Биография жанра
Н. Владимирова, М. Султанова, Узбекский советский рассказ, Гослитиздат УзССР, Ташкент, 1962, 160 стр.
Книга Н. Владимировой и М. Султановой – первое исследование о жанре рассказа в узбекской литературе, жанре, который родился вместе с революцией, развивается сейчас очень активно и к тому же не избалован вниманием критики. Книга интересна и тем, что это вообще первый опыт биографии жанра в узбекском литературоведении; до сих пор в нем преобладали работы о творчестве отдельных писателей.
Во введении авторы выясняют «генеалогию» современного узбекского рассказа, его национальные истоки, обращаясь к произведениям средневековой и более поздней литературы. Однако непосредственная «предыстория» жанра вырисовывается четко лишь тогда, когда они переходят к анализу «малой прозы» двадцатых годов – периода становления рассказа в узбекской литературе. По одной линии он восходит к русскому классическому рассказу – тем его образцам, которые стали известны в узбекских переводах в последние предреволюционные и особенно первые послереволюционные годы. С их помощью узбекские рассказчики усваивают некоторые общие законы жанра, стилистические и сюжетные приемы, мастерство раскрытия человеческой психологии. Но основная линия ведет нас непосредственно к наследию передовых узбекских писателей-просветителей XIX века – Мукими, Завки, Фурката и других. В просветительской литературе реалистическая струя проявляла себя прежде всего в сатире. И характерно, что и узбекский советский рассказ начинался главным образом как рассказ-фельетон, рассказ-памфлет или как сатирически заостренная бытовая зарисовка.
Само по себе возникновение и развитие жанра рассказа, отмечают авторы, «лишний раз доказывало, что узбекская советская литература становится на реалистический путь» (стр. 14). Достоинства рецензируемой книги и объясняются во многом тем, что это верное и важное положение служит отправной точкой всего исследования. В самом деле, ведь и в русской литературе становление жанра рассказа не просто сопутствовало возникновению в ней критического реализма, «натуральной школы», но и само было одним из важнейших явлений этой «школы». В Италии, классической стране новеллы, возрождение жанра рассказа во второй половине XIX века связано с веризмом, этой итальянской «натуральной школой», избравшей своим лозунгом правдивое изображение действительности.
Разумеется, в узбекской литературе, в совершенно иной исторической обстановке, этот процесс протекал по-иному. Он был сложнее – и стремительней.
Сама действительность находилась в процессе бурного становления, в процессе острой революционной борьбы с прошлым. Рассказ был оперативным жанром, который «позволил писателям живо и непосредственно откликаться на все события стремительно меняющейся действительности, решать важные проблемы современности» (стр. 20). Таким образом, ломка старых и формирование новых норм жизни обусловили возникновение новых литературных форм. Однако эта зависимость отнюдь не была такой прямой, как может показаться на первый взгляд. Огромная трудность состояла именно в том, что новый, не опробованный еще искусством материал действительности требовалось воплотить новыми же, не освоенными еще художественными средствами. Не удивительно, что вокруг этого развернулась острая литературная борьба, которая была одновременно и борьбой политической. И авторы книги убедительно воссоздают картину этой борьбы: немногочисленная в начале двадцатых годов группа революционно настроенных писателей во главе с Айни и Хамзой противостояла сильной тогда джадидской, буржуазно-националистической прослойке литераторов; в конце двадцатых годов роли переменились – выросла новая, молодая поросль литературы, окрепло мастерство старших – зачинателей пролетарской литературы, многие колеблющиеся стали на твердые революционные позиции.
Да, детство жанра было недолгим и нелегким; узбекский рассказ рано вышел «в люди». «И хотя в двадцатых годах можно назвать совсем немного подлинно художественных образцов жанра, работа, проделанная писателями именно в этот период, имела огромное значение для дальнейшего развития узбекского рассказа» (стр. 25 – 26).
Следующий раздел книги посвящен тридцатым годам, когда в узбекской новеллистике начинают играть ведущую роль Абдулла Каххар, Гафур Гулям, Айдын, Хусейн Шамс. Одна из главных тем их рассказов – разоблачение «свинцовых мерзостей» прошлого и остатков его в сегодняшней жизни. Здесь и рассказы драматически-пафосные, и сатирические, полные издевки или юмора. Но при всем различии подходов к этой теме в разрешении ее было и много общего, что определялось единством творческого метода – метода социалистического реализма, который уже завоевал в тридцатые годы «ведущие позиции в узбекской литературе. Изображая прошлое, рассказчики смотрели на него с высоты достижений настоящего» (стр. 49).
Вместе с тем узбекские новеллисты нащупывали путь к созданию полнокровных образов современного героя. Этому способствовал и рост мастерства, что особенно тщательно прослежено на материале творчества Каххара и Гафура Гуляма.
«Литература и жизнь» – так озаглавлен в книге раздел, посвященный годам войны. Он невелик, так как и сама новеллистика тех лет немногочисленна: рассказ на этом этапе оказался, как справедливо отмечают авторы, менее оперативным, нежели очерк во фронтовых газетах. И все же в это время были созданы многие превосходные рассказы Каххара, Айдын, вышел на литературную арену такой интересный новеллист, как Саид Ахмад. Большинство узбекских рассказов периода войны – о тыле; лучшие из них – такие, например, как «Асрар-бобо» Каххара или «Мастан-биби» Саида Ахмада – во всей Полноте доносят до нас героический пафос тех дней.
Самый обширный и, пожалуй, самый интересный раздел книги – «Трудности роста» – посвящен послевоенному периоду. Обилие имен, в том числе многих новых, обилие и разнообразие материала – все это позволило исследователям вести сравнительный разбор произведений и сделать анализ особенно убедительным.
В пятидесятые годы, в особенности после XX съезда КПСС, узбекский рассказ окончательно входит в пору зрелости. Современная тема прочно занимает в нем центральное место. Тема прошлого трансформируется: борьба между новым и старым перестала быть открытой дуэлью – старое теперь упорно маскируется, всячески изворачивается, стараясь хоть как-нибудь оттягать себе «местечко под солнцем».
И все же, подчеркивают авторы книги, при всех достижениях узбекского рассказа в нем порой обнаруживаются признаки опасной болезни, с которой необходимо вести самую упорную борьбу. Как свидетельствуют авторские разборы, некоторые рассказы узбекских писателей страдают «облегченным» показом жизни, всей ее сложности: ложный конфликт выдуман писателем ради того, чтобы героям было что «преодолевать». В ряде других рассказов наблюдается другой серьезный изъян: писатель берет в основу действительно острую жизненную коллизию – и, полагаясь на ее драматичность, довольствуется, в сущности, простым изложением, не стремясь раскрыть того, что в ней заложено. Разные случаи, но в основе их лежит одно: пренебрежение внутренним миром героя.
Книга дочитана. Ее задача, по-видимому, выполнена: перед нами вся – и довольно подробная! – биография узбекского рассказа. Это немало. Тем более стоит поговорить о недостатках этого интересного исследования. Ему явно недостает теоретических обобщений, которые касались бы специфики самого жанра. Правда, это скорее исторический очерк, нежели теоретическая работа. И все же обидно, что, проследив развитие жанра от его истоков до наших дней, имея в руках такой большой и разнообразный материал, авторы не сделали серьезной попытки теоретически подытожить опыт узбекских мастеров рассказа.
Это не значит, конечно, что в книге нет интересных обобщений. Но в большинстве своем они носят частный характер. Что же касается общих выводов, то они выглядят подчас чересчур уж беглыми. «Мы видели, что в каждом отдельном случае постановка конфликта и его разрешение отличаются своеобразием, выбором различных вспомогательных художественных средств для создания напряженности обстановки, для мотивировки события, для убедительного показа причин возникновения противоречий. Изображая характеры действующих лиц, взаимоотношения между персонажами, писатели широко используют такие художественные компоненты, как портрет, речь, пейзаж и т. д.» (стр. 114). Говоря по совести, такой вывод не требует предварительного анализа – его можно бы сделать и за глаза, применительно как к узбекским, так равно к любым другим рассказам. А ведь как раз выяснение типичных черт узбекского рассказа, рельефное выделение присущих именно ему достоинств и недостатков представляет первостепенный интерес.
Этого авторы не сделали, что, повторяем, особенно обидно, ибо возможность такая у них была. Ее давал не только сам обширный материал, собранный ими, но и обстоятельные частные разборы произведений. Здесь авторы остановились на полпути. Справедливо начиная свой исторический обзор с указаний на огромную роль русской классики в становлении узбекского рассказа как жанра, указывая общие пути преемственности, они затем, в сущности, оставляют этот вопрос в тени. Интенсивная учеба у русских классиков, у мастеров мировой новеллы – этот факт только декларируется и подкрепляется цитатами… из статей. Авторы, например, неоднократно приводят выдержки из статей Каххара, где он сообщает, что учился у Гоголя, Чехова. Однако на художественном материале это не раскрыто.
Но в целом работа Н. Владимировой и М. Султановой интересна. Это как бы глава в будущей книге, которая полно и всесторонне покажет становление социалистического реализма в узбекской литературе.
г. Ташкент