Д. С. Лихачев. Воспоминания

Каждый, кому доводилось общаться с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым (неважно по каким делам — научным или житейским, долго ли, коротко ли), помнит неповторимо-благородную интонацию доверительного рассказа-размышления мудрого, интеллигентного человека, выстрадавшего свою судьбу и судьбу своей культуры. Речь могла идти: о судьбе Невского проспекта, когда на карту ставилась не только картина Петербурга — Ленинграда, но и история русской литературы, с ее «петербургским текстом» — от Гоголя до Битова; о трагической судьбе дочери — В. Лихачевой (Д. С. был убежден, что ее ужасная гибель произошла по его косвенной вине — месть властей за чрезмерную культурно-общественную активность отца); об избрании в члены-корреспонденты Академии наук (еще СССР) С. Аверинцева или Ф. Кузнецова, а в академики — Ю. Лотмана или П. Николаева; о рецензии в «Правду» на выдающийся труд Т. Гамкрелидзе и Вяч. Иванова «Индоевропейский язык и индоевропейцы», выдвинутый на Ленинскую премию, об отзыве на докторскую диссертацию В. Рабиновича о средневековой алхимии или на книгу М. Чудаковой об архивах…

Не только в то время, когда я изредка «пересекался» с Д. С. в Отделении литературы и языка (ОЛЯ) АН СССР, где я работал во второй половине 80-х годов, но и сегодня, десять лет спустя после кончины главного «древника» Руси, мало найдется патриотов, которые были бы солидарны с Лихачевым. «Многие убеждены, — пишет Д. С. в своих «Воспоминаниях», — что любить Родину — это гордиться ею. Нет! Я воспитывался на другой любви — любви-жалости» (с. 109).

Всем любителям соединять красноармейскую пятиконечную звезду с православным крестом, а большевизм и «чекизм» с русским национальным характером Д. Лихачев возражал: «Чем шире развивались гонения на церковь и чем многочисленнее становились расстрелы на «Гороховой, два», в Петропавловке, на Крестовском острове, в Стрельне и т. д., тем острее и острее ощущалась всеми нами жалость к погибающей России» (с. 111). Собственно, из этого щемящего чувства развились и профессиональные интересы будущего академика, и результаты его научной деятельности, и само его миросозерцание. «…С этим чувством жалости и печали я стал заниматься в университете с 1923 года древней русской литературой и древнерусским искусством. Я хотел удержать в памяти Россию, как хотят удержать в памяти образ умирающей матери сидящие у ее постели дети, собрать ее изображения, показать их друзьям, рассказать о величии ее мученической жизни. Мои книги — это, в сущности, поминальные записочки, которые подают «за упокой»: всех не упомнишь, когда пишешь их — записываешь наиболее дорогие имена, и такие находились для меня именно в Древней Руси» (с. 111). Это потом уже, в годы «перестройки», когда Лихачев возглавил Советский фонд культуры, его культуроохранная деятельность, породившая даже особый термин — «экология культуры», захватила новые имена ХХ века, принципиально важные для Хранителя русской культуры, — А. Блок, Б. Пастернак, А. Ахматова, Д. Мережковский и др.

Самое счастливое время в его мемуарах — детство и юность: