Борис Тайгин

Это имя хорошо известно всем, кто в годы юности — в конце 1940-х — начале 1950-х — покупал изданные им пластинки «на ребрах» — песни русских эмигрантов и западную музыку… Многие знают об издательстве «Бэ-Та» и его создателе как крупнейшем организаторе ленинградского «самиздата». Знают и самое известное его издание — первую книжечку Николая Рубцова «Волны и скалы», напечатанную Борисом Тайгиным при помощи забытого ныне «спонсора», доставшего ему нелегально типографские литеры. С этой книжечкой поехал в Москву поступать в Литературный институт начинающий, только что демобилизованный поэт Николай Рубцов. Он подал ее на творческий конкурс в Литературный институт — и поступил.

О Борисе Тайгине сейчас рассказывают по телевидению — о его пластинках «на ребрах». Он награжден дипломом имени Екатерины Дашковой. В Петербурге провели вечер в честь его 80-летия. Коллекционеры-книголюбы «гоняются» за его книжечками «Бэ-Та», которые выходили тиражами три, четыре, шесть или десять экземпляров. Группа друзей сейчас пытается собрать для будущей книги памяти Бориса Тайгина воспоминания о нем и хранящиеся у немногочисленных адресатов его письма…

Я стала одним из таких адресатов. Не была близким другом Бориса Тайгина, но наше общение продолжалось около полувека. По просьбе общих друзей-петербуржцев в декабре 2008 года я начала писать воспоминания о нем, но неожиданно это оказалось непросто. Многое нас связывало, но многое и разделяло. Напишу о том, что связывало с ним именно меня.

В 1961 году я получила неожиданный подарок к своему дню рождения — в мой почтовый ящик на Гаванской улице был опущен красиво разрисованный красной и зеленой тушью конверт с надписью:

«Нине Королевой от Б. И. Тайгина.

Ленинград, 31.Х. 1961».

Ни марки, ни почтовых штампов. В конверте лежало письмо, написанное каллиграфически, каждая буковка отдельно, синими чернилами:

«Вторник, 31 октября 1961 г.

Уважаемая Нина Валериановна!

Как трудно написать первое письмо, тем более человеку, который о тебе ничего не знает… Но именно сегодня я все же напишу его, — это трудно, но трудности и существуют для того, чтобы их преодолевать. Заочно я с вами давно знаком: был в Союзе писателей на обсуждении Вашего сборника «Хвойный дождь». Стихи мне очень понравились. Был также и в Доме Книги, когда в отделе поэзии читали свои стихи Н. Грудинина, Гл. Горбовский и Вы! Очень хотелось получить Ваш автограф на книжке, но протиснуться сквозь толпу было довольно нелегко, и к тому же мне хотелось получить не просто подпись, а дарственную надпись, а ведь это в условиях прилавка Дома Книги невозможно…

Я так давно мечтаю о личной встрече с Вами; хотелось бы поговорить о наших с Вами стихах, о поэзии вообще, записать Ваши новые стихи, что представляло бы для меня большой интерес, выслушать, может быть, несколько добрых советов старшего по перу товарища, имеющего изданную книгу стихов! Я считал бы такую встречу для себя большой честью. Мне кажется, поэты должны стремиться в личных контактах ближе узнать друг друга, это помогает творчески трудиться, а иногда в трудные минуты бывает достаточно одного дружески сказанного слова, чтобы вновь появилась большая вера в жизнь и надежды на лучшее будущее. Надеюсь, что Вы разделяете это мое мнение, а отсюда — надежда на хорошую дружескую творческую встречу!

Для Вас сегодня особый день: день Вашего рождения! Примите мои поздравления с этим большим радостным днем и пожелание больших творческих и других успехов в жизни!

Сочетание красоты внешней с красотою души и поэтическим талантом — великое счастье для человека! Я рад и горд тем, что в моем родном городе живет и трудится такой замечательный человек, как Вы!

Еще раз от всей души поздравляю Вас с днем рождения и посвящаю Вам свое стихотворение, которое я написал 27/Х специально к этому дню:

* * *

Нине Королевой

Дождю бывают редко рады,

Но «Хвойный дождь» — особый дождь!

И он поэтам Ленинграда —

А многим это очень надо! —

Укажет путь, как мудрый вождь.

Так пожелаем поэтессе

В стране свободного труда

Всех благ на долгие года!

Пускай же в невском хвойном лесе

Как изумруд, блестит вода,

И чтоб — не дождь, а ливень с градом,

С огромным творческим огнем!

…Вдвойне горжусь я Ленинградом:

Ведь ТЫ живешь и пишешь в нем!

С искренним глубоким уважением к Вам

Борис Тайгин».

Удивительное письмо — искреннее, но и высокопарное, излишне торжественное, что совершенно было противопоказано в общении со мной. Я на это письмо никак не откликнулась. Оно долго валялось на моем столе, моя малолетняя дочка написала на клапане конверта корявыми письменными буквами: «Мама позвони в бюро пропаганды»…

Почему в это время контакт между нами не возник? Дело было во мне, в моем закрытом, замкнутом характере. С 1959 года я работала в ИНТИМе — Институте театра и музыки, который не любила, — театроведом, точнее — историком театра, хотя после аспирантуры Пушкинского Дома хотела заниматься только поэзией и с болью переживала то, что меня не взяли на работу в Пушкинский Дом. (Впрочем, меня не взяли за собственную провинность — «не санкционированную» беседу с американцем Ричардом Греггом, который, как и я, писал диссертацию о Тютчеве, а также из-за того, что был неугоден дирекции мой научный руководитель Борис Павлович Городецкий. Кстати, дочь Бориса Павловича как раз в это время вышла замуж за шведа, что было тогда величайшим преступлением!) В 1960 году была издана моя первая книга стихов, но после этого восемь лет я ждала выхода второй книги, проходившей издательские препоны трудно и медленно. Распался мой первый брак. Общение с друзьями — поэтами Горного института — после закрытия горного ЛИТО и сожжения в котельной второго сборника этого ЛИТО «Стихи» (1957) — было невеселым. Мои ровесники, старшие поэты-горняки, окончили институт и разъехались по всей России, по своим местам работы. Оставшиеся были младше меня, и мне с ними часто было неуютно — легкой «богемности» в моем характере не было. К атмосфере подобной «богемности» я отнесла и Бориса Тайгина — позже поняла, что не вполне заслуженно.

У нас с Борисом были общие друзья — Глеб Горбовский прежде всего. Были и общие приятели — Александр Штейнберг, Константин Кузьминский, например. Александр Штейнберг, мой будущий муж, а тогда просто приятель, — был студент-физик, влюбленный в поэзию, который мог часами диктовать Тайгину и Горбовскому потерянные Глебом тексты его поэм — «Риторика», «Право на себя» — он знал их наизусть.

Мое общение с Кузьминским (поэтом, ныне известным американским издателем сборников «У голубой лагуны») также происходило в основном на базе стихов. Он приходил ко мне домой и особенно часто читал некую поэму, написанную им как бы на нескольких языках. Это был изысканный эксперимент, но всерьез я такую поэзию не воспринимала. В моем представлении уже тогда поэзия была исповедью, скорее криком, чем формальными изысками. К тому же общение с поэтами круга Кузьминского предлагалось мне как высоко торжественное и театрализованное. Костя мог назначить мне свидание на Литейном проспекте на углу определенной улицы, и когда я приходила (а я приходила!), то видела медленно двигавшегося мне навстречу Костю, державшего под руку слепого (возможно, это был поэт Григорий Ковалев?), который постукивал по асфальту палкой, а в другой руке у Кости был огромный плетеный квадратный сундук для белья. «Ну, как тебе мое явление?» — спрашивал меня Костя…

В 1989 году, после многих лет положения «невыездной», я оказалась в Нью-Йорке и позвонила ему. Он радостно закричал, что хочет меня видеть, сейчас же, немедленно, чтобы я приехала к нему в Бруклин! Я не очень уверенно ориентировалась в чужой стране, боялась запутаться в нью-йоркском метро и попросила его приехать в дом на 110 улице Манхеттена, где я остановилась. «Но это невозможно! Это совсем не то! — ответил Костя. — Ты должна увидеть меня на фоне моих борзых собак!» Борзые собаки? Я, собственно, хотела увидеть самого Кузьминского и тома его «Голубой лагуны», но собаки… Я вспомнила слепого и плетеный сундук на Литейном и отказалась.

Таков был эмоционально-моральный фон моего необщения с Борисом Тайгиным.

Впрочем, «необщение» — не то слово. Общение было, и связующим звеном был Глеб Горбовский. Когда он приезжал из геологических экспедиций или просто из поездок — на Волгу к отцу или еще куда-нибудь по России, — он привозил массу написанных новых стихов. Я в это время часто вела передачи по телевидению — только что родившемуся ленинградскому телевидению, где были передачи типа «Двадцать минут поэзии», а редактором литературного вещания была замечательная полуслепая Бетти Иосифовна Шварц. Я в прямом эфире рассказывала о новых стихах Глеба и читала его волжские семистишья, или трехстишья, или шестистишья, а потом собирала листочки и «переплетала» их в виде книжечек. Но, конечно, мои «книжечки» не шли ни в какое сравнение с профессиональной издательской деятельностью Бориса Тайгина. С какого-то момента мне стали дарить эти издания — «от Бориса и Глеба». После моего второго замужества книги «Бэ-Та» дарились двоим — Нине и Саше. Самая ранняя книжечка, хранящаяся у меня, относится к 1960 году — «ЗИГЗАГ». В нее вошли стихи Глеба Горбовского ноября-декабря 1960 года. На ней еще нет «опознавательных знаков» издательства «Бэ-Та», обозначено только место издания — Ленинград. Нет и посвящения или дарительной надписи. Переплетен первый экземпляр машинописи, всего двадцать восемь стихотворений, но нумерация страниц перепутана. Такое впечатление, что мне достался не окончательный, а пробный экземпляр, что составитель еще подбирает порядок стихов.

Еще одна книжечка без дарительной надписи — «Глеб Горбовский. БОГУ — БОГОВО. Цикл из 10 стихов, посвященных Нонне Сухановой». Но здесь уже есть характерное объяснение составителя: «Цикл записан автором в Ленинграде 10-30 сентября и 1 октября 1960. Напечатан Б. Тайгиным 18 апреля 1966 с черновых рукописей автора!»

В этой книжке также нет перечня стихов в конце, под последним стихотворением — «Когда я Нонку полюбил, / (А полюбил ее не сразу), / Когда еще я водку пил, / Когда я пил эту заразу…» и т. д. — рукой Б. Тайгина проставлена дата: «1 октября 1960».

В числе книжечек Горбовского из моего собрания имеются также «Клочья жизни. (Сэндвичи)». Издательство «Бэ-Та». Ленинград, 1964. В суперобложке, вырезанной из открытки, на которой типографскими литерами с дописанными Борисом Тайгиным словами составлена дарственная надпись: «Ленкнига и издательство «Бэ-Та». Поздравляем Нину Королеву с праздником 8 марта»; «Свобода по Бехтереву. (Цикл из 10-ти стихотворений)» с дарственной надписью «…от нас с Борей — 28-ю книжицу мою. Просто на память.