Для начала уточню, что я отнюдь не являюсь военным экспертом. Как прежде не был вирусологом, политологом или прогнозистом криптовалют. Дальнейшие мои размышления касаются именно возможного развития литературы – точнее, одного из ее направлений, которое из-за политических событий может стать самым ярким и актуальным. Речь пойдет о военной литературе, прежде всего о прозе.
Чем вообще обусловлено ее появление? Конечно, пережитой войной как испытанием, близостью смерти, потерями, сломом быта, переоценкой и переосмыслением всей прошлой жизни. Из радости побед и боли поражений рождается большая литература. С войны возвращаются люди, которые становятся значимыми писателями. Не обязательно самыми значимыми, но без них национальная культура была бы не только неполна, но и могла бы не найти камертон для конкретной эпохи. Однако надо признать, не каждая война оставляет по себе по-настоящему важные книги. Почему так?
Для ответа вкратце проанализируем влияние на литературу ратного опыта последних двухсот лет российской истории. Крымская война во многом сформировала Льва Толстого, дала ему не только жизненный опыт для «Севастопольских рассказов», но и моральное право замахнуться на «Войну и мир». С Русско-турецкой войны 1877–1878 годов вернулся и – несмотря на недолгую жизнь – успел оставить по себе благодарную память Всеволод Гаршин. Русско-японская 1904–1905 годов не только раскрыла новые грани таланта Леонида Андреева и Викентия Вересаева, но и дала импульс созданию таких масштабных полотен, как «Цусима» А. Новикова-Прибоя и «Порт-Артур» А. Степанова. А после Гражданской войны проявились дарования Шолохова, Булгакова, Газданова, Фадеева, Лавренева. Целая плеяда окопных, лейтенантских, блокадных авторов вышла из шинелей ВОВ. После Афганистана – О. Ермаков, М. Евстафьев, В. Николаев, А. Козлачков. После Чеченских войн – А. Бушковский, К. Алексеев, А. Карасев, отчасти Г. Садулаев.
При этом сама война может быть проиграна на поле боя или же по комплексу иных политических факторов (как, например, упомянутые Крымская, Русско-японская 1904–1905 годов, Афганская или Первая чеченская) либо, наоборот, стать победоносной (как упомянутые выше Русско-турецкая, Великая Отечественная или молниеносная Советско-японская 1945 года). То есть победа или поражение не становились определяющими для глубокого писательского высказывания.
Не появляются же значимые книги по двум главным причинам. Первая – масштабы войны или специальной операции носят очень ограниченный характер, в них активно участвует не так уж много людей; они отбираются по профессиональным качествам, в число которых не входит литературный талант. Более того, он, как правило, этим качествам противопоказан. Достаточно вспомнить Корею, Вьетнам, Анголу и т. д. Какие произведения, написанные на русском, мы читали о тамошних событиях? Вряд ли кто-то вспомнит хотя бы несколько, несмотря на активное (а порой – и героическое) участие в них «добровольцев» и военных советников из СССР.
Вторая уважительная причина – творческий цейтнот, когда вслед за одним военным событием практически немедленно (в течение двух-трех лет) следуют другие, еще более грандиозные. Литература требует времени на проживание и осмысление, а этого-то времени у авторов не оказывается. Так Первая мировая война в России не стала самостоятельным трагическим и травматическим опытом, каким осталась для немцев, американцев, англичан и французов, а фактически сразу перешла в еще более кровопролитную Гражданскую, где линия фронта зачастую проходила внутри семей. Так же и масштабные локальные войны на Халхин-Голе и в Финляндии померкли с началом Великой Отечественной.
О недавних и нынешних событиях на Донбассе писали и пишут отнюдь не дебютанты, а, наоборот, весьма опытные и признанные авторы, такие как Захар Прилепин или Борис Евсеев, Марина Ахмедова или Сергей Самсонов. Другие талантливые авторы, как правило, проявляются эпизодически – небольшими рассказами или очерками в коллективных сборниках. И здесь могу отметить покойных одессита Алексея Ивакина и херсонца Юрия Ковальчука, ныне популярного военкора с весьма авантюрной биографией Владлена Татарского, совсем юных писательниц-луганчанок Екатерину Щербу и Фаину Савенкову. Доступные нам тексты с украинской стороны, как правило, не стремятся объективно показать ситуацию и несут явный отпечаток пропаганды. Опять-таки, вполне возможно, что уже существуют или пишутся прямо сейчас высокохудожественные и достоверные романы, глубоко раскрывающие эту тему. Например, по отзывам ряда писателей, одной из таких событийных книг может стать совсем недавно вышедший из печати роман Александра Можаева «За чертой» (кстати, и этот автор тоже отнюдь не дебютант). Однако лично я таковых романов пока не читал (по крайней мере, в целостном и завершенном варианте) и самыми яркими страницами «летописи Донбасса» пока остаются публицистика и – в меньшей мере – поэзия.
Итак, стоит ли нам ожидать настоящую прозу, посвященную текущим событиям? Да, стоит, более того, она практически неизбежно должна будет появиться. Вероятнее всего, литературная атака начнется параллельно с трех направлений. Первое: от кого-либо из нынешних российских военных, участников СВО (по численности они уже сопоставимы с контингентом в Афганистане), а также вооруженных сил ЛДНР. Второе: от мирных жителей, корреспондентов, волонтеров и других участников-некомбатантов. И третье: это творчество представителей украинской стороны (в зависимости от исхода – возможно, уже в эмиграции). Почти уверен, что донбасская проза не будет оптимистичной по тематике и тональности и вскроет массу внутренних проблем российского общества – в критической ситуации они всегда становятся очевиднее. Вот таковы мои предварительные прогнозы. Которые вполне могут сбыться, если только не случится чего-то, что надолго затмит текущие события в памяти современников, историков или других разумных существ, которые когда-нибудь заинтересуются судьбой человеческой цивилизации.