Элизабет Штагель. Житие сестер обители Тёсс

Комментированный перевод «Жития сестер обители Тёсс» Элизабет Штагель, вышедший в серии «Литературные памятники», подготовлен ведущим научным сотрудником Лаборатории историко-литературных исследований М. Реутиным в рамках научно-исследовательского проекта Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС.

В издание входят переводы памятников женской мистической письменности, в большинстве своем созданных в первой половине XIV века на средневерхненемецком языке. Заглавие этой книге дала одна из девяти немецких сестринских книг, самый обширный из представленных текстов. Сестринская книга — едва ли не единственный литературный жанр, возникший в пределах немецкоязычной литературы, чем и определяется его уникальность. В то же время переводчик и составитель издания не ограничивает себя ни жанровой, ни языковой традицией, включая в него как немецкоязычные, так и латинские тексты, обращаясь как к сестринской книге, так и к другим жанрам мистической письменности: откровению, благодатному житию, частному посланию.

Одна из главных целей данной книги — сопоставление произведений, связанных с деятельностью доминиканок, и текстов, создававшихся за пределами Доминиканского ордена, — определила ее структуру. Помимо основной части, содержащей перевод «Жития сестер обители Тёсс» Э. Штагель, издание содержит Дополнения, в которых представлены переводы памятников, принадлежащих двум названным направлениям мистической традиции. В первой части Дополнений, посвященной письменности доминиканок Южной Германии, приведены переводы «Книжицы о непосильном бремени благодати» Кристины Эбнер, «Откровений» Адельхайд Лангманн и «Откровений» Маргарет Эбнер. Вторая часть включает переводы латинских памятников письменности бегинок: VII послания Кристины Штоммельнской Петру Дакийскому, а также сорока избранных глав «Жизни и откровений» Агнес Бланнбекин.

Несмотря на жанровые, стилистические, композиционные особенности каждого из этих произведений, они имеют тематическое и содержательное единство, представляя собой рассказы об экстатических переживаниях монахинь-визионерок, их видениях и аудициях, мистическом общении с Богом и святыми.

Как и все средневековые источники, памятники мистической письменности сложно воспринимать без пояснений. В комментариях, составленных М. Реутиным, помимо языковых нюансов затрагиваются проблемы, явно потребовавшие отдельного изучения: в первую очередь это вопрос бытования мистических текстов и проблема авторства. Так, мы узнаем, что составителем «Жития сестер обители Тёсс» считается Элизабет Штагель, духовная дочь Генриха Сузо, ученика и сподвижника немецкого мистика Иоганна Экхарта. Однако Э. Штагель можно назвать составителем книги лишь условно, поскольку процесс создания подобных памятников включал много этапов. Ее редакции, находящейся в середине процесса, предшествовали дневниковые записи и устные воспоминания монахинь, проторедакция сестры Вилли Констанцской. Версия Э. Штагель, в свою очередь, впоследствии была дополнена житием Елизаветы Венгерской, а позднее, в середине XV века, ее переработал Иоганн Майер, реформатор Ордена доминиканцев, и именно в этой редакции она дошла до наших дней.

Издание содержит еще один пример памятника подобного жанра — «Энгельтальскую сестринскую книгу» Кристины Эбнер, визионерки нюрнбергского монастыря. С тем же монастырем связана деятельность доминиканки Адельхайд Лангманн. Материал, который лег в основу ее благодатного жития, был записан и надиктован ею, переработан отчасти при ее жизни. При восприятии других памятников, как опять же следует из примечаний, необходимо учитывать роль посредника, благодаря которому были произведены записи: это Генрих Нёрдлингенский, по чьему благословению были составлены дневниковые записи Маргарет Эбнер, Петр Дакийский, духовный руководитель Кристины Штоммельнской (при этом ее послания переводил штоммельнский священник), а также духовник Агнес Бланнбекин, которым, предположительно, составлены ее «Жизнь и откровения».

Нельзя обойти стороной языковые аспекты перевода — в первую очередь, бережное обращение с богословской терминологией. Мастерство переводчика порой заставляет читателя забыть о языковом и культурном барьере, однако текстовые вставки, приведенные в оригинале, отдельные слова и фразы, требующие пояснения, напоминают о критической дистанции и побуждают заглянуть в комментарии, которые зачастую удивляют причудливым переплетением латыни и немецкоязычной лексики. Сознательно поддерживаемая дистанция между переводчиком и переводимым им текстом — именно такую стратегию выбирает М. Реутин. Однако стоит отметить, что, к примеру, церковно­славянизмы, используемые для передачи определенных риторических оборотов, органично вписываются в повествование и не создают ощущения искусственности переводного текста.

Знакомясь с текстами представленных памятников, мы можем увидеть определенные топосы, характерные для мистической традиции в целом. В то же время при работе с каждым из произведений переводчик стремится к персонализации речевых портретов. Особенно отчетливо это можно заметить при чтении текстов, приведенных в Дополнениях, где перед нами предстают не только отдельные эпизоды жизни, но и личности визионерок. В каждом из памятников можно увидеть индивидуальный женский образ, подсознательно создаваемый самой монахиней и посредниками, которым принадлежат записи.

Наконец, нужно добавить, что ситуации, которые изображаются при описании мистико-экстатических переживаний, и образы, возникающие в сознании визионерок, вероятно, могут шокировать не только неискушенного читателя, но и специалиста по средневековой культуре. Знакомство с настоящим изданием — повод в очередной раз задуматься над особенностями средневековой ментальности и изменениями, произошедшими в период культурного перелома XII века. Сокращение ощуща­емой дистанции между человеком и Богом, уподобление связи Христа и души верующего взаимоотношениям жениха и невесты проясняют особую образность средневековой мистической книжности.

Новые аспекты изучения средневековой мистической традиции открываются в сопроводительной статье, представляющей собой наиболее полное на сегодняшний день исследование жанра сестринских книг и — шире — мистической письменности доминиканок и бегинок. М. Реутин затрагивает много проблемных вопросов, и хотелось бы обратить внимание лишь на некоторые из них, представляющиеся актуальными в контексте исследования не только мистики, но и средневековой культуры в целом.

Так, в статье рассматривается соотношение устности и письменности, а также категория автора, вернее — синкретического авторства. Обе проблемы напрямую связаны с особенностями записи, фиксации текстов, их циркуляции внутри монастырской среды. Они записывались под диктовку, потом могли быть авторизованы говорящим, настоящим автором. Записи могли производиться сразу после экстатического опыта харизматика, во время него, через определенное время корректироваться третьим лицом. Тексты переписывались, редактировались и функционировали как письменный источник. В то же время они зачитывались вслух, циркулировали устно, порождая множество клише и типизированных схем, которые могли войти в окончательную редакцию. Исследователь предпринимает реконструкцию взаимодействия «автора» и писца, отмечая частое использование в текстах имитации устной речи как доказательство того, что сестринские книги возникали в условиях тесного взаимодействия устной традиции и книжности.

В вышесказанном в целом нет ничего необычного; в этом отношении сестринская книга — один из жанров средневековой книжности на народном языке, сопоставимый, в частности, с жанром народной книги. Изучение следующего вопроса, особенно актуального в свете применяемой к средневековой культуре перформативной теории, представляется не таким однозначным. Речь идет о воссоздании повседневного поведения и особенностей психологии женщин-харизматиков. Реконструкция средневековой ментальности — задача весьма смелая, и результат требует подробного обоснования. То же самое можно сказать и об изучении повседневного поведения, поскольку определить, какая реальность стоит за письменным текстом, как правило, не представляется возможным.

Исследователь рассматривает проблему с разных ракурсов. В числе исторических источников использованы свидетельства Жака де Витри, Давида Аугсбургского, Альберта Великого. С другой стороны, на основе детального изучения текстов делается довольно неожиданный, но логично вытекающий из рассуждений вывод: казусы действительной жизни могут выстраиваться в соответствии со смыслами традиции не только в период их освоения, но и уже в период их протекания. Как показано в статье, в условиях бытования мистической традиции происходит не конструирование канона, традиционных поведенческих моделей, а имеет место жизнь в соответствии с каноном и готовыми моделями. В процессе переживания мистического опыта происходит уподобление Христу и Деве Марии. Средневековые харизматики ощущают единение с Богом, осмысляемое через телесные образы, которые, в свою очередь, обретают новый смысл.

Мистико-аскетический опыт представляется в статье М. Реу­тина как перформативная практика самого себя. Мысленное конструирование связанных с этим опытом переживаний в сознании харизматика строится по принципам литературного текста; он является «актером» и «режиссером», живет как действующее лицо в создаваемом им же самим драматургическом произведении.

Таким образом, исследование соотношения устности и письменности на материале памятников женской мистики дополняется изучением сложного и непрерывного взаимодействия языка и сознания. Феномен мистической письменности во многом определяется особыми условиями ее бытования. Умозрительные образы и смыслы выражаются посредством языка, в результате чего выстраиваются особые речевые конструкции, возникают характерные для этой традиции метафоры. Особенности составления текстов в свою очередь влияют на поведение визионерок, находя отражение в повседневной практике. В процессе интуитивного, а не исключено, что порой и сознательного, разыгрывания уже сложившихся моделей воображаемые образы получают чувственное наполнение, подстраиваясь под действительность. Возможно, поэтому переживание мистического опыта так часто связано с болезнью, физическими и моральными потрясениями, происходящими в жизни харизматиков.

Настоящее издание приоткрывает завесу тайны, которую являет собой сознание средневековых мистиков. Эта книга представляет интерес не только для медиевистов, но и для любого, кто готов более подробно изучить явления прошлого и преодолеть определенные стереотипы восприятия средневековой культуры, имеющиеся едва ли не у каждого из нас.