Бережно относиться к классическому наследию

Выход в свет целого ряда работ молдавских литературоведов, монографий, посвященных исследованию творчества писателей XIX века, а также такого обобщающего труда, как первый том курса «Истории молдавской литературы», дал обильный «материал для широкого обсуждения проблем классического наследия на страницах молдавской печати.

В N 5 журнала «Днестр» за 1959 год была опубликована статья Х. Корбу и С. Чиботару «Некоторые вопросы молдавского литературоведения». Предваряя эту статью, редакция журнала писала, что «открывает на своих страницах творческую дискуссию по вопросам молдавского классического наследия, освещенным в литературоведческих работах последних лет и в первую очередь в курсе «Истории молдавской литературы», т. I» ¹. Прошел значительный промежуток времени, и тот же журнал в N 10 за 1960 год напечатал статью С. Чиботару «Актуальные вопросы критики и литературоведения», в которой автор пишет, что назрела необходимость широко обсудить наиболее важные проблемы, непосредственно связанные с деятельностью молдавских критиков и литературоведов, и принять конкретные меры для улучшения работы².

Это вовсе не означает, что дискуссия не состоялась. Она началась даже раньше, чем появилась статья Х. Корбу и С. Чиботару. В журнале «Коммунист Молдавии» (1959, N 3) была опубликована статья А. Бабия, Д. Драгнева и П. Советова «К вопросу о правильном освещении истории общественно-политической мысли в Молдавии», а в журнале «Днестр» (1959, N 1) статья И. Василенко «Из истории литературной критики». Эти выступления и положили начало дискуссии, которая, то разгораясь, то затухая, длится уже около трех лет, не принося, однако, ощутимых результатов. В чем же дело? Попытаемся восстановить общую картину дискуссии в связи с основными проблемами, которые поднимались в процессе ее развития, и таким образом ответить на вопрос, какие же причины мешают серьезной и объективной оценке классического наследия молдавского народа и правильному построению курсов истории молдавской литературы.

В ходе дискуссии правильно говорилось о заметных сдвигах, которые произошли в молдавской критике и литературоведении за последние годы, особенно после XX съезда КПСС. Выросли теоретически подготовленные кадры, появился ряд проблемных статей, монографических исследований, широко издаются и популяризируются сочинения классиков. В 1958 году вышел первый том «Истории молдавской литературы», охватывающий дооктябрьский период. Этот коллективный труд как бы подводил итоги работы, проделанной литературоведами в области изучения классического наследства.

Х. Корбу и С. Чиботару в своей статье, отмечая достоинства этого труда, в то же время подчеркивали необходимость критического его анализа; «…следует, однако, остановиться в первую очередь на некоторых серьезных методологических вопросах, на отдельных спорных проблемах периодизации литературного процесса, трактовки и оценки литературных течений, школ и направлений, а также «а недостатках и фактических ошибках» ³.

Задача, поставленная критиками, была тем более важна, что многие проблемы молдавского литературоведения слабо изучены, что некоторые авторы были нетверды в вопросах методологии, в ряде литературоведческих трудов давали о себе знать националистические, местнические тенденции.

Общественность республики справедливо отмечала, что во многих работах критиков, литературоведов, историков не ощущается связи с актуальными задачами современности, проявляется аполитичность, забвение марксистского положения о классовости идеологии, влияние теории «единого потока».

Были отмечены, например, ошибки литературоведа В. Коробана. В своей статье «О национальной специфике в литературе» он, по существу противопоставляя национальное начало классовому, писал, что якобы каждому народу свойственны свои, внеклассовые и неизменяемые, понятия «добра и зла, справедливости и возмездия» ⁴. Подобного рода ошибки, а также идеализация мировоззрения некоторых писателей прошлого сказались и в ряде глав «Истории молдавской литературы», и в отдельных монографических работах.

Против этих тенденций и выступили А. Бабий, Д. Драгнев и П. Советов в своей статье «К вопросу о правильном освещении истории общественно-политической мысли в Молдавии». Они писали о том, что у некоторых молдавских литературоведов принцип Классовости литературы растворился в таких общих, лишенных конкретно-исторического и классового содержания понятиях, как народ, свобода, справедливость. Однако, стремясь восстановить истину, авторы статьи впадают в другую крайность, – вольно или невольно пренебрегая спецификой литературы, они сводят мировоззрение писателей к их социально-политическим взглядам, а то и вовсе обусловливают это мировоззрение лишь классовым происхождением художника.

Авторы статьи правильно говорят о двух основных направлениях в молдавской общественно-политической мысли: «одно из которых отражало тенденцию господствующих классов – помещиков и буржуазии, другое – угнетенных классов – крестьян и рабочих». Но, определяя место того или иного писателя в этой борьбе, А. Бабий, Д. Драгнев и П. Советов игнорируют объективное содержание их творчества, ибо рассматривают их не как художников, а как мыслителей-социологов, выражавших якобы интересы того Класса, к которому они принадлежали по рождению⁵. Именно поэтому получается, что все принципы анализа и оценки творчества писателя в данной статье как бы «вывернуты наизнанку»: А. Бабий, Д. Драгнев и П. Советов стремятся объективно-историческую сущность художественного творчества поставить ниже субъективных общественно-политических взглядов писателей. В связи с этим они упрекают авторов «Истории молдавской литературы» в том, что те «некритически восприняли высказывания молдавских мыслителей по различным социологическим вопросам» и переоценили прогрессивность их мировоззрения. Подобное «препарирование», отделяющее мировоззрение писателя от его творчества, уничтожает самую сущность художника, низводит его до положения самых заурядных членов» общества. Что останется от Пушкина и Гоголя, если забыть, что они писатели, творцы-художники? Первый окажется просто обедневшим дворянином, второй же – никому не известным мелким провинциальным помещиком. Вместе с этим и в истории русской общественной жизни, а следовательно, и мысли образуется страшный провал.

Какой бы предстала перед нами история французского общества, если бы во Франции проживал какой-то неведомый легитимист Оноре де Бальзак и не было бы писателя Бальзака? А как быть с писателями, о мировоззрении которых мы можем судить только на основании их творчества (Эсхил, Аристофан, Шекспир)?

Весьма узкое понимание мировоззрения художника, сведение его к политическим взглядам влекут за собой вульгарно-социологическую классификацию писателей. Добиваясь «четкого разграничения двух направлений в молдавской общественной мысли XIX века», авторы выстраивают две шеренги. Вот «феодальные мыслители»: «…в лице А. Донича, К. Стамати и их единомышленников (Г. Асаки, А. Хыждеу) мы имеем дело с наиболее видными идеологами феодального класса Молдавии первой половины XIX века».

Крупнейшие писатели-классики В. Александри и Б. П. Хашдеу попадают в «буржуазные мыслители»: «Всесторонний анализ социологических воззрений В. Александри, Б. П. Хашдеу и других показывает, что в их лице мы имеем дело с новой, появившейся в Молдавии лишь в XIX веке, буржуазной общественно-политической мыслью» ⁶. Так все молдавские писатели-классики оказались идеологами феодального класса или буржуазии. Правда, авторы статьи как бы делают оговорку: «Что касается специфики общественно-политических взглядов идеологов молдавской буржуазии, то она объясняется социальной неоднородностью последней». Этой оговоркой они стремятся устранить все возможные возражения, но они сами чувствуют, что такое объяснение не «универсально», и потому вынуждены укладывать писателей в прокрустово ложе своей концепции. Вот, например, как они трактуют Б. П. Хашдеу: «Нет никакого сомнения в том, что Б. П. Хашдеу так же, как и В. Александри и К. Негруци, боролся, за ликвидацию крепостного права в дореформенной Молдавии. В пореформенный период он выступал за полное уничтожение каких бы то ни было остатков крепостничества, а в 60-х годах критиковал монархическое правление в Румынии. Вот почему Б. П. Хашдеу считал себя выразителем интересов крестьянских масс, борцом за социальный прогресс и свободу. Однако, будучи весьма далеким от идей исторического материализма, Б. П. Хашдеу не понимал, что самый демократический буржуазный строй в действительности является диктатурой буржуазии. Он отвергал любую форму диктатуры, присущей, по его мнению, лишь феодальному строю, и в лучшую пору своей деятельности ратовал за самую широкую демократию. Б. П. Хашдеу не видел исторической миссии рабочего класса, осуждал идею революционного преобразования капиталистического общества и отстаивал на деле буржуазно-демократические требования, хотя, как и Эминеску, нередко выступал с критикой отдельных сторон капитализма» ⁷ (подчеркнуто мной. – Ю. К.).

Из приведенного выше отрывка следует, что быть выразителем интересов крестьянских масс, борцом за социальный прогресс и свободу писатель может, только постигнув законы исторического материализма, только с позиций рабочего класса (или став по крайней мере революционным демократом). Иначе он остается лишь «идеологом буржуазии». Еще более определённо эта мысль выражена в статье «Еще раз о классовом подходе к анализу идеологических памятников прошлого», которая тезисно излагает основные положения А. Бабия, Д. Драгнева и П. Советова: «…Г. Асаки, А. Хыждеу, К. Стамати и их единомышленники, – читаем в этой статье, – защищали интересы молдавских феодалов и призывали к классовому миру между помещиками и крепостными крестьянами, хотя в их воззрениях имеется ряд прогрессивных моментов (борьба за распространение наук в Молдавии, за укрепление русско-молдавских связей и т. д.). Другая группа молдавских мыслителей – В. Александра М. Когэлничану, К. Негруци, Б. П. Хашдеу и другие, – наоборот, более или менее активно боролась за ликвидацию основ феодализма в Молдавии и утверждение капиталистических общественных отношений. Следовательно, все эти мыслители не являлись идеологами трудящихся масс, а выражали интересы господствующих классов (феодалов, буржуазии). Общественно-политические воззрения молдавских крестьян и рабочих нашли свое отражение в трудах революционных демократов 40-х и 50-х годов (А. Руссо), революционных народников 70 – 80-х годов (Н. П. Зубку-Кодряну) и социал-демократов 90-х годов» ⁸.

И в статье Бабия, Драгнева и Советова, и в только что цитированной статье нельзя не заметить игнорирования специфики литературы как вида искусства. Критики ратуют за последовательное применение ленинского учения о двух культурах, но, к сожалению, они не понимают внутреннюю диалектическую сущность этого учения, основанного именно на глубочайшем понимании специфики искусства. «Изучая мировоззрение художника с точки зрения борьбы классов, Ленин учитывал природу искусства, где существенные стороны общественной жизни могли находить правдивое отражение иногда вопреки политическим взглядам художника. Ленин считал, что в принципе существует возможность и для выходца из эксплуататорского класса порвать со своим классом и перейти на сторону народа, и осуждал примитивные «социологические» учения, отрицающие возможность такого перехода» ⁹, – справедливо пишет Б. Мейлах в своей работе «Ленин и проблемы русской литературы».

Свою точку зрения авторы статьи проводят последовательно, касаясь и фольклора и литературы XVIII, и литературы XIX века. Они не только отрицают народность творчества крупнейших молдавских писателей, они утверждают, что если в произведениях устного народного творчества в качестве героев выступают бояре, господари, то это произведение родилось в среде господствующих классов. Но тут невольно напрашивается вопрос: как объяснить тот факт, что произведения с якобы ненародным содержанием бытуют в народной среде? На этот вопрос авторы статьи ответа не дают, они даже не намекают на противоречивость народного, то есть крестьянского (если будем говорить о балладах XVII века), мировоззрения. В качестве примера фольклорного произведения, созданного в среде феодалов, называется баллада о Томе Алимоше, причем, как видно из статьи, в основу доказательств берется перевод этой баллады на русский язык («Молдавский фольклор», М. 1953), который сделан по варианту, взятому из коллекции В. Александри. В этом варианте боярин Тома Алимош изображен героем, а гайдук Маня – вероломным человеком. Но ведь фольклористика знает несколько вариантов баллады о Томе Алимоше, которые опровергают точку зрения авторов статьи¹⁰. Не ограничиваясь этим примером, авторы пишут: «Некоторые произведения, возникшие в среде господствующего класса, в которых их герои (бояре или господари) выступают против турецкого ига (Стефан Великий, Петр Рареш и др.), имели хождение и среди народных масс». Их мысль ясна: если баллады посвящены представителям правящего класса, следовательно, они и родились в среде правящего класса. Авторы забывают и о специфике художественного творчества, и об исторически обусловленной ограниченности мировоззрения народных масс в эпоху феодализма. Ведь именно эта ограниченность порождала иллюзии о «народном царе» (вспомним, что Пугачев назвал себя Петром III). Молдавские баллады о Штефане Великом и Петру Рареше, русские сказки и исторические песни о Петре I, таджикский, казахский, французский и германский эпосы, где главными действующими лицами являются отнюдь не простолюдины, – что же, все это не народные произведения? Став на эту точку зрения, нужно было бы заклеймить такой замечательный памятник, как «Песнь о Роланде», который, несмотря на то, что в нем «отчетливо выражена идеология феодального общества», представляет собой «эпическое сказание французского народа» ¹¹.

Исходя из ложного восприятия писателей как прямых выразителей идеологии тех классов, к которым они принадлежали по происхождению, авторы отрицают прогрессивное значение творчества первых молдавских писателей-летописцев, несмотря на то, что они выдвигали требования политической независимости Молдавии, выступали за ее сближение с Россией и в своих хрониках использовали памятники устного народного творчества. Авторы опять подчеркивают, что поскольку это были легенды и баллады о деяниях господарей, то их никак нельзя считать народными – они являются, по их мнению, «устными произведениями господствующего класса».

А. Бабий, Д. Драгнев и П. Советов как бы забывают о том, что в феодальную эпоху трудовой народ отнюдь не воспринимал самого себя как движущую силу истории. В глазах народа история представала в идеалистическом (с современной точки зрения) аспекте, в виде деяний государственных мужей и в первую очередь таких, которые защищали страну, а следовательно, и весь народ от нашествия турок. Пересказывая в своей хронике народные баллады о выдающихся господарях, летописец Ион Некулче, например, действительно это делал в соответствии с феодальной идеологией. Но он вносил в свою летопись и определенную долю народного миросозерцания, так как, пройдя через горнило художественного обобщения, действия господарей оказывались очищенными от феодально-кастовых неурядиц, внутриполитической грызни и представали в их объективной исторической сущности.

Антиисторический подход к проблеме ведет к тому, что в вину молдавским летописцам вменяется то обстоятельство, что они «не выступали против основ феодального строя». На этом основании отрицается сама возможность отражения народных интересов в творчестве этих писателей, ибо «вышеупомянутые мыслители, будучи горячими патриотами и дальновидными политиками, требовали смягчения эксплуатации крепостных крестьян не из любви к последним, а исключительно в целях обеспечения благополучного исхода антитурецкой войны и укрепления устоев феодального строя» ¹².

Переходя к литературе XIX века, А. Бабий, Д. Драгнев и П. Советов пишут: «…некоторым современным молдавским исследователям не удалось избежать неточных, а порой и ошибочных выводов, связанных главным образом с тенденцией представить отдельных мыслителей господствующего класса как идеологов народных масс. Так, в первом томе «Истории молдавской литературы» Ф. Левит утверждает, что Асаки был врагом крепостничества, что его нельзя считать последовательным сторонником идеологии господствующего класса, так как с этим «не мирились ни идея «просвещенного абсолютизма», которая, несмотря на ее утопический характер, была прогрессивной в условиях Молдавии того периода», ни его творчество (стр. 165). Страницей раньше он указывает: «Асаки был просветителем как по характеру своей деятельности, так и по своим общественно-политическим концепциям». На наш взгляд, – продолжают далее критики;- автор не совсем правильно понял характеристику просветительства, данную основоположниками марксизма-ленинизма. Просветители, писал В. И. Ленин, были воодушевлены «горячей враждой к крепостному праву и всем его порождениям в экономической, социальной и юридической области» (Сочинения, т. 2, стр. 472). Асаки же был защитником феодального строя, а просветителем являлся лишь постольку, поскольку боролся за распространение наук в Молдавии» ¹³.

Так ли обстоит дело, как это изображают А. Бабий, Д. Драгнев и П. Советов? Они приводят цитату из работы В. И. Ленина «От какого наследства мы отказываемся?», обнаруживают, что Георге Асаки не «укладывается» в характеристику просветительства, данную В.

1. »Днестр», 1959, N 5, стр. 99. [↩]
2. Там же, 1960, N 10, стр. 135 – 137.[↩]
3. »Днестр», 1959, N 5, стр. 100. [↩]
4. «Советская Молдавия», 17 октября 1958 года.[↩]
5. Следует сказать, что, поднимая в своей статье важный вопрос о необходимости создать «Историю общественной мысли Молдавии», авторы статьи совершенно неправомерно смешивают задачи и предмет исследования истории литературы и истории общественной мысли.[↩]
6. »Коммунист Молдавии», 1959, N 3, стр. 70, 72. [↩]
7. »Коммунист Молдавии», 1959, N 3, стр. 71. [↩]
8. Там же, N 8, стр. 95.[↩]
9. Б. Мейлах, Ленин и проблемы русской литературы, Гослитиздат, М. – Л. 1951, стр. 28.[↩]
10. В 1957 году в Кишинев вышел сборник «Поезия популяра молдовеняскэ» («Молдавская народная поэзия»), где опубликована баллада «Тома» (один из вариантов «Томы Алимоша»), в которой поединок между Маней и Томой изображен в ином свете: Маня выступает как «король полей, хозяин угодий», и он подло убивает Тому. Кроме этой поздней записи, есть и более ранние. Известный румынский фольклорист Гр. Г. Точилеску в «Фольклористических материалах»,(1900) опубликовал балладу о Томе Алимоше (Gr. G. Tocilescu, Balade si doine, Buc. Ed. Tineretului, 1958). очень похожую по содержанию на балладу из коллекции В. Александри, в которой, однако, нет никаких признаков социальной розни, в ней обрисованы два характера: благородный (Тома) и подлый (Маня) В еще более ранней коллекции «Народных стихов» Г. Дем. Теодореску Тома Алимош прямо назван гайдуком, а Маня безобразным и уродиной, жирным и сварливым (см. «Balade populare», ESPLA, Bib. pentru tofi, 1959). Существуют и другие варианты этой баллады.[↩]
11. «Песнь о Роланде», Гослитиздат, М. 1958, стр. 219 (послесловие Д. Михальчи).[↩]
12. »Коммунист Молдавии», 1959, N 8, стр. 94. [↩]
13. Там же, N 3,стр. 69.[↩]