«Его стихов пленительная сладость…»

Майя Бессараб, Жуковский, «Современник», М. 1975, 316 стр.; И. Семенко, Жизнь и поэзия Жуковского, «Художественная литература», М. 1975, 256 стр.

Василию Андреевичу Жуковскому русская литература обязана многим. Блестящий переводчик, талантливый элегический поэт, он, по словам Пушкина, был «кормилицей» русской поэзии и «имел решительное влияние на дух нашей словесности». Переводы «Одиссеи» и восточного эпоса, Гёте и Шиллера, Байрона и Саути, оригинальные стихотворения и баллады Жуковского по праву вошли в сокровищницу русской и мировой культуры. И награда «неизмеримому подвигу» поэта, как пророчески заметил Белинский, «не простое упоминание в истории отечественной литературы, но вечное славное имя из рода в род».

Несмотря на довольно большое количество работ о Жуковском, немало вопросов, главным образом теоретического и историко-литературного характера, еще ждут своего решения. Так, не до конца ясны взаимоотношения поэта с романтизмом, довольно еще поверхностно осмыслено влияние Жуковского на современную ему и последующую литературу, до сих пор нет научной биографии поэта.

Ощутимый вклад в изучение жизни и творчества писателя вносят книги М. Бессараб и И. Семенко. Авторы с любовью рисуют облик Жуковского, Поэта и Человека, и это настроение передается читателю, позволяет ему лучше понять высокий мир чувств и мыслей художника. Оба издания хорошо оформлены, снабжены хронологическими и библиографическими указателями, иллюстрированы. М. Бессараб знакомит читателя с рисунками Жуковского, большей частью ранее не публиковавшимися, и посвящает этой стороне его деятельности специальную главу («Сестра поэзии»).

Обе книги в известной мере дополняют друг друга. М. Бессараб, опираясь на обширный материал, собранный биографами поэта и предшествующими исследователями, используя мемуарную литературу и собственные разыскания, пишет беллетризированную биографию Жуковского. Лишь небольшая главка («Словесное поприще – тоже служба») специально посвящена его творчеству. В остальных разделах книги поэтические материалы привлекаются попутно – для иллюстрации тех или иных жизненных ситуаций. Свой эмоциональный рассказ о жизни поэта М. Бессараб строит на тематико-хронологической основе («В дорогу за счастьем», «Педагогическая поэма», «Невольник чести», «Запоздалое счастье»).

Работа И. Семенко внешне гораздо суше, «прозаичнее», деловитее. Так, например, путешестию Жуковского и великого князя по России посвящены три с половиной строки (у М. Бессараб – целая главка). Только треть книги автор отдает изложению жизненного и творческого пути своего героя. Перед читателем – несколько сжатая (подчас лишь факты, даты, имена), но довольно цельная картина. Остальные главы («Лирика» и «Баллады, переводы эпических и драматических произведений») посвящены конкретному анализу творчества Жуковского. Книга И. Семенко свободна от описательности, от докучливого повторения уже известного. Она проблемна и носит скорее исследовательский характер.

Массе биографических фактов, свидетельств современников, субъективных догадок, которыми насыщена книга «Жуковский», И. Семенко как бы противопоставляет спокойный и вдумчивый анализ фактов поэтической биографии создателя «Вечера» и «Эоловой арфы». В ее исследовании воссоздана историко-литературная ситуация времени Жуковского, и разговор о его творческих достижениях ведется с учетом литературного контекста эпохи. В разделе «Своеобразие романтизма Жуковского» (глава «Лирика»), например, дана краткая характеристика русского романтизма в сравнении с западноевропейским, рассмотрены теоретические основы сентиментализма, предромантизма и романтизма и сделан основательный вывод об особенностях романтизма Жуковского. В этой же главе подробно проанализирована лирическая позиция поэта, высказаны интересные замечания о его принципах создания художественного образа, определены творческие взаимоотношения с Батюшковым, Пушкиным, Баратынским и другими поэтами.

Разделы о переводных и оригинальных балладах Жуковского, пожалуй, самые содержательные в книге И. Семенко, Представляется убедительным как само выделение трех балладных циклов («русские», «средневековые», «античные»), так и идейно-стилистический их анализ. Четкость авторской концепции, самостоятельная интерпретация поэтических текстов, интересные параллели с русской и западноевропейской литературой делают разговор об этой стороне деятельности поэта живым и доказательным.

К сожалению, в книге М. Бессараб творчество Жуковского не получило достаточно глубокого истолкования. Вот как, например, пишет автор о балладе «Светлана»: «Свадьба Сашеньки Протасовой состоялась в разгар лета, а в балладе воспета русская зима, ибо, как ни красно лето, а зима, с ее дивными праздниками, больше говорит русскому сердцу. Жуковский любил старинные обряды и праздники; его трогало, что они всем приносили радость… Невозможно не полюбить героиню, это изумительный женский образ: в Светлане столько чистоты и очарования, что она стала символом верности и страстной преданности русской девушки» (стр. 56 – 57). В общем-то, верный вывод автора приобретает сугубо биографический смысл, что явно недостаточно в разговоре о таком произведении, как «Светлана».

Замысел М. Бессараб написать беллетризированную биографию Жуковского сам по себе, безусловно, оправдан: такие книги нужны читателю. Но исследователь, говоря современному читателю о крупном писателе прошлого, видимо, обязан раскрыть и своеобразие его творческого лица, проследить формирование его таланта, рассказать о его художественных открытиях и месте в истории литературы. Конечно, это невозможно сделать без отличного знания жизненного пути художника, но и о биографии говорить надо, все-таки опираясь на его произведения.

В этом смысле весьма удачной следует признать книгу Р. Иезуитовой «Жуковский в Петербурге» ¹. Она посвящена одному этапу жизненного и творческого пути поэта. Цель ее, казалось бы, сугубо практическая – уточнить, когда и где бывал Жуковский в Петербурге. И автор, успешно решая свою главную задачу, воссоздает общественно-политическую и литературно-художественную атмосферу времени, говоря об окружении Жуковского, характеризует творческие достижения Карамзина, Батюшкова, Пушкина, Козлова и других. Изложение фактов биографии писателя тесно и органично переплетается с анализом его художественной деятельности, что позволяет считать книгу Р. Иезуитовой серьезной предпосылкой к будущей научной биографии Жуковского.

Но и в работе И. Семенко внимательный читатель также найдет недостатки. Прежде всего, книга получилась фрагментарной – некоторая искусственность в расположении материала лишила ее внутренней цельности. Так, первая глава по характеру своему напоминает предисловие к сочинениям Жуковского, в котором зафиксированы вехи жизненного и творческого пути художника. Вторая и третья главы являются, по сути, независимыми разделами, что приводит к композиционному (и неминуемо содержательному!) двоемирию, при котором «жизнь» и «творчество» обособлены.

Кроме того, автор «Жизни и поэзии Жуковского» допускает некоторые фактические ошибки. Например, путешествие поэта с наследником по России и Западной Европе датируется 1839 – 1840 годами (стр. 65) вместо 1837 года – по России, 1838 – 1839 годов – по Западной Европе. Смерть Жуковского И. Семенко датирует 19 апреля 1852 года (стр. 78). Кстати, эта же дата встречается в ее вступительной статье к четырехтомному Собранию сочинений поэта (т. 1, М. – Л. 1959, стр. LI). Если у И. Семенко есть неизвестные науке авторитетные источники, ей следовало бы на них сослаться и обосновать, почему дата 12 (24) апреля, принятая сейчас, неверна.

Произвольно поступает автор и с именами. Александру, дочь Жуковского, И. Семенко называет Екатериной (стр. 66), а жену поэта – Елизаветой Евграфовной вместо Елизаветы Алексеевны.

Неточности встречаются и при анализе творчества писателя. Так, на стр. 78 автор пишет о «фрагментах неосуществленной поэмы «Агасфэр». Действительно, Жуковский не успел закончить поэму, и в таком виде она была впервые напечатана в его «Посмертных стихотворениях» (Сочинения, изд. 5-е, т. X, СПб. 1857), где ей предпослано предисловие Дм. Б<лудова>, в котором, между прочим, сказано: «…Одно из самых замечательных творений Жуковского остается недовершенным». По свидетельству К. Зейдлица, друга и биографа поэта, «осенью 1851 года половина поэмы была написана…»;.»кроме небольшого введения в стихах… Жуковский успел написать две части поэмы, составляющие почти половину (подчеркнуто мной – П. С.) предначертанного целого» (К. К. Зейдлиц, Жизнь и поэзия В. А. Жуковского, СПб. 1883, стр. 236, 239 -240). Указания на то, что поэма пишется, но еще не закончена («Если Бог позволит кончить ее…»), можно встретить и в письмах самого Жуковского к Плетневу в 1851 году. Так что говорить об «Агасфере» как о произведении «неосуществленном», очевидно, никак нельзя (подчеркнуто мной. – П. С).

Касаясь перевода баллады Уланда «Роланд-оруженосец», И, Семенко пишет, что вариант Жуковского («Великий Карл глядел в окно – и думал») более многозначителен, чем «стоял перед замком» подлинника. И добавляет: «Кстати, в начале пушкинского «Медного всадника»: «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел…» Не исключено, что память о строке Жуковского помогла возникнуть строке Пушкина. В стихах Пушкина фигурирует – метафорически – и «окно» (в Европу)» (стр. 208). Стремясь выявить творческие связи двух поэтов, И. Семенко, возможно, забывает об истинном положении дел. А оно таково. «Роланд-оруженосец» переведен Жуковским в конце 1832 года, а напечатан впервые в 1834 году в альманахе «Новоселье». В июне 1832 года Жуковский и А. Тургенев уехали за границу, откуда поэт вернулся лишь в сентябре 1833 года, более месяца прожил в Царском Селе и в конце октября переехал в Петербург. Осенью 1833 года Пушкина в Петербурге не было – он собирал материалы для «Истории Пугачева». «Медный всадник» написан той же осенью в Болдине. Таким образом, Пушкин не мог познакомиться с переводом Жуковского ранее появления его в печати, и говорить, что «память о строке Жуковского помогла возникнуть строке Пушкина», нельзя. Даже ссылка И. Семенко на метафорическое «окно» не может в данном случае свидетельствовать о творческих связях Жуковского и Пушкина. В авторских примечаниях к поэме Пушкин пишет об «окне», ссылаясь на итальянского писателя и ученого Альгаротти, посетившего Россию в 1739 году: «Альгаротти где-то сказал: «Петербург – это окно, через которое Россия смотрит в Европу». Досадные промахи для хорошей книги!

Не всегда точна в освещении отдельных фактов и М. Бессараб. На стр. 149 она, например, пишет: «Благодаря ходатайству Жуковского удалось добиться для ссыльного поэта (речь идет о Е. А. Баратынском. – П. С.) офицерского чина». Между тем хорошо известно, что кроме Жуковского за Баратынского хлопотали и Д. Давыдов, и А. Тургенев, и П. Вяземский, и финляндский генерал-губернатор А. Закревский. Их участие было не менее продолжительным и серьезным (см., например, письма Баратынского к А. Тургеневу от 31 октября 1824 года и 25 января 1825 года, в которых он благодарит его и А. Закревского за помощь). Еще один пример. Говоря о начале придворной службы Жуковского (обучение русскому языку принцессы. Шарлотты), М. Бессараб несколько выпрямляет отношение П. Вяземского к поэту в это время. И в «Остафьевском архиве князей Вяземских», и в книге А. Н. Веселовского «В. А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения», и в современном исследовании М. Гиллельсона «П. А. Вяземский. Жизнь и творчество» – то есть в работах, упомянутых автором в списке «использованной литературы», – есть немало свидетельств тому, что в 1818 – 1823 годах Вяземский критиковал политическую индифферентность Жуковского, и его позиция в отношении близости поэта ко двору не может быть истолкована двояко. Кстати сказать, общественно-политические взгляды самого Жуковского не получили в книге М. Бессараб достаточно объективного освещения. Характеристика их во многом подменяется рассказом о хлопотах поэта за Баратынского, Пушкина, Кюхельбекера, Шевченко, Киреевского и других. Непосредственный же разговор о политических и общественных настроениях Жуковского М. Бессараб ограничивает, по сути дела, следующими заявлениями: «…Революционные идеи были чужды поэту» (стр. 86), – и тут же следует безапелляционное: «Жуковский никогда не был придворным» (стр. 86). Такая постановка вопроса исключает всякую возможность серьезной оценки сложных социальных воззрений писателя. Жизненная и творческая позиция Жуковского безусловно достойна уважения, но нельзя забывать и о том, что сохранилось немало свидетельств современников, писем к Жуковскому и его собственных, из которых видно, что общественно-политические взгляды поэта отличались консервативностью, что он на протяжении всей своей жизни был сторонником монархии. Конечно, в популярной книге нет необходимости подробно разбирать подобные вопросы, но поставить верные акценты надо. Выход новых работ о Жуковском свидетельствует о возрастающем интересе современного читателя к его творчеству. Книга М. Бессараб поможет любителям русской литературы лучше понять личность Жуковского. Работа И. Семенко явится серьезным шагом в изучении истории русского романтизма и поэзии его замечательного основоположника, оказавшего серьезное влияние на судьбы нашей литературы.

1. Р. В. Иезуитова, Жуковский в Петербурге, Лениздат, 1976.[↩]