Анатомия одного характера. О романе Фридриха Горенштейна «Место»

Писатель Фридрих Горенштейн, восьмидесятилетие которого отмечалось бы в 2012 году (он скончался в Берлине в марте 2002 года), гораздо больше был известен как сценарист культовых фильмов «Солярис» и «Раба любви», чем как писатель. Тем не менее немногие литературные критики, читавшие его прозу, отзывались о ней восторженно, еще при жизни сравнивая Горенштейна с Чеховым, Буниным и Достоевским.

В СССР Горенштейна не печатали: единственным исключением был рассказ «Дом с башенкой», появившийся в журнале «Юность» в 1964 году. К сожалению, и в новой России книги Горенштейна выходили не часто, небольшими тиражами и, в основном, давно стали редкостью. Теперь, однако, читателям легче будет убедиться в справедливости — или в преувеличениях — отзывов критиков: санкт-петербургская «Азбука» начала систематическое переиздание текстов Горенштейна. В рамках проекта вышел и большой роман «Место» — уникальный для русской литературы второй половины ХХ века.

Роман был завершен Фридрихом Горенштейном в 1972 году; эпилог добавлен в 1976 году. В том, что роман не сможет появиться ни в одном советском издании, Горенштейн не сомневался. Однако и эмигрантские издания не спешили с публикацией. Только в 1988 году, через восемь лет после того, как Горенштейн навсегда покинул Россию, эмигрировав в Германию, отрывки из романа «Место» напечатал журнал «Время и мы».

В машинописи романа насчитывалось более тысячи страниц — цельный текст такого объема Горенштейн написал впервые. Автор рассказывал о времени послесталинской «оттепели», о судьбах России в моменты политических потрясений, о повседневной жизни рядовых граждан, о советской интеллигенции, о любви к женщине — неровной, с колебаниями от обожания до ненависти; о КГБ, и даже о мелких интригах среди работников управления строймеханизации. В «Месте» были и обширные отступления, которые, казалось бы, могли существовать и независимо от основного сюжета — но, тем не менее, их удаление нарушило бы художественную ткань романа, отчего психологический портрет главного героя, Гоши Цвибышева, от лица которого роман написан, стал бы менее убедительным.

Вокруг этого героя и строился весь роман, который, не будь он столь трагичным, мог бы быть даже отнесен — по сходству фабулы — к разряду легкомысленных плутовских романов. В самом деле: молодой человек, скрывающий позор своего рождения, из нищеты вдруг возносится к немыслимым ранее высотам: оказывается, он — сын генерала! Но жестокая судьба лишает его преимуществ благородного происхождения, и он решает мстить обидчикам. На этом пути он сходится с бандой негодяев, прикрывающейся той же святой целью, но разгадывает их коварные планы. Полюбив девушку, павшую затем жертвой гнусных посягательств преступной толпы, герой женится на ней и, силой своей любви добившись ответного чувства, преображается сам.

Писатель Фридрих Горенштейн, однако, наложил на эту авантюрную канву жизнь персонажа одновременно и доброго и жестокого, и умного и недалекого, и честного и лжеца, и униженного и оскорбителя, и боящегося людей и презирающего их — словом, обыкновенного маленького человека, погруженного в реальность 60-х годов прошлого века. В результате получился характер настолько противоречивый и глубокий, что, по-видимому, он-то и есть главное наследие, оставленное романом «Место» русской литературе.

Противоречия начинаются уже с имени героя. Его зовут Гошей, но его полное имя не Георгий или Игорь, как можно было бы предположить, а Григорий, Григорий Матвеевич Цвибышев. Отчество у него есть, а отца нет — он был арестован еще до войны, и Гоша его совсем не помнит и старается вообще вычеркнуть из своей жизни. Матери тоже нет в живых; она оставила сыну свой главный завет — выжить:

Лгать, кстати, я научился очень рано, чуть ли не в раннем детстве, шести-семи лет, причем лгать не по-ребячьи, путано и мило, а по-взрослому, твердо и хитро, и мать моя меня в этом поощряла, дабы скрыть факт об арестованном отце. Факт, который я утаивал первоначально в ребячьих играх, спорах и рассказах, а повзрослев, не упоминал ни в одном из служебных листков: военкомата ли, отделов кадров ли, ни в одной биографии, и не из одного страха, а также из-за стыда¹.

К началу романа Гоше двадцать девять лет. Он работает прорабом в одном из городских (угадывается Киев) управлений строймеханизации, но живет в общежитии другого строительного управления. Права на занимаемое там койко-место Гоша не имеет и каждую весну должен униженно просить оказать ему протекцию, чтобы не быть выселенным. Гоша — человек чувствительный и мнительный до такой степени, что, будучи оцарапанным кошкой, состоящей при вахтерше общежития, он и это воспринимает как унижение:

…это была опытная и старая кошка, и она знала, я в это верю, как надо вести себя, если без прав хочешь прожить среди людей. За три года я не помню, чтоб она кого-нибудь укусила, хоть ее били, пинали, отнимали котят и таскали за хвост. «Значит, она ощутила мое бесправие», — думал я, лежа на койке…

А между тем сам Гоша о себе высокого мнения:

Случалось, оставшись один, я брал зеркало и смотрел на себя с таинственной улыбкой. Я мог сидеть долго, глядя себе в глаза. Скрытое тщеславие и внутренняя, постоянно живущая во мне самоуверенность о неком временном моем «инкогнито», скрывающем нечто значительное, укрепляли мне душу…

Глубоко переживаемое бесправие и, вместе с тем, уверенность в высоком предназначении — такая комбинация не помогает выстраивать отношения с другими людьми. На работе Гошу еле терпят, и, в конце концов, обманом заставляют написать заявление об увольнении. Оказавшись без заработка, лишаемый койко-места в общежитии («А койко-место — это постоянно и логично, как сама жизнь… Это и есть сама жизнь, и без койко-места человек утрачивает свое человеческое начало…»), он, тем не менее, именно тогда окончательно формулирует для себя «идею» жизни — он будет властвовать:

Ощущение идеи мне было ясно: рано или поздно мир завертится вокруг меня, как вокруг своей оси <…>я испытал вдруг сладостное чувство власти, единственное, которое по силе равно любви, но значительно материальнее, чем любовь, и доступнее людям со здоровым, материальным, а не изнеженным сознанием.

О власти помышляет юноша — а этот сирота, битый жизнью с малолетства, по внутреннему ощущению все еще юноша, — который то и дело по неопытности и по неумению отталкивает от себя даже немногих своих доброжелателей. Но при этом Гоша вовсе не глуп и оценивает свое положение и перспективы трезво и проницательно:

Умение глотать обиды было для меня тем же теперь, что для тигра зубы, а для зайца ноги <…> Но путь этот сулил удачу, то есть возможность выжить, сохранив человеческий облик, лишь до тех пор, пока положение мое в обществе оставалось и материально и духовно беспредельно ничтожно. При малейшем отклонении от этого условия, при малейшем возвышении моем этот путь грозил взломать мою душу, посеять в ней жестокость и горькую месть…

В этот критический момент судьба вдруг улыбается Гоше. Военная прокуратура сообщает, что его отец, Матвей Цвибышев, крупный командир РККА в звании комкора («генерал-лейтенанта» — тут же переводит на современные звания Гоша), был осужден и погиб несправедливо, и теперь сын имеет законное право на материальную компенсацию, квартиру и другое наследство реабилитированного отца. Это известие совершает переворот в психике Гоши: он впервые в своей жизни начинает чувствовать себя не униженным рабом (пускай и с тайным властолюбием), а полноправным хозяином. На следующий же день он отправляется в районное управление внутренних дел:

— Простите, — благодушно сказал я, разумеется, по аналогии с военной прокуратурой ожидая самого хорошего приема, — мне надо выяснить…

— Подожди, — резко оборвала меня женщина и, главное, на «ты».

В глазах у меня помутилось, и впервые родился тот самый звенящий крик, к которому я часто прибегал впоследствии, повелительный от ненависти и полный душевной боли от отчаяния.

— С кем разговариваешь, — крикнул я, — сталинская сволочь!…

Расстояние от униженной покорности до хамоватой наглости Гоша проходит за один день: его подогревает жажда мести за прошлые невзгоды. Правда, кому именно следует мстить, Гоша понимает пока не слишком отчетливо: даже по отношению к своим былым благодетелям он испытывает «жгучее желание расплатиться за проклятый даровой хлеб справедливым камнем». С этой поры его борьба за койко-место переходит в борьбу за место в обществе. («Койко-место» и «Место в обществе» — названия первой и второй частей романа.)

Но еще через несколько дней надежды новоиспеченного хозяина жизни на благополучие — хотя бы материальное — рушатся: неудачнику и отщепенцу Гоше опять не повезло:

То, что отца моего первоначально сочли виновным не по самой серьезной статье и не сразу расстреляли, а лишь разжаловали первоначально, послужило поводом оставить это разжалование в силе. То, что моей матери удалось скрыться и спастись от ареста, послужило поводом к тому, чтоб не компенсировать наше пропавшее имущество, а то, что мать умерла, послужило поводом, чтоб не предоставить мне жилплощадь.

Значит, на наследство генерал-лейтенанта рассчитывать не приходится, — а ведь Гоша очень беден. Иногда он вынужден просто голодать, а уж искусство экономить продукты доведено у него до совершенства:

Сто граммов копченой сухой колбасы можно растянуть на четыре-пять завтраков или ужинов, двумя тонкими кружочками колбасы покрывается половина хлеба, смазанного маслом или животным жиром, на закуску чай с карамелью.

Но еще тяжелее моральные терзания: Гоша, может быть, и согласился бы голодать — но не в одиночку: «Голод с народом свят, воспет поэтами и уважаем. Голод отщепенца подозрителен и носит характер вызова обществу».

И вот теперь очередной поворот судьбы снова — и, главное, несправедливо — отбрасывает Гошу в положение отщепенца. Но Гоша, побывав однажды хозяином, уже не хочет больше быть рабом. Он начинает мстить тем, кого считает виновниками своих несчастий, — «сталинистам», как он их называет. Возможности мщения для него ограничены, и он выбирает самый простой: избиение. Избив для проверки первого же попавшегося в сквере пьянчужку, Гоша ощущает удовлетворение: «Из сквера я вышел широким шагом, сильно выпрямившись…»

Гоша составляет список своих врагов и кое с кем из них успешно затевает драки — наказывает. Он шатается по улицам, заходит в столовые и учреждения, прислушивается к спорам — проводит «политическое патрулирование улиц» — и, услышав чьи-нибудь слова в поддержку Сталина, старается выследить и избить сталиниста. Иногда это приводит прямо-таки к карикатурным ситуациям, и Гоша кается: в некоем доме сомнительной репутации «…я ударил одну из порочных женщин по лицу, ибо у нас с ней вышел самый настоящий политический спор, причем в самое для того неподходящее время, и в том споре она приняла сторону сталинистов».

В то короткое время, когда Гоша еще счастлив своей новообретенной причастностью к генерал-лейтенантству, он знакомится, среди прочих реабилитированных, с Платоном Щусевым — калекой, вышедшим из лагерей с отбитыми легкими, которому остается жить всего несколько месяцев. Щусев тоже борется с теми же сталинистами, но всерьез — его подпольная организация выносит им стандартный приговор: «достоин смерти». Кроме нескольких реабилитированных, в организации состоят и молодые люди, искренне желающие искупить сталинские преступления, совершенные предыдущим поколением — их родителями.

1. Здесь и далее роман «Место» цитируется по изд.: Горенштейн Фридрих. Избранное в трех томах. Т. 1. «Место». Роман. М.: СЛОВО/SLOVO, 1991 [↩]