«Чтоб передать богатство нашей жизни…»

Листаю критические разделы журналов, просматриваю книги: в какой степени разработан, исследован, осмыслен вопрос о многообразии советской литературы? Вывод оказывается таким: о многообразии пишут все. И те, кто прямо размышляет о национальном или стилевом многообразии литературы, и те, кто исследует то или иное ее тематическое направление, и те, кто пытается показать творческую индивидуальность какого-то художника. В любом случае речь идет о чертах, красках, гранях, составляющих в совокупности картину современного литературного процесса.

Внимание к этой стороне дела понятно. Многообразие на самом деле – вопрос вопросов, где тесно смыкаются и теория, и практика, и политика, и идейная борьба в области культуры.

Теория – потому что без глубокой научной разработки проблемы многообразия современной советской литературы мы не смогли бы продвинуться вперед в понимании сегодняшних особенностей социалистического реализма, его творческих возможностей, его идейно-эстетических границ.

Практика – потому что любой художник так или иначе ищет для себя критерии, позволяющие ориентироваться в многообразии советского и мирового искусства, использовать то, что отвечает его устремлениям, особенностям его творческой индивидуальности.

Политика – потому что руководство любым общественным процессом предполагает глубокое знание действительного положения дел. Надо понять характер многообразия литературы и его объективные истоки – не для того, чтобы все принять, а для того, чтобы судить о литературном процессе квалифицированно, без уклончивости или упрощенческого подхода «к разнообразию форм и индивидуальности стилей» ¹.

Идейная борьба – потому что одним из центральных тезисов наших идеологических противников является миф об «унификации» художественной культуры в условиях социализма, о ее бесцветности на фоне безграничного идейно-творческого «плюрализма» в странах капиталистического Запада…

Поскольку, как уже сказано, вопрос о многообразии литературы давно привлекает внимание нашей науки и критики, надо сказать несколько слов о характере предстоящего разговора.

«Многообразие – какое оно?» Так, помнится, называлась статья А. Бочарова, помещенная довольно уже давно в «Литературной газете». И этот вопрос для выступлений на тему многообразия представляется наиболее характерным. Проходя по «строчечному фронту», мы, критики, стремимся уловить сходные содержательно-стилевые тенденции в разных наших национальных литературах, доказать это сходство примерами из ряда произведений, как-то обозначить его в виде отдельных направлений на общей литературной карте. Заниматься этим интересно. Объединенными усилиями исследователей в такого рода сопоставительных поисках достигаются полезные результаты. Обратим, однако, внимание, что мы при этом целиком или почти целиком погружены в литературу: из нее исходим, в ней остаемся, на ее материале строим свои выводы.

Попробую на этот раз избрать несколько другой путь, рассматривать проблему многообразия литературы главным образом с точки зрения социологической. Прежде чем судить, какое оно, это многообразие, важно выяснить, откуда оно. Другими словами – какими общественно-историческими факторами определяется, с чем связано, на чем вырастает, почему и как меняется на протяжении времени.

Пытаясь дать какие-то свои ответы на эти вопросы, я отчетливо сознаю, что здесь существуют и иные точки зрения, что отдельные положения статьи носят дискуссионный характер. Во многом это предположения, еще нуждающиеся в разработке и обосновании.

1

Космос властно входит в нашу жизнь. Входит телерепортажами с орбиты, фильмами, статьями, самой привычностью необыкновенных, в сущности, событий, деловым тоном разговора об экономической эффективности обширного уже космического хозяйства.

Мы все немножко побывали там, и потому легко верим космонавтам и ученым: высота точки зрения влечет за собой качественный скачок в знании планеты Земля. Сглаженные за миллионы лет ветрами и водами, надежно укрытые от глаз земных наблюдателей, проступают на снимках из космоса продолжения горных цепей, впадины кратеров, линии глубинных разломов.

Шесть десятилетий существования на Земле социалистического строя – это тоже качественно новая высота, высота социальная и историческая. С нее виднее многое из того, что раньше было слишком близко, терялось в массе подробностей. «Октябрьская революция, – сказано в постановлении ЦК КПСС «О 60-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции», – является таким социально-политическим событием, величие которого раскрывается все глубже и рельефней с каждым новым шагом человечества по пути общественного прогресса«.

Именно теперь, в последние годы, стали отчетливо различимы две эпохи, составляющие шестидесятилетнюю историю советского общества. Первая, как это предвидели Маркс и Ленин, – «долгие муки родов», время разрушения старого и строительства основ социализма, время перехода от одной общественной формации к другой. Вторая – эпоха развитого социалистического общества. Связанные между собой неразрывными узами преемственности, эти эпохи вместе с тем обладают и многими очень существенными, очень важными экономическими, политическими, социальными, социально-психологическими различиями.

А как обстоит дело с историей литературы?

История эта писалась одновременно с развитием самой литературы. К каждому пройденному этапу добавлялся другой, его продолжающий и в чем-то от него отличный. 30-е годы – к 20-м. Литература военных лет – к довоенным. 1945 год положил начало литературе, которую мы в критическом обиходе называем послевоенной. Изменения, происшедшие в общественной жизни и в художественном творчестве в середине 50-х годов, дали возможность обозначить конец послевоенного и наступление нового, современного этапа литературного развития. Так и строятся наши многотомные «Истории» и вузовские лекционные курсы: пять этапов развития литературы рассматриваются на равных один за другим, каждый этап сопоставляется с предшествующим, обозревается по жанрам литературы, по ее тематическим направлениям, по проблемам, ею поднимаемым.

Большие авторские коллективы, создававшие исторические исследования советской литературы, конечно же, стремились как можно лучше выполнить свою задачу. Сделанное ими никак нельзя недооценивать. Но «История русской советской литературы» в 4-х томах и «История советской многонациональной литературы» в 6-ти томах, стоящие на наших полках, отражают не только достижения современного советского литературоведения, но и его слабости. И прежде всего – все еще невысокий уровень социально-эстетического анализа литературного процесса, недостаточную опору на методологию и достижения других общественных наук.

В обзорной статье, открывающей пятый том «Истории советской многонациональной литературы», можно прочесть следующее: «Глубинные истоки особенностей современного литературного процесса следует искать в самой советской действительности, в исторических условиях развития социалистического общества» ². Далее рассматриваются эти особенности: историзм, пафос социального исследования, стремление к многомерному постижению народной жизни, обостренное внимание к личности, богатство художественных поисков. В заключение вновь говорится о том, что «указанные тенденции нельзя по-настоящему осмыслить, если мы не будем исходить из главного – соотнесения литературы с жизнью, борьбой, созидательной деятельностью современного советского общества» ³.

Все это очень верно. Задача состоит в том, чтобы дать глубокую социально-эстетическую характеристику эпохи, исследовать особенности общественного сознания, выяснить объективные процессы, определяющие диалектику взаимоотношений человека и мира, наконец, выйти за пределы литературы, сопоставить ее развитие с развитием других видов искусства. К сожалению, задача соотнесения литературы и жизни решается в большинстве случаев, – я имею в виду не только названные «Истории», это недостаток многих трудов, – поверхностно, с помощью самых общих сведений об исторической обстановке. Говоря короче, наблюдается явное преобладание описательного проблемно-тематического принципа изложения материала вместо исследования закономерностей внутреннего движения литературы и искусства, определяемого изменениями в реальной действительности.

И если мы сегодня осознаем эти недостатки, значит, история и теория литературы способны на большее. Необходимо разрабатывать и совершенствовать методологию историко-социологического изучения литературы, чтобы точнее представить диалектику развития социалистической художественной культуры.

Вернемся к истории советской литературы. Присмотримся к ней с учетом того, как развивалось социалистическое общество. И право же, сквозь привычную пятиэтапную сетку просвечивают иные звенья исторического процесса – более крупные, более существенные с точки зрения социальной и эстетической.

Виден гигантский тектонический сдвиг, занимающий несколько десятилетий. Это эпоха перелома от предыстории к подлинной истории человечества, первого прорыва капиталистической системы, образования содружества социалистических стран. Это время величайших социальных потрясений, вместившее в себя три революции, две мировые войны, глубокую ломку уклада жизни народов, населяющих страну. Л. Леонов на Первом всесоюзном съезде писателей имел все основания назвать это время «утром новой эры», «самым героическим периодом мировой истории».

По словам Иоганнеса Бехера, «новое искусство никогда не начинается с новых форм, новое искусство всегда рождается вместе с новым человеком» ⁴. Эту емкую поэтическую формулу, видимо, надо понимать шире. Потому что ни в жизни, ни в искусстве человек не выступает как некая сама по себе взятая данность. Человек – это всегда и мир человека, внешние условия, с которыми он сообразует свою деятельность, обстоятельства, определяющие его возможности. Можно сказать: принципиальные изменения в искусстве начинаются лишь с появлением новых отношений между человеком и действительностью.

Человек зависит от обстоятельств. Обстоятельства создаются человеком. Это две стороны одного процесса, взаимно обусловливающие друг друга. Обусловливающие – но чаще всего отнюдь не равновеликие. История ставит акцент то на одной, то на другой стороне взаимодействия человека и обстоятельств. На протяжении эпох вместе со сменой общественно-экономических формаций происходит своего рода пульсирование социально-исторического творчества, ставящее человека в разные отношения с окружающим его миром. И такой сдвиг от «человека творимого» к «человеку творящему», беспримерный по своему масштабу, произошел в эпоху становления социализма.

Необычайное ускорение исторического процесса, бурный, а временами переломный характер социального развития, новизна формирующихся общественных связей, величайший взлет, творческой активности масс – все это определило собой возрождение героического состояния мира, в котором Гегель видел безвозвратно ушедшую историческую почву эпического искусства древности. «Героического» в эстетическом, а не просто в общеупотребительном смысле. Особенностями этого состояния были в свое время и по-новому, на новом уровне стали теперь всестороннее единство человека и мира, кипучая общественная самодеятельность масс, наличие великой социальной цели, становящейся главным пафосом деятельности личности.

Именно здесь, в этой исторической ситуации, видится мне возможность выделения единого первого этапа – литературы эпохи социалистического преобразования общества. Этот этап включает в себя разработку принципов социалистического реализма в дореволюционном творчестве А. М. Горького, новое творческое открытие этих принципов молодой советской литературой в 20-е годы, яркое воссоздание новой действительности в литературе 30-х годов, сосредоточенную на решении одной задачи литературу военной поры. Главное, основное в литературе этой эпохи, самое существенное, чем она обогатила мировую художественную культуру, – три эпические волны, которые следовали одна за другой. Эпос революции. Эпос социалистического строительства. Эпос Великой Отечественной, создававшийся как в годы войны, так и сразу после нее.

Общность первых трех десятилетий советской литературы (в этом и состоит та концепция, которую и хотел бы обосновать) обнаруживается в сопоставлении со вторым, современным этапом – литературой развитого социалистического общества. С литературой, предшествующей поры она находится в тех же диалектических отношениях связи и различия, что и породившие их эпохи.

Переход литературы от первого ее этапа ко второму происходил достаточно сложно, потребовал не меньше десяти лет. Если говорить приближенно, этот период приходится на 50-е годы. Чтобы быть более точным, надо добавить, что переломное, десятилетие в художественной литературе несколько «сдвинуто» по отношению к календарному. Начальной его вехой можно считать публикацию первых очерков В. Овечкина из цикла «Районные будни» (1952), а последние явления переходного порядка датируются началом 60-х годов. Именно в это время после бурных, по-своему драматичных поисков, издержек, интенсивного творческого освоения новой реальности определилось современное русло литературы.

Периодизация, предложенная только что, очевидным образом расходится с принятой в наших исследованиях. Но стоит ли, как говорится, копья ломать? Не все ли равно, на какие периоды делится нами история литературы? И исключает ли одна периодизация другую, – разве, например, литература 20-х годов перестала отличаться от литературы следующего десятилетия?

Нет, не перестала. Литература, как и художественная культура вообще, меняется и развивается непрерывно, любое десятилетие, тем более в пору глубоких социальных перемен, отличается от предшествующего. Это верно и в том случае, если мы будем сопоставлять литературу 60-х и 70-х годов.

Однако при научной периодизации в счет идут лишь эпохи, вносящие что-то существенно новое в формирование личности, в отношения человека и мира. На протяжении этих эпох обнаруживаются устойчивые тенденции художественного развития. Отличия одной эпохи от другой прослеживаются не по частным и отдельно взятым, а по многим важным «параметрам». В том числе – это еще предстоит показать – неодинаково решается на двух этапах истории советской литературы и вопрос относительно объективных социально-эстетических истоков ее многообразия.

2

Октябрьская революция, как известно, вызвала в нашем искусстве резкое политическое размежевание. По ту сторону баррикады оказались не только представители творческой элиты, но и многие художники, чей демократизм на поверку оказался непоследовательным и поверхностным. Предельная острота классовой борьбы находила проявление в полярных идейно-эмоциональных оценках исторических событий, оценках, выражавших собой как коммунистическую партийность художественного творчества, так и партийность противников социалистической революции. «Дюжина ножей в спину революции» А. Аверченко – наглядный пример такого рода партийности.

Идеи и эмоции, связанные с откровенным неприятием революции, в ходе гражданской войны в основном «отбыли» за рубеж вместе со своими носителями. Однако нет необходимости доказывать: молодая советская литература отнюдь не стала от этого идейно однородной. По-своему понимали идеалы и цели революции, способы ее художественного отражения литературные школы, возникшие еще в дореволюционное время. Искала, пробовала себя в самых разных направлениях творческая молодежь, с энтузиазмом принимавшая революционную новь, – у этой молодежи были и серьезные успехи, и заблуждения, которые приходилось преодолевать. Шаг за шагом в пестроте литературных событий кристаллизовалось, набирало силы искусство социалистического реализма.

Чтобы представить себе это более конкретно, перелистаем страницы литературной хроники любого – допустим, 1924 года.

И. Эренбург, вернувшись из Парижа, читает на одном из литературных вечеров «Любовь Жанны Ней». В альманахе «Недра» напечатан «Железный поток» А. Серафимовича.

Вышел журнал имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном». В Большом зале Консерватории состоялся вечер «Леф вызывает своих критиков».

В Москве основан журнал «Октябрь», собравший вокруг себя наряду с талантливыми писателями и воинствующих критиков-сектантов рапповского толка. В Ленинграде появился первый номер журнала «Русский современник», в числе авторов которого – М. Горький и Б. Пильняк, Л. Леонов и И. Бабель.

II Московская конференция пролетарских писателей приняла устав МАПП. В Доме печати состоялся расширенный пленум Центрального совета Союза крестьянских писателей. Опубликовали свой очерёдной манифест конструктивисты.

Журнал «Россия» поместил роман О. Форш «Одеты камнем», «Молодая гвардия» – «Мятеж» Д. Фурманова, «Красная новь» – «Барсуки» Л. Леонова. «Правда» публикует «Тягу» Д. Бедного, газета «Молодой ленинец» – рассказ М. Шолохова «Родинка». В литературной печати соседствуют имена Евг. Замятина, В. Шишкова, В. Хлебникова, К. Тренева, М. Булгакова, А. Веселого, А. Белого, Б. Лавренева, Б. Пастернака, С. Есенина, В. Каменского, А. Мариенгофа.

В. Маяковский читает свою поэму «Владимир Ильич Ленин». Выходят отдельными изданиями «Ташкент – город хлебный» А. Неверова, «Голый год» Б. Пильняка, «Города и годы» К.

1. «Материалы XXV съезда КПСС», стр. 80.[↩]
2. »История советской многонациональной литературы» в 6-ти томах, т. 5, «Наука», М. 1974, стр. 8. [↩]
3. Там же, стр. 26.[↩]
4. Иоганнес Бехер, В защиту поэзии, Изд. иностранной литературы, М. 1959, стр. 86 – 87.[↩]