Легкая кавалерия/Выпуск №4, 2020

Александр Евсюков

О читателях-романтиках, которых все меньше, и нон-фикшне как браке по расчету

«Брак по любви… О, это, конечно, очень хорошая вещь! К сожалению, такие браки очень редки. Чаще всего под ними разумеются браки по влюбленности. Да ведь такие браки — самые ужасные из всех! Ужаснее даже, чем холодные браки по взаимному расчету. Там люди, по крайней мере, видят, что берут». iВересаев В. «Записи для себя». СПб.: Лениздат, 2012.  Эта мысль писателя и врача Викентия Вересаева кажется мне все более верной характеристикой не только брачных союзов, но также и отношений читателей с книжными новинками.

Читателей-романтиков, не ставших циниками, остается все меньше. Никому не хочется снова и снова обманываться в своих ожиданиях. Поэтому читатели доверяют все больше документальным историям, произведениям, основанным на эмпирическом опыте, чувствуя в них опору хотя бы на факты. В самом деле, рядом со скверным вымыслом надежная цепочка фактов выглядит куда более выигрышно. Гораздо интереснее узнать подробности биографий «звезд» своего или нашего времени, особенности быта советского человека, новые теории происхождения жизни на Земле или причины бегства Льва Толстого из яснополянского «рая». Наиболее чуткие к жанровым веяниям современные авторы, такие как Роман Сенчин, Захар Прилепин или Алексей Варламов, давно освоились в той области литературы, которой чужд беллетристический вымысел. Причем эта отечественная тенденция с успехом встраивается и в мировой тренд (с середины 2010-х продажи книг нон-фикшн стабильно превосходят худлит).

И, казалось бы, что здесь не так? Вспомним хотя бы определение главреда «Знамени» Сергея Чупринина, согласно которому нон-фикшн — «литература, содержащая в себе все признаки художественности — но только за вычетом вымысла» iЧупринин С. Non fiction литература // Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям. М.: Время, 2007. С. 367.

Значит, можно предположить, что литература без этого самого подозрительного и часто бесплодного вымысла только ярче заиграет всеми оставшимися красками, станет одновременно глубже, эмоциональнее, ближе к читателям. 

Не случайно и такое пожелание от яркого современного критика Валерии Пустовой: «Вы знаете, а мне иногда очень хочется сузить литературу. Ее возможности. Сделать ей тесно. Высечь наконец это напряжение, без которого сейчас писатели так уютно научились изливаться в слове«. Действительно, и мне хочется добавить литературе напряжения, пустить ток по проводам. Но самый ли это подходящий способ?

Хорошо бы определиться, мешает ли нам вымысел как таковой или явная либо скрытая вторичность вымысла, когда автор заимствует и строит свое здание целиком из материалов, «бывших в употреблении»? Пустой, бесплодный вымысел в какой-то момент обнаруживает себя — и «здание» текста рушится прямо во время чтения.

У нон-фикшн, безусловно, есть все возможности, чтобы фиксировать, а порой и прекрасно осмыслять прошлое, проводить параллели и устанавливать связи с настоящим (которое, однако, к моменту выхода книги тоже успевает стать прошлым), но нет полноценного взаимодействия с возможным будущим. Документальность ограничена временными рамками, наличием того, что уже есть или было на такой-то момент. И в этом ее самое уязвимое место.

Напротив, вымысел, живое воображение и изображение того, чего нет сейчас, — это двигатель реальности. Конечно, я имею в виду именно индивидуальное творческое воображение, а не его многочисленные симулякры.

Например, что можно сказать о состоянии и самоощущении современной русской литературы, основываясь на документальных источниках, — многолетний упадок читательского интереса, постоянные сетования и сомнения в ее значимости. Даже кратковременные всплески интереса к отдельным произведениям вряд ли дадут ответ, как сделать современную литературу более востребованной и авторитетной? 

Рецепт успеха есть, однако он требует сочетания сразу нескольких важнейших факторов:

  1. Нужен гениальный (по масштабу дарования, а не объявленный таковым) автор. А лучше даже несколько.
  2. Ему (или им) необходимы мегапрофессиональные редакторы, владеющие всеми нюансами профессии, в том числе осознающие и безусловно принимающие творческое своеобразие автора.
  3. На следующем этапе потребуются квалифицированные специалисты по продвижению (применительно к нашим реалиям, я вижу команду единомышленников), которые доведут книгу именно до того читателя, которому она будет интересна и важна. Никакой самый гениальный писатель не может быть интересен всем в равной мере. Восторг одних почти всегда означает недоверие и неприятие других.
  4. Воспитание института читателя, который на конкретных примерах убеждается, что интересная, нужная и в определенных жизненных ситуациях незаменимая лично для него современная литература существует, а убедившись — обращается к ней снова.

Что еще хочется добавить — читатель, не способный воспринимать вымысел, ментально стареет. Напротив, активный, молодой (не обязательно по возрасту) читатель ждет не фиксации, а изменений. Литература — проверенный способ личностного изменения мира. То есть мир от нее меняется, но — сначала внутренний, индивидуальный, а затем постепенно — внешний. Именно в таком порядке.

В жизни многое представляется зыбким и даже призрачным. Самый достоверный, подтвержденный надежнейшими источниками факт будет выглядеть фейком, если писатель не нашел для него подходящих средств выражения. Читатель никогда не получает абсолютно объективной информации — сам отбор одних фактов для подробного освещения и умолчание (или беглое упоминание) других уже подразумевает одни выводы и мешает сформироваться другим. На мой взгляд, повышенный интерес к нон-фикшн — это следствие кризиса доверия к литературе как таковой. Тот самый «брак по расчету», который мало кого устраивает по-настоящему, почти всегда оставаясь только синицей в руке, пусть даже порой и довольно упитанной.