Дело и слово Некрасова
В. Жданов. Жизнь Некрасова, М., «Художественная литература». 1981, 239 с.
Первые попытки подойти к научному изучению биографии Некрасова относятся к 1920- началу 1930-х годов. Именно в ту перу были изданы книги И. Розанова «Некрасов. Жизнь и судьба» (1924), В. Евгеньева-Максимова «Некрасов как человек, журналист и поэт» (1928), «Некрасовский сборник», выпущенный к 100-детию со дня рождения псята (Ярославль, 1922), и др. Тоща же было опубликовано множество статей, характеризующих различные аспекты личности поэта, его жизни и деятельности. Однако научная биография поэта появилась значительно позднее: три тома монументального труда В. Евгеньева-Максимова «Жизнь в деятельность- Н. А. Некрасова» вышли в свет в 1947 – 1952 годах. Пожалуй, этот труд и положил начало подлинно научному изучению биографии Некрасова.
Книга В. Евгеньева-Максимова была так обстоятельна, так научно документирована, охватывала такие разные стороны жизни и деятельности Некрасова, что вопросы биографии поэта на время показались исчерпанными. И в самом деле, два десятилетия исследователи к биографии Некрасова почти не обращались, хотя творчество поэта в те же годы изучалось глубоко и серьезно.
Между тем за это время появилось много новых материалов о жизни поэта и выяснилось, что решены еще далеко не все проблемы, а главное, за двадцать лет изменилась самая методология изучения биографии поэта.
В новой своей книге, как и в вышедшей в 1971 году к 150-летию со дня рождения поэта в серии «ЖЗЛ», В. Жданов показывает, что деятельность Некрасова, его мысли, поступки, стихи – это многообразное, сложное и противоречивое единство, нерасторжимо слитое с личностью поэта. Не случайно выбранное автором название книги: не «творчество», не «судьба», а «жизнь», в которую как два непременных слагаемых входят судьба и творчество: «…Его слово это есть его дело, и дело исключительной важности» (стр. 151). Кстати, эта мысль обнаруживает полемику с хрестоматийными словами Некрасова:
Мне борьба мешала быть
поэтом,
Песни мне мешали быть
бойцом.
Пожалуй, именно В. Жданову удалось впервые так последовательно, настойчиво и документированно показать служение Некрасова делу. Автор достаточно объективен по отношению к поэту, чтобы раскрыть его ошибки, просчеты (иногда – деловые, порой – и нравственные), наконец, его неспособность к личному риску – даже ради общего дела, которое он считал своим кровным делом. Например, по поводу печально известной оды в честь графа Муравьева В. Жданов пишет, что Некрасов «и своим характером, и всем образом жизни не был подготовлен… к принесению себя в жертву, и отчетливо сознавал это» (стр. 176). И тем не менее, по справедливому убеждению автора, в ретроспективной оценке деятельность Некрасова – литературная, общественная и просветительская – имела несомненно историческое значение.
Энергичный и неутомимый редактор «Современника» и «Отечественных записок», Некрасов, как показано в книге, не только дает направление этим журналам, определяя их общественное лицо, не только подъемлёт на своих плечах непосильный груз самой разнообразной работы – от переписки с авторами и чтения корректур до типографских дел и гонорарных расчетов, – но и находит время для таких творческих просветительских нововведений, какими были, например, литературные приложения к журналу. Исследуя общественно – психологические мотивы «редакторской одержимости» (точное слово!) Некрасова, В. Жданов приходит к справедливому выводу: «Некрасов считал, что в стране, лишенной свободы, литература остается единственной отдушиной и трибуной, становится выражением духовной жизни общества, средством воспитания и внутреннего освобождения человека» (стр. 86).
Эта же мысль, как полагает автор, вдохновляла лучшие стихи Некрасова, определяла самое направление его творчества, его поэтический метод. Потому-то, по словам В. Жданова, Некрасов писал «не только о народе, но и для народа, он видел перед собой не только образованную аудиторию, к которой привык обращаться, но и крестьянского читателя» (стр. 141).
За страницами этой книги вырастает интереснейшая эпоха 40 – 70-х годов прошлого века: здесь и литературно-общественная жизнь Петербурга, и рождение «гоголевского направления», и его борьба с направлением «эстетическим»; здесь разрыв Белинского с Краевским и переход его в «Современник»; первые шаги Добролюбова, арест Чернышевского и история опубликования романа «Что делать?», и многое другое, показанное не в иллюстративной форме; но во взаимопроникновении, внутренней связи, сцеплении и взаимообусловленности каждого факта. Охарактеризованы в книге литературные и общественные деятели эпохи: знаменитые – такие, как Белинский, Тургенев, Достоевский, Салтыков-Щедрин, и менее известные – Г. Елисеев, М. Антонович, А. Пыпин, Ф. Толстой и др. При этом надо сказать, что появляются они на страницах книги совсем не для того, чтобы принять участие в создании «фона» эпохи, а вслед за тем тотчас исчезнуть, как это нередко бывает в литературоведческих исследованиях (и даже биографических романах!).
Автор анализирует характер их отношений с Некрасовым, их роль в литературном процессе XIX века, и каждый из них проходит через всю монографию, так сказать, сопутствуя Некрасову.
В. Жданов далек от тенденции идеализировать своего героя, от попыток сгладить противоречия, приукрасить «образ» и представить жизненный путь Некрасова как непрерывное поступательное развитие. Некрасов у В. Жданова – веч< ный труженик и страстный игрок, умный, внимательный редактор и азартный охотник, искренний защитник народных интересов и тонкий политик. Его характер разноречив, сложен, неоднороден. Между тем в работах предшественников В. Жданова о Некрасове противоречия были нередко оглажены, его «путь» зачастую «выпрямлялся» исследователями, даже такими серьезными, как В. Евгеньев-Максимов.
В рассказе о личной жизни поэта автор чрезвычайно сдержан и тактичен. История его сложных и запутанных отношений с А. Я. Панаевой рассмотрена автором в прямой и естественной связи с творчеством, в первую очередь с той его частью, которая называется «панаевскнм циклом».
Книга В. Жданова строго документальна. Автор избегает домыслов и гипотетических построений. Он исходит только из анализа фактов, которые, кстати сказать, отбирает и проверяет с величайшей тщательностью. Некоторые из них, основываясь на новейших данных, В. Жданов уточняет, что само по себе весьма существенно, так как инерция повторения одних и тех же ошибок, переходящих из статьи в статью, из монографии в монографию, весьма велика. Это относится и к датировке известного акварельного портрета Панаевой, и к конфликту с Белинским, и к биографическим подробностям, в частности к весьма запутанному «огаревскому делу», которым В. Жданов в течение многих лет пристально интересовался.
В проверке так называемых мелочей В. Жданов дотошен и педантичен, поскольку он справедливо полагает, что для науки существенна каждая деталь. Аргументация автора в таких случаях логична и убедительна. Вот, например, он опровергает неточность в «Дневнике» А. Никитенко. «Обед был роскошный и довольно оживленный, – пишет Никитенко (речь идет об обеда у Гончарова 31 декабря 1858 года по случаю появления в печати начала «Обломова»). – После обеда Некрасов прочел свое замечательное стихотворение «Кладбище»…» По поводу этих слов В. Жданов замечает, что «такого стихотворения у Некрасова! нет. В комментариях обычно указывают, что Никитенко имел в виду стихотворение «Я посетил твое кладбище…». Но это совершенно исключено, хотя бы потому, что Некрасов не мог читать в обществе литераторов, близких к «Современнику», старые стихи, опубликованные в журнале более двух лет назад. Да к тому же стихи на узко личную тему. Можно не сомневаться, что он прочел только что законченную главу «Утренняя прогулка», открывавшую цикл «О погоде»… Тема этой главы – чисто «кладбищенская «: похороны бедного чиновника, поиски могилы Белинского» (стр. 125).
Документы, факты, биографические материал! требуют, быть может, не меньшей точности отбора, чем художественная литература. Различие лишь в структуре отбираемого материала и в непосредственных задачах отбора. Цель В. Жданова – показать масштаб личности Некрасова, личности, синтезирующей в одно нерасчленимое целое дело и стихи.
В 1831 году Баратынский писал Вяземскому: «Время поэзии индивидуальной прошло, другой еще не созрело» 1. Так – еще при жизни Пушкина – Баратынский ощутил, что русской поэзии предстоят поиски новых путей. Историческое предназначение Некрасова, его миссия как раз и состояла в том, чтобы эту задачу осуществить, вывести русскую поэзию за пределы индивидуальных границ.
Понятно, что, в соответствии с жанром и методом своей книги, В. Жданов подходит к творчеству Некрасова, так сказать, биографически: показывая читателю историю создания, предпосылки к возникновению замысла того или иного стихотворения, поэмы, романа, он рассказывает о работе Некрасова над его сочинениями, о том, с чем они были связаны (я имею в виду историко-биографический аспект), об откликах на них современников поэта – как друзей, так и недругов. Интересны страницы книги, посвященные цензурной истории сборника стихотворений 1856 года, работе Некрасова над циклом декабристских поэм, над поэмой «Кому на Руси жить хорошо». Точны наблюдения автора над романами, написанными в соавторстве с Панаевой, я соотнесенные с этим мысли о связи прозы Некрасова с его стихами.
В. Жданов пытается найти истоки темы, показать ее развитие, трансформацию на протяжении жизни Некрасова, ее внутреннюю связь с другими лирическими темами поэта: «Кажется; именно отсюда, из цикла стихов «О погоде» берет начало еще одна постоянная некрасовская тема – дети бедноты, их печальная участь в условиях города… Эту гуманистическую тему Некрасов позднее развил в стихотворениях «Плач детей» (1860), «Крестьянские дети» (1861)» (стр. 130). Отмечает автор и новаторство некоторых тем у Некрасова: «Будни большого города нашли в Некрасове своего певца и живописца… Урбанистические мотивы широко и многогранно разработаны Некрасовым. Он опередил в художественном воплощении этой темы поэтов-современников и предвосхитил «городскую» поэзию начала XX века» (стр. 127, 129).
Эволюция личности Некрасова тесно соотнесена в этой книге с эволюцией его творчества, Автор справедливо полагает, что Некрасов преодолевает не только литературную традицию, традицию поэтического слова, но прежде всего – устойчивые представления о назначения поэта и поэзии, о взаимоотношениях поэта и «черни».
Мы не можем и не должны требовать от биографической книги анализа поэтики Некрасова, его стихотворного текста. Но порой кажется, что сам биографический метод несколько стеснителен, «узок» для разговора о творчестве Некрасова. Потому что этот метод не позволяет ощутить во всей полноте мастерство, новаторство Некрасова-поэта, проследить, как преодолевал он литературную традицию, взрывал ее, ломая классический стих, нередко пародируя его, как шел он к подлинной и в своем роде уникальной народности поэтического языка. Об этом хорошо написал Б. Ларин: «…Главное основание народности языка Некрасова в том, что он – чем позже, тем больше – освобождается от традиции высокого языка поэзии, противопоставленного раньше всем другим типам литературного языка. Преодоление этой обособленности языка поэзии – главная заслуга Некрасова в истории русского литературного языка» 2.
Вот эта работа над словом – «святое ремесло» поэта – осталась за пределами книги В. Жданова. Впрочем, исследователя литературы, как и писателя, должно судить по законам, «им самим над собою признанным». А потому – это не упрек автору книги, а лишь размышление о границах и возможностях биографического жанра.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №6, 1982