Без скидок на молодость

Нынешний поэтический год явился как бы отчетным для так называемых двадцатилетних поэтов: почти все они выпустили по первому сборнику стихов. Поэтам этим далеко уже не двадцать, но термин «двадцатилетние» и по сей день закреплен за ними, и выражает он сейчас не их действительный возраст, а возраст их поэтического истока.

В литературу они пришли в начале 60-х годов. Напутствуемые известными нашими поэтами, они выступали с первыми публикациями. Публикации радовали. Мы как-то забыли, что к первым публикациям в редакциях относятся куда строже, нежели к последующим, что малоизвестный или совсем неизвестный поэт рискует напечатать только лучшее, что у него есть. Мы как-то забыли обо всем этом и излишне (теперь уже ясно, что излишне) тепло встречали каждое новое имя. Имен действительно много: П. Вегин, И. Волгин, В. Вологдин, В. Дагуров, Д. Заурих, И. Кашежева, Т. Кузовлева, Б. Примеров, Р. Солнцев, Ф. Чуев.

К стыду своему, я должен признаться, что почти тогда же выступил с большой статьей об этих поэтах, где, основываясь на их первых и действительно неплохих публикациях, пытался предсказать если не всем из них, то некоторым счастливую поэтическую судьбу. Я оказался плохим пророком.

Время отдалилось, и теперь легче разобраться и в том, какие надежды связывали с появлением двадцатилетних поэтов, и в том, что принесли они с собой в литературу.

Чем привлекали двадцатилетние? Видимо, тем, что, работая в том же формальном ключе, что и Е. Евтушенко и А. Вознесенский, они легко брались за важные, общественные темы и проблемы и – об этом речь ниже – создавали видимость их решения.

Наша читающая и слушающая публика, приобщившаяся к стихам с конца 50-х годов, охотно и горячо восприняла поэтическую молодежь.

Не менее жарко были встречены эти поэты и прессой. Двадцатилетние, едва опубликовавшие несколько стихотворений, они наравне с теми, кто давно уже вошел в литературу, отвечали на вопросы анкеты, проводимой газетой «Литература и жизнь», по форме своей эта анкета больше походила на интервью. Наконец, как сообщала все та же «Литература и жизнь», на вопрос новосибирских студентов: кто из современников, советских поэтов, с вашей точки зрения, дорастет до величия Пушкина? – руководитель новосибирских писателей А. Никульков ответил: Игорь Волгин.

Я это не к тому говорю, что такими вещами можно вскружить голову, после чего поэты снизят требования к себе. Настоящая поэзия не страдает ни от панегириков, ни от похоронок, потому что как бы ни касалась мирская суетливость самого поэта, она не заденет его поэзии. Все это я говорю к тому, что в результате получилось много шума из ничего. Сейчас, когда почти все эти поэты выпустили по книжке, это становится особенно очевидным.

Становится очевидным, что и Четвертое совещание молодых писателей вовсе не открыло «море талантов», как об этом в свое время вещалось в прессе. И плохую службу сослужило совещание издательству «Молодая гвардия», обязав его выпустить книги своих участников.

Я уже говорил о том, что двадцатилетние поэты охотно брались за важнейшие темы и создавали видимость их решения. Вот пример.

Весной 1962 года в двух молодежных изданиях было напечатано стихотворение А. Зауриха, заканчивающееся следующим:

Каждый день чтоб, как веха,

чтоб в труде, как в огне.

Взгляд двадцатого века

остановлен на мне.

Этот взгляд не процежен –

взгляд, в котором восторг.

Я всем сердцем нацелен

ввысь,

как третий «Восток»!

В августе того же года был осуществлен запуск третьего, а затем и четвертого «Востока». А в декабре появился в магазинах традиционный «День поэзии», и мы получили возможность вновь перечитать стихотворение А. Зауриха. Теперь концовка выглядела так:

Этот взгляд не процежен –

взгляд, в котором восторг.

Я всем сердцем нацелен

ввысь,

как пятый «Восток»!

Видите, как просто, оказывается, выразить свои гражданские чувства. Все равно, что лишний раз крутануть ручку арифмометра: крак – и выскочила новая цифра. Зачем писать новые стихи? Достаточно изготовить трафарет – своеобразную матрицу – и в случае необходимости вынимать одно слово и вставлять другое.

В этом году вышла первая книжка А. Зауриха «Белый день». Что же открыла она нам? Убедила ли она нас в том по крайней мере, что прием, использованный А. Заурихом в цитированном выше стихотворении, – явление наносное, чужеродное его поэзии? Ничего подобного!