Единство эстетической и исторической критики

Статьей М. Кургинян редакция продолжает обсуждение проблем, связанных с литературным наследием революционных демократов (см. статьи Б. Егорова и Г. Соловьева, 1973, N 3, и статью П. Николаева, 1973, N 8).

Начатое на страницах журнала «Вопросы литературы» обсуждение проблем наследия революционных демократов очень своевременно. В опубликованных статьях Б. Егорова, Г. Соловьева, П. Николаева выдвигаются серьезные и интересные вопросы. Некоторые их положения вызывают несогласие. Но прежде всего выступления названных авторов пробуждают желание попытаться продолжить обсуждение в позитивном плане.

Принципиальное значение имеет заявленное в редакционном вступлении стремление отбросить «и стародавнее вульгаризаторство и примитивизм, и новомодный скептицизм и поверхностность». Подобные рецидивы действительно недопустимы при обращении к таким блестящим страницам мировой теоретико-литературной и критической мысли прошлого века, как труды Белинского, Добролюбова, Чернышевского.

Даже просто непредвзятое и заинтересованное чтение их произведений гарантирует выявление актуальных аспектов, в них содержащихся. Ибо так же, как всякое большое явление человеческой мысли, искания и открытия революционных демократов опередили и пережили свое время именно потому, что были органичнейшим образом связаны с глубокими и живыми его потребностями. Это не значит, разумеется, что нет нужды выделять наиболее интересные для нас сейчас и специфичные для каждого из них сферы и проблемы.

Изучение наследия Белинского, прошедшее несколько этапов, сосредоточено в последние годы на рассмотрении его эстетической системы, на раскрытии места и значения его эстетики на фоне зарубежной мысли того времени, на выявлении общеметодологических принципов и их преломлении в теории и истории литературы и в литературной критике.

Методологический аспект трудов Белинского освещается и в связи с развитием его философских и общественно-политических идей, и в связи с изучением становления его теории реализма. В этом есть своя правомерность, ибо методология Белинского действительно неразрывно связана и с этапами его идейного развития, и с развитием эстетических его воззрений. Однако на страницах «Вопросов литературы» справедливо отмечено, что методологический аспект изучения трудов Белинского, Чернышевского, Добролюбова привлекает особое внимание современных исследователей и как специальная, самостоятельная область.

Безусловно, наследие Белинского обязывает к созданию масштабных работ, посвященных ему. Но чем дальше, тем настоятельнее ощущается потребность в освещении и более локальных аспектов его методологии. Они и сами по себе чрезвычайно глубоки и вместе с тем непосредственно связаны с центральными идеями его эстетики. Именно на локальном, сравнительно частном вопросе можно порой особенно наглядно продемонстрировать, что наследие Белинского остается для нас не просто дорогой реликвией, а источником живых идей, в полной мере сохраняющих свое актуальное значение для нашей современности.

Изучать метод Белинского – исследователя литературы – это значит не только раскрыть лежащие в его основе общие принципы, но и постигнуть практические способы их реализации, которые позволяли Белинскому в лучших его работах решать задачи, имевшие громадное значение для развития литературы той эпохи. Исследование художественного произведения в единстве его содержания и формы, изучение литературного процесса в социально-исторических и эстетических его предпосылках, исторический подход к специфическим вопросам литературной формы, установление органических связей между сферой собственно поэтики и насущными вопросами современного литературного движения – уже этот, самый краткий перечень задач, разрешаемых фактически каждой статьей Белинского, позволяет сделать заключение о действенном характере его наследия.

1

Приведем одно из принципиальных положений Белинского, живое звучание которого трудно, как нам кажется, переоценить: «Критика историческая без эстетической, и наоборот, эстетическая без исторической, будет одностороння, а следовательно, и ложна. Критика должна быть одна, и разносторонность взглядов должна выходить у нее из одного общего источника, из одной системы, из одного созерцания искусства. Это и будет критикою нашего времени, в котором многосложность элементов ведет не к дробности и частности, как прежде, а к единству и общности» ¹.

Это положение было сформулировано Белинским в статье «Речь о критике». Утверждая принцип «одной критики», безраздельно слившей исторический и эстетический подходы к изучению литературы, Белинский как бы подводит итог уже пройденному большому пути и одновременно выдвигает программу на будущее. Ибо слияние указанных начал было одной из тех установок Белинского, которым он сохранял верность на протяжении всей своей жизни, проходя через самые кризисные и нелегкие для себя этапы.

Стремление к взаимодействию, вернее, к органическому слиянию эстетического и исторического подходов проводится Белинским на всех уровнях литературоведческого исследования – и при рассмотрении литературного процесса, и при изучении той или иной проблемы поэтики, и при обращении к отдельному произведению.

Утверждение «одной критики» принадлежит к тем важнейшим положениям Белинского, которые определили его отношения с ближайшими преемниками.

Хотя Добролюбова и Чернышевского эстетствующая критика лишает какой бы то ни было причастности к эстетическим проблемам, они тем не менее (особенно Добролюбов) последовательно и остро обсуждали возможности именно художественного анализа в его единстве с анализом социальным, продолжая в этом отношении Белинского применительно к условиям своего времени. Что касается представителей культурно-исторической школы – С. Венгерова, А. Пыпина, Н. Тихонравова, то высокая оценка ими Белинского относилась и к интересующей нас особенности его метода. Ибо представители культурно-исторической школы, рассматривая литературу на фоне общественной, научной, культурной жизни эпохи, стремились (с разной, правда, степенью последовательности) учитывать и фактор художественной формы. Но вопрос о преемниках Белинского в этой области – тема специального исследования. Свою же задачу мы видим в том, чтобы попытаться раскрыть конкретные пути, которыми шел Белинский, осуществляя слияние эстетического и исторического принципов применительно к разным сферам (или уровням) литературоведческого исследования.

Начнем с самой узкой – с анализа отдельного произведения, ибо, как нам представляется, в утверждении принципа «одной критики» именно «встреча» с произведением, непосредственное обращение к тексту играет едва ли не важнейшую роль. Да и вообще роль анализа отдельного художественного произведения для создания всей эстетической системы Белинского, для выработки основных положений его методологии еще не изучена с соответствующей углубленностью и не оценена, как нам представляется, во всем своем значении².

Мы назвали принцип слияния исторической и эстетической критики, провозглашенный Белинским, итогом и программой его исканий в области конкретных путей литературоведческого анализа. И действительно, принцип этот прослеживается уже в ранних его статьях, играет большую роль в кризисные и переломные годы и получает дальнейшее развитие в последний период.

Сама логика развития литературы и литературной теории поставила Белинского перед необходимостью сначала полного преодоления нормативной критики классицизма, исходившей из «вечных канонов художественности», затем – частичного отказа от многих положений романтической и гегельянской критики и, наконец, перед неизбежностью резкого столкновения с тенденциями вульгаризаторского, эмпирического обращения к истории. Чутко улавливая потребности «могучей литературы»»великого века», Белинский стремился выдвинуть не только теоретические положения, обобщающие ее опыт, но и найти адекватные ей практические подходы к анализу богатства и новизны явлений.

В отвлеченно-теоретических рассуждениях Белинский мог быть и непоследователен и односторонен, но стоило ему приступить к конкретному анализу, прикоснуться к живой плоти художественного организма, как мысль его приобретала поразительную тонкость и проницательность, логичность и точность. От нее не укрывалась ни одна подробность произведения, и вместе с тем при всей конкретности рассмотрения артистический, виртуозный микроанализ не приобретал ни в одной из своих подробностей самодовлеющего значения: в художественной ткани произведения Белинский раскрывал движение «большой жизни». «Мелочи» и «подробности» формы произведения не составляли в его анализе какой-то особой сферы: в них-то и содержалось, как обнаруживал критик, все богатство мысли художника о мире, человеке, о добре и зле, о тайнах душевной жизни в «загадках» общественного бытия людей. Обращался ли Белинский к самым общим законам жанра или к самым неповторимо-индивидуальным особенностям манеры, слога («стиля», как мы говорим сейчас), они не становились для него ни областью специальных профессионально-литературоведческих интересов, ни внешним и по существу формальным «довеском» к рассмотрению содержательных проблем анализируемого произведения. Ибо именно сами эти жизненные проблемы могут быть извлечены из произведения – как следует из логики предпринимаемого Белинским анализа – только при условии детальнейшего погружения во все эстетические «тонкости» художественного текста.

«Историческая критика» не просто использует данные эстетического анализа для содержательных выводов и выходов за границы текста: сам объем и уровень ее обобщений зависит от глубины проникновения в специфические особенности художественной структуры, воплотившей мысль, идею произведения. Даже в период самого сильного увлечения немецкой эстетикой Белинский был оригинален именно в этой области: в обращении с художественным текстом, в стремлении не разрушать его умозрением, а анализировать содержание в неразрывном единстве с формой и через форму и только от самых конкретных наблюдений, путём «вживания» в текст и критического его «воссоздания» идти к общим выводам и обобщениям историко- или теоретико-литературного, философского или общественно-политического характера.

Вопреки некоторым собственным заявлениям периода конца 30-х – начала 40-х годов о стремлении сосредоточиться на проблемах «художества», Белинский именно в эти годы создает статьи, практически осуществляющие то «вживание в текст», тот широкий и разносторонний его анализ, которым утверждается принцип «одной критики», органически слившей эстетический и исторический аспекты рассмотрения. Это прежде всего три статьи-монографии: «Гамлет», драма Шекспира. Мочалов в роли «Гамлета» (1838), «Герой нашего времени» (1840) и «Горе от ума» (1840), Близость проблематики не лишает каждую из этих написанных почти одновременно статей яркого своеобразия, ибо о каком бы художественном произведении ни писал Белинский, он не искал в нем «идею», а рассматривал его как конкретное, неповторимое, индивидуальное единство данного содержания с данной формой, и только из этого единства извлекал и теоретические и публицистические выводы и обобщения. Отсюда – оригинальность, свежесть и неповторимость каждой из его работ, посвященных как будто бы одной и той же или очень близким проблемам. Отсюда же богатство и многогранность их теоретического содержания, которое никогда не исчерпывается абстрактно сформулированными выводами. Для Белинского нет проблемы содержания вне формы так же, как вопросы формы существуют для него только в связи с содержанием.

При этом данная конкретная жанровая форма, в законы которой стремится проникнуть Белинский, во многом определяет приемы и средства самого анализа.

Статья о «Гамлете» дает богатые возможности проследить эти принципы Белинского в действии. Первая часть статьи представляет собою подробный, прокомментированный пересказ «Гамлета» с постоянным обращением к тексту, длинными цитатами. Во второй части Белинский снова, как бы «по второму кругу», обращается к тексту, хотя на этот раз уже мало используя цитаты, не задерживаясь на изложении, а переходя к вытекающим из него общим выводам и рассуждениям, Наконец, в последней части, посвященной Мочалову, он делает «третий круг» – заново, не менее подробно, излагает содержание пьесы в связи с детальнейшим описанием игры знаменитого исполнителя роли Гамлета.

Итак, три раза подряд Белинский «анатомирует» шекспировскую драму, И каждый раз он привлекает наше внимание все к новым и новым сторонам этого неисчерпаемого в своей сложности художественного организма, увлекая читателя все новыми «ходами» смелого критического эксперимента.

У неискушенного читателя, который обратится к статье Белинского о «Гамлете», может легко создаться впечатление, что критик «просто рассказывает» обо всем, что происходит в драме, заботясь лишь о точном воспроизведении последовательности событий, как делает это любой зритель, желающий поделиться своими впечатлениями от спектакля.

Но, прочтя этот «пересказ», читатель ощущает, что вынес из него нечто гораздо большее, чем знакомство с фабулой шекспировской пьесы, что он приобщился к тайне мастерства великого драматурга, что перед ним приоткрылся необъятный мир идей, заключенных в трагедии, и самый «механизм» драматического действия, со всей спецификой его художественной природы.

Трижды, с разной степенью подробности, пересказывая шекспировскую трагедию, Белинский раскрывает свою концепцию характера Гамлета в неразрывной связи с анализом трех основных аспектов драматической формы, трех основных, с его точки зрения, источников ее специфичности: в первой части статьи он прослеживает звенья драматического действия («ход пьесы», по выражению Белинского); во второй – особое взаимодействие и взаимозависимость персонажей драмы;

1. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VI, Изд. АН СССР. М. 1955, стр. 284. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте.[↩]
2. Интересные и плодотворные подходы к этой проблеме осуществлены, однако, в связи с изучением мастерства Белинского-критика (см. работы А. Лаврецкого, отдельные статьи томов «Литературного наследства» – т. 55, 56, 57, 1948 – 1954), а также исследования: Л. Гроссман, Поэтика Белинского («Ученые записки Московского городского педагогического института им. В. П. Потемкина», т. XXXIV, вып. 3, 1954), А Цейтлин, Белинский – мастер русской литературной критики (сб. «Белинский – историк и теоретик литературы», Изд. АН СССР, М. -Д. 1949), Ю. Манн, Поэзия критической мысли («Новый мир», 1961, N 5) и др.[↩]