране

Вопрос о влияниях Моро на революционную поэзию других стран, по сути, не исследован. Известно лишь, что его переводили английские поэты-чартисты, а также немецкие и венгерские (Петефи) политические поэты.

Об откликах на творчество Моро в России мы знаем пока немногое. Так, в N 6 «Молвы» за 1836 год, в отделе «Смесь», было помещено взятое из французских газет сообщение относительно песни «Медору», о некоей знатной даме, подобравшей на улице жалкую собачонку: «Такая черта филантропии взволновала Париж. Один поэт, по имени г. Моро, написал на этот случай чудесные куплеты… Говорят, что этот поэт, завидующий так наивно счастливому Медору, есть прекрасный молодой человек лет двадцати и судьба к нему безжалостнее, чем к Медору!»

В феврале 1839 года в «Сыне Отечества» появилась беглая заметка: «Молодой наборщик в одной из Парижских типографий, Эгезипп Моро, показал прекрасные надежды на дарование, в небольшом собрании стихотворений, которое недавно издал под названием «Miosotis». Вдруг сделался он болен, был отвезен в госпиталь de la Charite и там умер». Далее ошибочно указывалось: «На смертном одре написал он трогательные стихи: «Un souvenir a l’hopital». Вот несколько строк из них» (приведена последняя строфа песни, написанной за пять лет до смерти).

Все это были беглые информационные заметки. Но в N 82 «Литературной газеты» за 1840 год появилась большая неподписанная статья «Гежезип Моро», носящая биографический характер. Автор статьи основывался на данных очерка Сент-Мари Маркотта, внося, впрочем, множество наивностей и фактических ошибок. Вот как, например, описан приезд Моро в Провен в 1833 году для издания «Диогена» (о котором в статье ни слова):

«Наконец, уступая влечению сердца, возвратился он в Провен; но едва взглянул на отечество, едва погрузился в этот чистый источник домашних наслаждений, едва обнял милую сестру.., как стремился опять к шумным удовольствиям света. Увы! Париж зажег всепожирающим огнем эту душу, и без того уже слишком пылкую, в которую перелились, в которой кипели теперь все страсти, все волнения, вся суетность гордой столицы, и бедный поэт, утративший драгоценную невинность сердца и то счастливое незнание света, без которого нет тихих радостей, – спешил в Париж, спешил, говорил он, к любви, к поэзии, к уединению. О нет, поэт не мог уже довольствоваться там одною любовью, одною поэзиею; – гордость его искала громкой славы и жаждала рукоплесканий».

«Едва обнял милую сестру», «шумные удовольствия света», утрата «драгоценной невинности сердца» – все это неточности… Само творчество Моро в статье не охарактеризовано никак, и приведен лишь отрывок из «следующих трогательных стансов, которые почти всякий из нас знает наизусть», – первая строфа (по-французски) песни «Воспоминание в больнице».

Вот эти слова – «почти всякий из нас знает наизусть» – самое драгоценное в статье: они позволяют думать, что при невозможности – в условиях цензуры николаевского времени – рассказать о существе творчества Моро, стихи его, хотя бы элегические, пленяли русских читателей, знающих французский язык. Однако большой известности в России Моро в 1840-х годах не приобрел.

В 1847 году в журнале «Современник» появилась рецензия Белинского на книгу «Петербургский сборник для детей», включившую в себя одну новеллу Моро. Белинский писал: «…Белая мышка, рассказ какого-то Гежезипа Моро, кроме того, что вздорная вещь, еще и старая: мы давно уже читали ее в какой-то русской детской книжонке.