№1, 2025/Поэтика жанра

Читатели и слушатели в «Дон Кихоте»

DOI: 10.31425/0042-8795-2025-1-13-36

Вопрос о читателях в «Дон Кихоте» представляет интерес не только с точки зрения археологии чтения, но и как часть обширной проблемы, волнующей мировую сервантистику по сей день. Это поэтологическая рефлексия, которая иногда прямо, но гораздо чаще опосредованно присутствует практически в любом сочинении Сервантеса. «Дон Кихот» с этой точки зрения настоящая загадка, окончательный ответ на которую до сих пор не найден.

Конечно, будучи человеком традиционалистской культуры, Сервантес не порывает с готовым словом, с каноном, но и не следует ему в чистом виде. Но каков механизм этого взаимодействия с готовым словом, насколько справедливо считать «Дон Кихота» по-настоящему первым новоевропейским романом и в чем его новизна?

В полемике по данному вопросу обозначилось два лагеря, которые несколько карикатурно можно определить как арха­стов и модернизаторов в зависимости от того, что они ставят во главу угла: новации Сервантеса или его традиционализм1. Модернизаторы видят в «Дон Кихоте» не только первый сознающий себя роман или даже метароман, но и первый роман сознания — как определяет его С. Бочаров [Бочаров 1985]. С точки зрения архаистов, рассматривать Сервантеса как изобретателя нового жанра — значит впадать в самую что ни на есть вульгарную модернизацию. «Дон Кихот» вовсе не роман и уж тем более не современный роман, а эпическая поэма в прозе. Именно так, за неимением отдельного термина, современная Сервантесу теоретическая мысль (например, Алонсо Лопес Эль Пинсьяно) определяет постепенно наводняющие литературу новые повествования развлекательного свойства, основанные на вымысле. Сама же металитературная рефлексия Сервантеса для архаистов — продукт позднериторической эпохи, которая была увлечена комбинированием вполне традиционных жанров, мотивов, топосов, персонажей и т. п.

Конечно, Сервантеса правомерно рассматривать в русле этого возросшего на закате традиционализма интереса к риторической и экспериментальной стороне поэзии. Но есть и нечто новое, что появляется именно в «Дон Кихоте»: это перенос или по крайней мере смещение внимания с законов построения риторически убедительного (или, как в культуре барокко, изобретательного) текста на проблематизацию читательского восприятия этого текста. В результате чтение и читатели впервые органично образуют сам предмет повествования.

Ничуть не в меньшей мере фигура читателя организует и метаповествовательный план романа: читатель появляется в виде виртуального адресата, с которым Сервантес ведет беседу, начиная с прологов и до самого конца романа. Более того, и сам автор оказывается до некоторой степени читателем — то ли рукописи арабского историка Сида Ахмета Бененхели, то ли сочинений каких-то безвестных кастильских летописцев. Причем прием подставного автора не только не создает эффекта достоверности или правдивости повествования, но и, наоборот, лишь больше запутывает читателей.

Первый очевидный факт состоит в том, что «Дон Кихот» — роман не о рыцаре, пусть даже комическом или пародийном, а о читателе, возомнившем себя рыцарем и встречающем на своем пути других читателей. Излишне называть этих других поименно, поскольку в их числе практически все персонажи — от титулованных аристократов до простых сельских идальго, от владельцев постоялых дворов до сельских цирюльников, от священников и каноников до зажиточных крестьян — словом, все испанское общество, за исключением разве что неграмотных козопасов из главы 11 «Дон Кихота» 1605 года2 и Санчо Пансы. Впрочем, случай Санчо сложнее, поскольку, став оруженосцем главного героя, он косвенно становится сочитателем/слушателем/зрителем некоего архетипического рыцарского романа,  ложившегося в сознании Дон Кихота и претворяющегося в его действиях. Параллельно он приобретает и функции соавтора и пародиста, коверкая и травестируя рыцарский и петраркистский дискурсы.

Более того, в «ДК» 1615 ситуация усложняется. Персонажи предстают читателями не только книг о рыцарстве, но и первого романа — «ДК» 1605, а некоторые из них (как, например, Дон Хуан и Дон Херонимо из главы 59) вдобавок еще и читатели так называемого «Лже-Кихота» — то есть апокрифа некого Алонсо Фернандеса де Авельянеды, вышедшего в 1614 году под видом продолжения «ДК» 1605.

Но ничуть не меньше, чем читателей, на страницах романа слушателей и зрителей. Причем в эпоху Сервантеса разница между читателями и слушателями и между слушателями и зрителями нивелирована (в частности, зрители театра Золотого века называются oyentes, то есть слушателями).

В «Дон Кихоте» слушатели вставных новелл, вернее, сообщества персонажей, которые периодически превращаются то в рассказчиков, то в слушателей, обмениваются повествованиями о своих и чужих злоключениях. Эти рассказы играют важную структурирующую роль прежде всего в «ДК» 1605. Это вставная новелла о Марселе и Хризостомо, переплетающиеся между собой истории Карденио, Лусинды, Фернандо и Доротеи, «Новелла о безрассудно-любопытном», рассказ плененного капитана и рассказ пастуха Эухенио.

В «ДК» 1615 на место вставных рассказов заступает театрализованное зрелище. Теперь персонажи то и дело становятся зрителями и участниками представлений, маскарадов и празднично-карнавальных действ. Формы этой театральности разнообразны: ритуальный вынос сердца рыцаря Дурандарте (плод фантазии Дон Кихота в пещере Монтесиноса), дворцовый спектакль, который устраивают в своем замке герцог и герцогиня, двойное переодевание Самсона Карраско в рыцаря Леса и позже в рыцаря Белой луны, эпизод с кукольным балаганчиком маэсе Педро, карнавальное губернаторство Санчо Пансы, пасторально-фарсовая свадьба Камачо и Китерии, маскарад небольшого сообщества дам и кавалеров, которые, уединившись в «прелестном месте», представляют себя пастухами и пастушками.

Почти всегда в основе так называемых театральных эпизодов лежит литературный источник, который служит партитурой для действий героя и выдает в нем все того же читателя. За сюжетом в пещере Монтесиноса и балаганчиком маэсе Педро — рыцарские романсы, за переодевшимися в пастухов и пастушек аристократов — пасторальные романы и эклоги Гарсиласо де ла Вега и Камоэнса, за переодеваниями Самсона Карраско — рыцарские романы, за эпизодом в герцогском замке — рыцарские романы и романсы.

Таким образом, все, что происходит в «Дон Кихоте», так или иначе строится вокруг чтения/слушания, в которое во­влечено практически все общество — от высших сословий до низших, — то есть вокруг проблемы рецепции и интерпретации текста.

Эту картину, запечатленную в «Дон Кихоте», можно считать до некоторой степени документальной фиксацией той культуры чтения, которая бытовала в эпоху Сервантеса и которая связана в первую очередь с ростом книгопечатания. Она в целом соответствует тому, о чем пишут все исследователи книги и чтения — от Люсьена Февра до Маршала Мак-Люэна и Уолтера Онга (см.: [Febvre, Martin 1958; Мак-Люэн 2004; Ong 2005]), которые отмечают в первые века книгопечатания равновесие между устностью и письменностью, коллективным и индивидуальным чтением.

Печать резко расширила читательскую аудиторию. Она меняла не только способ циркуляции или потребления литературного текста, но и самого читателя, его восприятие и интерпретацию текста, а в конечном счете и жанровый репертуар, способствуя рождению новых жанров, а из старых продвигая на постепенно формирующемся книжном рынке те, которые соответствовали вкусам наиболее широкой публики.

В Испании XVI века такими жанрами были рыцарский и пасторальный роман, романс, а к последней трети века и особенно к началу XVII столетия — и новелла. Процесс коммерциализации затрагивает и театральные жанры, и прежде всего главный из них — новую комедию, которая играется при стечении практически всех слоев испанского общества в коррале (представлявшем собой, как и книгопечатание, новую технологию распространения драматической поэзии). Автор книжный и театральный (драматический поэт, как тогда говорили) дрейфует в сторону профессионализации. Автор романов и новелл рассчитывает на продажу книги и получение дохода, достаточного для обеспечения существования. Примером может служить и сам Сервантес, который в наиболее плодотворный период своей жизни переселяется в столицы (сначала в Вальядолид, а затем в Мадрид) и отказывается от всех прочих профессиональных обязанностей, чтобы целиком сосредоточиться на сочинительстве, рассчитывая содержать себя и довольно большое женское семейство. Драматический поэт вполне мог даже разбогатеть за счет успеха у зрителя (пример тому — Лопе де Вега). Кстати, драматург в этом отношении имел существенное преимущество перед романистом, потому что за период, пока шла одна комедия, ее могло увидеть суммарно от до 5 тысяч зрителей, а средний тираж книги составлял около 2 тысяч экземпляров, о чем мы узнаем, например, из главы 62 «ДК» 1615, где Дон Кихот посещает барселонскую печатню.

И хотя сервантисты любят говорить, что «Дон Кихот» вобрал в себя практически все жанры не только Возрождения, но и Средневековья, все же именно упомянутые выше оказывают наибольшее влияние на его структуру: служат композиционной моделью отдельным эпизодам, становятся темой теоретических отступлений, определяют поведение и речь персонажей и образуют сюжетные линии.

Общее между ними то, что они бытуют на периферии аристотелевской парадигмы или вовсе за ее пределами (как, например, романс), а значит, меньше стеснены нормативной поэтикой и дают больше простора для эксперимента. Но главное — они ориентированы на широкую аудиторию и являются в значительной степени развлекательными.

С точки зрения охвата аудитории характерна судьба двух жанров, которые на равных правах включаются в воображаемый мир Дон Кихота и подвергаются пародийно-критическому осмыслению со стороны Сервантеса. Это романс и рыцарская эпика, которую в Испании называли libros de caballerías — «книги о рыцарстве».

Книги о рыцарстве исторически рождены культурой ману­скрипта, предназначенного для коллективного чтения вслух. Черты этой устности сохранились в качестве своеобразного рудимента в структуре даже позднего испанского рыцарского романа, уже ориентированного на печатный станок (например, апеллятивные формулы или эпизодическая тавтологичная структура повествования, распадающаяся на отдельные завершенные фрагменты, которые легко изъять и воспринять за один сеанс чтения). На протяжении всего XVI века именно рыцарские романы (если говорить о художественной литературе) составляли наибольшую часть печатной продукции. В Испании они не только читались целиком, но и распространялись в отрывках в виде листовок, антологий-дайджестов и даже перелагались в романсы, которые уже из печатной книги возвращались в народ.

Причем состав их аудитории на протяжении XVI века менялся: от преимущественно аристократической к все более широкой, включая грамотных горожан средних сословий, со значительной долей женщин — жен торговцев, писцов, управляющих, ювелиров, а может, и дочерей богатых крестьянских семейств — вроде Доротеи, которая так хорошо знакома с рыцарскими романами, что может без труда исполнить роль принцессы Микомиконы, чтобы вернуть помешавшегося идальго домой. В результате рыцарский роман к концу века охватывал и аристократическую ученую публику — тех, кого называли cultos, и так называемый vulgo — то есть грамотную и даже неграмотную чернь.

Романс тоже испытывает на себе влияние книгопечатания. Изначально он продукт даже не рукописной, а исключительно устной культуры. Но особенно после 1550 года, когда печатник Мартин Нуций опубликовал первый сборник «Cancionero de romances», романс составляет весомую часть типографской продукции. Тем более что распространяется он в виде дешевых pliegos sueltos — разрозненных, то есть несшитых, листов или в виде pliegos de cordel — «веревочной литературы», тоже доступной для небогатого читателя. Кроме того, в XVI веке романс выходит за пределы анонимно-фольклорного творчества и становится поэтической модой. Появляются так называемые новые, авторские, романсы, которые сочиняются литераторами как на старые эпико-легендарные, так и на новые сюжеты.

Таким образом, можно сказать, что идет встречное движение: книги о рыцарстве движутся от элитарного читателя в народ, а романс эстетизируется и профессионализируется, вербуя любителей утонченной поэзии. Но результат один и тот же: из-за распространения печати происходит расширение аудитории (поскольку тиражи печатной книги, помноженные на переиздания, значительно превосходили количество любых манускриптов), а вместе с тем и размывание классической ренессансной оппозиции vulgo — culto. Именно этот новый разночинный читатель интересует Сервантеса с первых шагов на поэтическом поприще, когда он в поисках литературного успеха работает именно с «массовыми» жанрами — драмой и пасторальным романом («Галатея», опубл. в 1585 году). В «Дон Кихоте» он уже превращает публику в объект пристального изучения, исследует разные типы читателей и те последствия, негативные и позитивные, которые принесла с собой культура книгопечатания.

В самом общем виде читателей в «Дон Кихоте» можно разделить на два типа.

Первые сформированы практикой одинокого, или индивидуального, чтения. Это аристократическая или просто образованная публика, как сельский идальго Диего де Миранда, или герцогская чета, или односельчане протагониста — цирюльник, священник и бакалавр Самсон Карраско.

Другой тип публики — читатель коллективный, который воспринимает текст, даже опубликованный в виде книги, на слух. Это, например, хозяин постоялого двора неграмотный Хуан Паломеке, его жена, дочь и служанка Мариторнес. В главе 32 «ДК» 1605 Паломеке описывает сеанс такого коллективного чтения-декламации:

…у меня самого вместе с разными бумагами хранится несколько романов, так они мне поистине красят жизнь, и не только мне, а и многим другим: ведь во время жатвы у меня здесь по праздникам собираются жнецы, и среди них всегда найдется грамотей, и вот он-то и берет в руки книгу, а мы, человек тридцать, садимся вокруг и с великим удовольствием слушаем, так что даже слюнки текут3.

Впрочем, аудиальное потребление текста необязательно связано с неграмотностью аудитории. Например, случайно собравшиеся на том же постоялом дворе гости, чтобы скоротать время, читают вслух забытую кем-то из постояльцев рукопись — «Новеллу о безрассудно-любопытном»; такой же должна была стать лишь упомянутая новелла о Ринконете и Кортадильо. Типологически к такой публике относятся и слушатели устных вставных новелл, и слушатели романсов.

Таким образом, Сервантес, сознавая радикально новую ситуацию, которая сложилась в результате прихода эры Гутенберга, фиксирует то состояние культуры, когда обе практики:

  1. Эта тема в разных контекстах постоянно возникает в исследованиях С. Пискуновой, поэтому во избежание пространного от­ступления отсылаю к ее трудам [Пискунова 2020: особенно 274–275, 278–279, 380–383].[]
  2. Следуя принятой в сервантистике традиции, которая рассматривает «Дон Кихота» не в качестве двух томов одного романа, но в качестве двух самостоятельных романов и соответственно именует их «Дон Кихот» 1605 года и «Дон Кихот» 1615 года, в дальнейшем мы будем использовать сокращения «ДК» 1605 и «ДК» 1615.[]
  3. Здесь и далее цитаты приводятся в переводе Н. Любимова.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №1, 2025

Литература

Бочаров С. Г. О композиции «Дон Кихота» // Бочаров С. Г. О художественных мирах. М.: Советская Россия, 1985. С. 5–34.

Изер В. К антропологии художественной литературы / Перевод с англ. И. Пешкова // Новое литературное обозрение. 2008. № 6 (94). C. 7–21.

Мак-Люэн М. Галактика Гутенберга: Сотворение человека печатной культуры / Перевод с англ. А. Юдина. Киев: Ника-Центр, 2004.

Пискунова С. И. Роман Сервантеса «Дон Кихот»: генезис, поэтика, смысл. М.; СПб.: Петроглиф, Центр гуманитарных инициатив, 2020.

Chevalier M. Cervantes y Gutenberg // Boletín de la Real Academia Española. 1991. T. 71. Cuaderno 252. P. 87–99.

Febvre L., Martin H.-J. L’Apparition du livre. Paris: Albin Michel, 1958.

Lowenthal L. Literature and the image of man. Boston: The Beacon Press, 1957.

Martín Morán J. M. Autoridad, palabra y lectura en el «Quijote». Vercelli:
Mercurio Edizioni, 2008.

Ong W. J. Orality and literacy: The technologizing of the word. London; New York: Routledge: Taylor & Francis e-Library, 2005.

Цитировать

Смирнова, М.Б. Читатели и слушатели в «Дон Кихоте» / М.Б. Смирнова // Вопросы литературы. - 2025 - №1. - C. 13-36
Копировать