Эссе о русской литературе. Публикация И. Бернштейн

Масарик – одна из тех исторических фигур, о которых у нас знают до неприличия мало, а то, что знают, во многом не соответствует действительности. Общеизвестно, что Масарик был первым президентом Чехословакии с 1918 по 1935 год и что эта страна была в период между двумя войнами одним их самых демократических государств Европы. Однако считалось также, что демократия там была буржуазная, а что это, в сущности, такое – и вообще, и в данном, конкретном случае – разбираться не представлялось возможным. К тому же сами обстоятельства образования независимой Чехословакии, в которых Масарик сыграл первостепенно важную роль, были связаны с военными акциями «белочехов», занявших в ходе гражданской войны значительную часть Сибири. Словом, «обвинительного материала» было более чем достаточно, чтобы не слишком распространяться об этом историческом деятеле. А уж что касается Масарика – философа, историка и социолога, то до этого дело у нас вообще не доходило – можно было только встретить утверждения об «абстрактном гуманизме» Масарика (еще одно более чем туманное понятие).

А между тем в личности Масарика мы найдем редкое в XX веке сочетание энергичного и смелого политика большого масштаба и глубокого, оригинального мыслителя, ученого с широчайшим кругом знаний и интересов. И те размышления Масарика о русской литературе и культуре, с которыми мы знакомим читателя, могут быть поняты только в контексте его общих воззрений и деятельности.

Томаш Гарриг Масарик (1850 – 1937) начал играть заметную роль в чешской культуре уже в 70-е годы прошлого века, когда он становится одним из популярнейших профессоров организованного в то время самостоятельного Чешского университета в Праге. В его лекциях и трудах обосновывается новая концепция чешской истории, проводится линия от гуситской революции, через гуманистические традиции чешского просветительства к прогрессивным течениям в национально-освободительном движении. В 80-е годы Масарик принимает активное участие в спорах о поддельных рукописях – «Зеленогорской» и «Краледворской», выдававшихся с патриотическими целями за подлинные древние тексты, Масарик решительно спорит с консервативными романтиками, пытавшимися использовать подлог в целях пробуждения национального самосознания, и отстаивает научную истину и моральные принципы, не допускающие «обмана с благой целью». Из ранних выступлений Масарика следует отметить его исследование «Проблема самоубийства и современная цивилизация» (1881), работу философского характера «Основы конкретной логики» (1885) и, наконец, книгу, посвященную критике марксизма, – эта проблема волновала его до конца жизни, – «Философские и социологические основы марксизма» (1898). Национально-освободительная борьба и разрешение социальных коллизий – тема его исследований «Чешский вопрос» (1895) и «Вопрос социальный» (1889). Под руководством Масарика в последние десятилетия века выходят журналы «Час» и «Наше доба» («Наша эпоха»), в которых излагаются его основные идеи; направление этих журналов определялось как реалистическое.

Близкая Масарику идея морального самоусовершенствования людей как основного двигателя общественного прогресса порождает общий интерес и его самого, и его окружения к русской культуре и особенно литературе. Русские штудии Масарик объединяет в книге «Россия и Европа», впервые вышедшей в 1913 году.

Научную деятельность Масарик сочетал с активным участием в политической жизни. Он был избран в австро-венгерский парламент в Вене в 1891 году и активно отстаивал там чешские национальные интересы. В 1900 году основывает Прогрессивную партию реформистского направления, пользовавшуюся широким признанием, особенно в кругах интеллигенции.

В годы войны Масарик становится во главе все крепнувшего антиавстрийского Сопротивления в Чехии. В 1914-м он эмигрирует в Италию, затем в Англию, а в 1916-м австрийские власти заочно приговаривают его к смертной казни как государственного изменника. Активная деятельность Масарика во многих европейских странах дает свои плоды: державы Антанты признают Чехословацкий Национальный совет и Масарика как его главу. Весной 1917 года Масарик едет в революционную Россию по приглашению Милюкова с целью организации из чешских и словацких военнопленных подразделений-легионов, которые будут сражаться на стороне Антанты. Однако в дальнейшем Масарик делает ставку на организацию самостоятельной чехословацкой армии, цель которой – пробиться на Дальний Восток, чтобы вернуться – таким окольным путем – на рот дину. Масарик едет через Сибирь в Токио, а затем в Нью-Йорк, где ведет переговоры с президентом Вильсоном, в результате чего достигнуто соглашение о признании независимой Чехословакии. 28 октября 1918 года в Праге была провозглашена Чехословацкая республика, первым президентом которой вскоре избирается Масарик. Его деятельность в качестве главы государства была связана с развитием демократии и с явной ставкой во внешней политике на демократические страны Запада. Для Масарика демократия была не просто политической системой, а мировоззрением, способом жизни. Он связывал демократию со строгими этическими требованиями.

Как известно, близким другом Масарика был Карел Чапек, много размышлявший о взглядах президента, его облике, стиле поведения. Ему принадлежит книга «Беседы с Масариком» (1928- 1935). И вот какие мысли президента о демократии приводятся в ней: «Мы до сих пор не полностью отдаем себе отчет, что наше обхождение с людьми, наша профессиональная деятельность и вообще то, как мы ведем себя и живем, – все это своеобразная политическая функция каждого гражданина. Демократия, то есть демократическая политика, должна проявляться в общественной жизни как приличное поведение, как терпимость и способность дискутировать, а не драться. Мы охотно ругаем условия в нашей республике, но забываем, что республика будет такой, как большинство ее граждан. Мыслить политически – значит мыслить разумно и считаться с действительностью, то есть не принимать беззаботно все, что время и обстановка нам подсовывают, а разумно и энергично изменять действительность там и тогда, когда это и требуется¹ .

Будучи президентом, Масарик уделял много внимания отношениям с интеллигенцией и ее роли в обществе. И тут он подходил к общественным вопросам, так сказать, с общефилософской точки зрения. «Все критиковать или умыть руки, подобно Пилату, – это еще не политика, – говорил Масарик. – Интеллигенция раздроблена вовсе не тем, что ее представители участвуют в разумной политической деятельности той или иной партии; гораздо существеннее тот раскол, который вносят в ее ряды весьма распространенные, типично интеллигентские слабости: нетерпимый и непрактичный догматизм, необузданный радикализм, бесхарактерный оппортунизм и скучающая апатия». Удивительная актуальность наблюдений Масарика поражает. «Именно интеллигенция, – замечает он далее, – обладающая более широким кругозором, должна была бы руководствоваться политической реальностью, а не лозунгами; вечные идеалы у нас никто не отнимет, но действительность мы постоянно упускаем из вида. Я бы сказал, что интеллигенция, не являющаяся по существу ни сословием, ни классом, могла бы выступать посредником для регулирования односторонних интересов сословий и классов благодаря своей деятельности внутри партий или благодаря своему непосредственному влиянию на общественное мнение». И Масарик делает вывод, который поражает своей политической и человеческой мудростью: «Ни в одной абстрактной истине не может быть выхода. Но когда я наблюдаю нашу политическую жизнь со всеми ее запросами, недостатками, промашками, несуразностями и полуправдами, мне представляется, что тут можно найти более чем достаточно конкретных выходов. И найдут их разумные и терпеливые люди, способные сочетать критику с реальной деятельностью, люди, умеющие самостоятельно мыслить и при этом дисциплинированно действовать. Интеллигентность, образованность – это не политическая привилегия, но это может стать мощным политическим фактором. Короче говоря, у интеллигенции будет столько политического веса, сколько она обнаружит политического разума».

Масарик пристально следил за событиями в революционной России и нередко высказывал свое несогласие с идеями большевизма и с политикой военного коммунизма. Наблюдая за деятельностью русских большевиков в первые послереволюционные годы, Масарик уже тогда обнаружил и много такого, что проявило себя полностью позднее: «Я не верю, что полезна ликвидация всякой частной собственности; существует особая pretium affectionis² , которая приказывает собственника к собственности, и это необходимо для экономического прогресса. Коммунизм возможен только среди кровных братьев, в религиозной или товарищеской общине, он может быть сохранен лишь благодаря истинной любви. Я не приемлю идеи классовой борьбы. Существуют сословия и классы, определяющие различия между людьми; но это означает вовсе не борьбу, а лишь определенную организацию естественного и исторически установившегося неравенства, выравнивание, подъем и эволюцию. Я не так слеп и наивен, чтобы не видеть несправедливости и угнетения, и понимаю, что личности, сословия и классы должны защищать свои интересы. Но для меня это отнюдь не означает, что homo homini lupus est (человек человеку вояк (лат.). – И. Б.), как говорили древние». По мнению Масарика, наиболее опасен централизм, насаждаемый большевиками. «Особенна жесток большевистский централизм. Это режим совершенно абстрактный, выведенный из тезиса и насильно осуществляемый» ³ . Размышляя о ситуации в послевоенной Европе в книге «Мировая революция» (1922), Масарик подчеркивает, что для Ленина было важно не столько построить коммунизм в России» сколько использовать ее для того, чтобы насадить его в Европе.

Политические размышления Масарика – не только плод опыта государственного деятеля, они связаны с его философскими концепциями. Масарик больше всего опасался отрыва теории от практики, превращения ее в умственные абстракции. В одной из статей Карела Чапека говорится: «Путь Масарика к политике ведет через философию. Политика для него – это практическая реализация философии, а философия – эта попытка найти научно обоснованные ответы на вопросы, поставленные практической жизнью, то есть политикой. У Масарика вообще нельзя строго разграничивать философию и политику: его политика вытекает из его философских воззрений как практический вывод из них; а его философия всегда была направлена на разрешение проблем, поставленных перед ним его политическим сознанием». И далее Чапек цитирует характерное высказывание Масарика: «Если существует противоречие между теорией и практикой, значит, где-то закралась ошибка, значит, плоха или теория, или практика, а часто и обе вместе».

Для Масарика в этой взаимозависимости политики и философии на первый план выдвигается моральный аспект. Он неоднократно высказывал мысль, что политика должна быть разумной и нравственной. В той же статье Чапека приводятся слова Масарика, характерные для его понимания гуманизма: «Любовь к людям кроется в основе мироустройства. Но истинная любовь отнюдь не сентиментальна, это труд и сотрудничество, работа ради других и ради себя, совершенствование мира, нам данного. Любовь подразумевает познание ближних и себя самого… Любовь делает нас практичными».

Так же как в философии Масарик сочетая просвещенческий рационализм с религиозно-этическими представлениями, так и в обосновании основ политики он исходит из сочетания гуманности и трезвого практицизма. И отсюда то масариковское обоснование гуманизма и демократии, которое приводит в данной статье Чапек: «Мое обоснование демократии – в вере в человека, в его достоинство, в его духовность и в бессмертие его души; тут таится подлинное равенство: вечное не может быть безразлично вечному, не может вредить ему, не может его эксилуатировать и творить над ним насилие. Демократия обосновывается этически как политическое осуществление любви к ближнему. Я понимаю государство и политику, как и всю жизнь, sub specie aetferni» ⁴ . И Чапек делает вывод о том, что Масарик принадлежит к редким в истории универсальным тинам, представителям великого культурного синтеза: «Один из самых широкообразованных людей современности, романтик, взявший на вооружение поэзию, платоник и философ точной научной дисциплины, критик, глубокий мыслитель я литератор, а в то же время боец, член парламента, журналист, вождь революции, дипломат и глава государства; только такое сочетание широчайшей интеллектуальности и целенаправленной активности дает представление о духовном типе Масарика».

Чапек находит особый термин для определения личности Масарика как политика и философа. Он относит его к типу «политического классициста». Чапек утверждает, что, «как и в поэзии, в политике позволительно говорить о классицизме, романтизме и реализме. Романтиком бывает фантазер и радикал, реалистом рутинер, занимающийся только повседневными мелочами. Масарик представляет тип политического классициста». По мнению писателя, классик в политике – это человек, сочетающий научное мышление и практическое действие; человек, исходящий в своих поступках из общезначимых ценностей.

Можно спросить, какое все это имеет отношение к русским штудиям Масарика? Однако из сказанного ясно, что все его многочисленные занятия не были случайными, они связаны с его основными интересами и с его жизненной, политической и философской позицией.

Все, что касается России, занимает исключительно большое место в широком круге интересов Масарика.

В «Беседах с Масариком» К. Чапека приводятся такие воспоминания президента: «Уже в Вене я зачитывался русской литературой; позже в Праге она захватила меня целиком. Смею признаться, что тогда мало кто знал русскую литературу так, как я». Масарика очень занимала проблема славянофильства. Он совершенно не сочувствует чешским славянофилам, делавшим ставку на русское самодержавие в своих политических расчетах: «Наших крикливых архиславян, которые даже не потрудились выучить азбуку, я просто не признавал».

Масарик впервые посетил Россию в 1887 году и потом снова приехал через год. Он побывал в Петербурге, Москве, Киеве, Одессе. «Мне хотелось видеть те улицы и вообще те места, которые я так хорошо знал по романам Достоевского, Толстого и других писателей», – вспоминает он. Масарик путешествовал тогда в трюме парохода и в третьем классе поезда не только из-за нехватки денег, но и из-за желания быть ближе к народу. Встретился он и с филологами-славистами – с В. Ламанским и другими. «Ламанский мне прямо сказал, что русских интересуют только православные славяне, да, пожалуй, еще словаки, поскольку они своей наивностью похожи на русский божий люд». В чехах же русские неославянофилы, как отмечает Масарик, видят либералов и западников, чуждых России.

Масарик посетил православные храмы и вообще святые места; в Сергиево-Посадском монастыре он был гостем игумена. Ему бросились в глаза необразованность и суеверность, распространенные в православных кругах, которые, как он считает, культивируют славянофилы. В целом свои впечатления от поездки он формулирует как любовь к русскому народу и неприятие официальной политики и близкой к властям интеллигенции.

Говоря о русской литературе, Масарик характеризует свое отношение к ней таким образом: «Из русских мне дороги Пушкин, Гоголь, Гончаров; Толстой в моем представлении – великий художник, хотя с ним я спорил и не соглашался с его воззрениями; Достоевский меня занимал скорее негативно, мне хотелось сопротивляться русскому, да и вообще славянскому духу анархии, который был ему свойствен, несмотря на его обращение к православию. Из-за своей двойственности он стал отцом русского иезуитства. Я люблю Гончарова и Горького; в Тургеневе мне чего-то не хватает». Очевидно, многое в этих оценках продиктовано антиславянофильским, западническим пафосом. Масарик так объясняет свою позицию: «По характеру образования я убежденный европеец… И как европеец, я западник – и не могу согласиться с теми славянофилами, которые в России, и вообще в славянстве, видят нечто сверхъевропейское. Лучшие из русских мыслителей тоже придерживались западнической ориентации!..»

Ниже, с небольшими сокращениями, мы публикуем отрывки из книги «Россия и Европа» – «Н. Г. Чернышевский» и «Гносеологическая проблема в русской философии». Для этого использовано последнее прижизненное издание книги «Rusko u Europa» (Praha, 1925, v. II). Эта книга, в которой Масарик использовал и свои лекции, и многие работы, посвященные России, представляет собой не сборник статей, а систематическое (книга даже делится на параграфы) изложение историй русской общественно-философской мысли, начиная с анализа взглядов Чаадаева и кончая откликами на сборник «Вехи». Таким образом, здесь охвачена история русской мысли, преимущественно философской, с начала XIX до начала XX века. Произведения художественной литературы привлекаются Масариком главным образом в связи с движением общественной и философской мысли. В центре внимания автора оказываются такие явления, как спор славянофилов и западников, проблематика нигилизма, кризис революционизма и религиозные искания после 1905 года и т. п. Все явления русской духовной жизни и русской истории автор рассматривает в широком контексте движения европейской мысли, показывая как роль западных влияний, так и своеобразие исторического процесса и духовных течений в России. Раздел «Гносеологическая проблема в русской философии» является – своего рода заключением, в котором Масарик ставит перед собой цель философски осмыслить изложенные им факты и раскрыть их значение для общефилософского понимания соотношения, России и Европы. Автор предполагал в дальнейшем дать специальный социологический анализ русской литературы, начиная с Пушкина и сосредоточившись главным образом на творчестве Достоевского. Однако эта работа не была завершена и не опубликована в Чехословакии.

В подборку включена также статья, посвященная Льву Толстому. Это воспоминания о встречах с Толстым, которого Масарик посещал в Москве и в Ясной Поляне. Воспоминания – «In memoriam» были опубликованы в журнале «Час» 22 ноября 1910 года и затем перепечатаны в сборнике «Памяти Л. Толстого» (1925); в этот сборник включена также лекция Масарика о Толстом, прочитанная в Праге 26 ноября 1910 года и опубликованная в «Часе» в декабре того же года.

Масарик познакомился с Толстым 19 апреля 1887 года в хамовническом доме писателя, куда он пришел вместе с философом Н. Я, Гротом, а спустя несколько дней посетил Ясную Поляну. Здесь хозяин усадьбы и его чешский гость провели время в постоянном общении, душевном согласии и стали друзьями. «Мне с ним очень приятно было… Ходил с М[асариком] на Козловку… Масарик ставит самовар и раздувает очень хорошо и думает, и понимает также» ⁵ , – сообщал Толстой жене. А критику и философу и своему близкому другу, устроившему их первую встречу, – Н. Н. Страхову писал: «Очень благодарю вас за Масарика. Он б[ыл] и в Ясной, и я очень полюбил его» (т. 64, с 48).

«Полюбил» писатель тогда этого молодого чеха, вероятно, по многим причинам, но и за его человечность, неравнодушие к положению «низов». Толстой позднее вспоминал об их «прогулке» в Козловку. «Помню, как раз, гораздо прежде голодных лет посетивший меня в деревне молодой, нравственно чуткий, пражский ученый, выйдя зимой из избы сравнительно зажиточного мужика, в которую мы входили, и в которой, как и везде, была замученная работою, преждевременно состарившаяся женщина в лохмотьях, накричавший себе грыжу больной ребенок и, как всегда к весне, привязанный теленок и объягнившаяся овца, и грязь и сырость, и зараженный воздух, и унылый, придавленный жизнью хозяин, – помню, как, выйдя оттуда, мой молодой знакомый качал мне говорить что-то, и вдруг голос его оборвался, и он заплакал» (т. 29, с. 206 – 207).

Уединенное пребывание в толстовской усадьбе, долгие и частые беседы сблизили всемирно известного художниках начинающим свой путь в науку профессором. В конце марта 1833 года Масарик, теперь уже в третий раз, свиделся в Москве с Толстым. (Эти подробные уточнения необходимы, так как в статьях Масарика содержатся фактические неточности.) «Был здесь француз Pages и еще чех Масарик. Оба профессора] философ[ии]. Но оба сердечные и свободные люди» (т. 86, с. 144), – информировал писатель В. Черткова. В последующие годы Толстой проявлял интерес к Масарику, всех приезжавших из Чехии, например А. Шкарвана, Д. Маковицкого, расспрашивал о его жизни, научных занятиях. Он не сочувствовал его участию в политической борьбе, увлечению наукой, признанию им некоторых постулатов христианства. «У него ничего своего не осталось» ⁶ , – сетовал Толстой. При этом Масарик по-прежнему в его представлении – личность значительная, с чьими духовными и нравственными исканиями писатель находил точки соприкосновения. П. Сергеенко он советовал включить в составляемый им «Международный толстовский альманах» также и что-то из сочинений Масарика, а сам намеревался написать для чешского издания «Pamatnik» статью о нем, однако работа помешала ему исполнить это желание. Испытывал Толстой и потребность в свидании с человеком, к которому питал дружеские чувства. «Был очень рад, что, (если) буду жив, увижусь с ним», – призвался он Д. Маковицкому в январе 1910 года. Желание его вскоре сбылось, к 29 марта в Ясной Поляне появился Масарик, Они проводили много времени вместе в обсуждении актуальных вопросов современности, социальных, нравственно-религиозно-педагогических. «Л. Н. от религиозного разговора с Масариком вынес самое отрадное впечатление и был даже очень растроган. Масарик тоже был очень доволен» ⁷ , – пометил Маковицкий в своем дневнике.

Известно, что внимание Толстого привлекали и труды Масарика, в том числе и «Философские и социологические основы марксизма» (издана на немецком языке в 1899 году, хранится в яснополянской библиотеке с пометами Толстого), которая понадобилась писателю в связи с задуманной статьей «О социализме», оставшейся незаконченной.

Масарик был предельно внимателен ко всем пожеланиям очень ценимого и почитаемого художника. Так, увидев при свидании в 1888 году, какой интерес вызвало у его собеседника сообщение о готовящемся издании книги чешского религиозного мыслителя П. Хельчицкого «Сеть веры», он по возвращении высылает в Москву корректурные листы. На Толстого это сочинение произвело сильное впечатление, и фрагменты из него включены им в сборник «Круг чтения». Кстати, после обмена мнениями об этом труде во время последнего посещения Масариком Ясной Поляны Толстой заметил: «Именно такого критика мне нужно было» ⁸. Поступали из Праги и другие материалы, которые требовались Толстому для исполнения своих замыслов. Он был признателен чешскому другу за творческое содружество и единомыслие, за его нравственный максимализм, наконец, за его любовь к России и русской культуре: он знал о начатом Масариком в 1905 году исследовании «Россия и Европа». В послании к Исполнительному комитету чешской Прогрессивной партии, просившей его откликнуться на юбилей Масарика, Толстой с предельной четкостью сказал о том, кем стал для него «сердечный, свободный» молодой философ: «Обращение это дает мне случай выразить, кроме общего всем людям, знающим Масарика, чувства уважения к его искренней, твердой, горячей и самой разнообразной, общественной и ученой деятельности, еще и чувства моей благодарности ему за его доброе отношение ко мне, а также за многие сообщенные им мне в свое время важные для меня сведения, главное же дает мне случай выразить ему через вас мои чувства искренней любви к нему как к человеку» (т. 81, с. 113 – 114). Так великий писатель подвел итог своих отношений с замечательным сыном чешского народа. А тот «свои чувства любви» к «яснополянскому мудрецу» высказал в публикуемых текстах.

IN MEMORIAM

Россия обеднела. Ушел из жизни Великий человек, ставший признанным моральным авторитетом. Больше не услышим мы его веское слово в спорах о трудных моральных и человеческих вопросах. <…>

И все-таки как плохо его понимали! И конец его превратили в целый роман с побегом, попыткой укрыться в монастыре и т. д. А ведь на самом деле он просто искал, точно лев или птица, тихое место, чтобы навеки преклонить голо-

Толстой не бежал от своего окружения, не скрывался от своей жены и семьи, он, несомненно, бежал от самого себя. В сообщениях об его уходе мы прочитали, что его видели в третьем классе поезда вместе с его лейб-медиком Маковицким. В этой короткой телеграмме – вся душевная драма Толстого: в стремлении опроститься по заветам своего учителя Руссо он едет, подобно мужику, в третьем классе, но ведь у мужика нет своего лейб-медика и у его смертного одра ие собирается консилиум мировых светил. А как долго сражался Толстой с медициной, чтобы в конце концов признать ее благодетельность!

Я познакомился с Толстым в 1887 году, а в 1888 навестил его снова; в третий раз мы виделись в апреле нынешнего года¹ . Когда мы сошлись впервые, он переживал пору увлечения сапожным ремеслом. Тогда он сам шил себе башмаки. С какой гордостью он рассказывал госпоже Кошелевой² , что его башмаки стоят всего два рубля, тогда как сапожнику ему приходилось платить семь.

1. Здесь и далее, за исключением особо оговоренных случаев, высказывания Масарика приводятся по изданию: K. Capek , Cteni o TGM, Praha, 1969.[↩]
2. Плата за страсть (лат.).[↩]
3. Цит. по: «Kmen», 1990, N 9, str. 5.[↩]
4. С точки зрения вечности (Спиноза; лат.).[↩]
5. Л. Н. Толстой , Полн. собр. соч. (Юбилейное), т. 84, с. 30. В дальнейшем все ссылки на это издание приводятся в тексте, с указанием тома и страницы.[↩]
6. «Литературное наследство», 1979, т. 90, кн. II. «У Толстого. 1904 – 1910. «Яснополянские записки» Д. П. Маковицкого», с. 438.[↩]
7. »Литературное наследство», т. 90, кн. IV, с. 160, 212. [↩]
8. »Литературное наследство», т. 90, кн. IV, с. 215. [↩]