Журнал «Русское слово» и революционная демократия

1

И до сегодняшнего времени мы все еще не очень рачительные хозяева, если говорить о том громадном культурном, общественном наследии, которое получили. Недавние дискуссии, например, показали, что во времена господства культа личности из поля зрения исследователей почти начисто выпала целая полоса в развитии русского демократического самосознания – революционное народничество. Но и в той эпохе, которая изучена наиболее тщательно, – в 60-х годах прошлого столетия, – немало белых пятен, немало интереснейших и значительных явлений, по поводу которых живут устарелые, неверные представления.

Благодаря ряду работ советских исследователей мы можем судить сегодня, чем был для русского общества XIX века «Современник», хотя подлинно научной, всеобъемлющей истории даже этого журнала до сих пор не создано.

А что представляло собой «Русское слово»?

Монография Л. Плоткина «Писарев и литературно-общественное движение шестидесятых годов» (1945) воссоздала правдивый облик идейного вдохновителя этого журнала. Но ведь и в отношении позиций Писарева до сих пор идет упорный спор. Точка зрения В. Кирпотина, отрицающая революционный демократизм Писарева, сформулированная им еще в начале 30-х годов, и сегодня имеет немало сторонников.

Ну, а В. Зайцев, Г. Благосветлов, Н. Шелгунов, Н. Соколов, А. Щапов? Их идейные позиции в журнале? Позиция «Русского слова» в целом – в отношении к крестьянской реформе, крестьянской революции, утопическому социализму, тем пробным камням, на которых проверялись общественные убеждения в период 60-х годов?

Ответ, который обычно дается на эти вопросы, крайне неопределенен и расплывчат. Этот ответ чаще всего – не результат тщательного и объективного исследования текста журнала, но вошедшая в привычку «традиция»: именовать сотрудников «Русского слова» неопределенным и вместе с тем уничижительным словечком «радикалы». Или еще: «буржуазные радикалы» – в отличие от «революционных демократов», какими были Чернышевский или Добролюбов. И что любопытно: после исследования Л. Плоткина мало кто решается в открытую зачислять Писарева в «буржуазные радикалы», зато без каких бы то ни было оснований, без серьезного изучения творчества «буржуазными радикалами» сплошь и рядом объявляются все остальные сотрудники «Русского слова» (исключение делается разве для Н. Шелгунова). И вот уже исследователь С. Борщевский, выпустивший в 1956 году книгу «Щедрин и Достоевский. История их идейной борьбы», объединяет всех сотрудников «Русского слова» термином «радикалы» и изображает полемику «Современника» с «Русским словом» как борьбу с ними революционных демократов.

Эта точка зрения находит отражение даже в учебных пособиях. Так, Г. Поспелов в своих лекциях по истории русской литературы XIX века принципиально выводит «Русское слово» Благосветлова и Писарева за пределы революционно-демократического мировоззрения. В главе «Мировоззрение революционных демократов в 1860-е годы» мы не найдем даже упоминания имен сотрудников «Русского слова». И не удивительно: Благосветлов и Писарев, в представлении Г. Поспелова, были «первыми представителями возникшего в 1860-е годы нового течения русской демократической мысли, отличного от крестьянской демократии, представленной Чернышевским и Добролюбовым, Некрасовым, Салтыковым-Щедриным, Курочкиным и другими» ¹. Если Благосветлов и Писарев не были «крестьянскими демократами», интересы какого же класса русского общества той поры отстаивали они в своей деятельности? Очевидно, буржуазии? По-видимому, это и имеет в виду Г. Поспелов, называя «Русское слово» журналом «радикально-демократическим» ².

Противопоставление круга публицистов, группировавшихся вокруг «Русского слова», революционерам-демократам 60-х годов отчетливо звучит в последних работах В. Кирпотина. Так, в книге «Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество» он утверждает, например, что во второй половине 60-х годов Писарев, не говоря уже о других сотрудниках «Русского слова», отходит от революционной демократии, отрицает революционный путь развития и всем своим творчеством выражает «надежду прийти к социализму, минуя политическую борьбу и революционное восстание», путем трудового устройства «частной жизни», надежду «на немедленное осуществление «гармонических» форм труда и в деревне и городе, в обход борьбы против самодержавия…» ³. По мнению В. Кирпотина, признав крепостничество вчерашним днем, Писарев закономерно пришел к отказу от революционной тактики.

«Оценка ситуации, созданной реформами шестидесятых годов, – отмечает В. Кирпотин, – имела весьма важное значение. От характера этой оценки зависело в известной мере определение тактики борьбы. Отказ от революционной тактики связан был с признанием полной ликвидации крепостнических отношений реформами, ибо цель борьбы и состояла тогда в окончательной ликвидации крепостничества и самодержавия» ⁴.

В самом деле, отношение к крестьянской реформе, оценка пореформенной обстановки в России делили русское общество на два непримиримых лагеря: революционно-демократический и либерально-охранительный. И начинать разговор об истинных позициях «Русского слова» следует с вопроса о том, как в действительности относился этот журнал к крестьянской реформе 1861 года, можно ли считать, что он признавал факт «полной ликвидации крепостнических отношений реформами»?

2

Каждый, кто имеет хотя бы отдаленное представление о «Русском слове», в ответ на этот вопрос обязательно вспомнит: в марте 1861 года в «Современной летописи» журнал высказывался в поддержку «Положений 19 февраля». «Манифест 19 февраля 1861 года, уничтожающий крепостное право, – говорилось там, – является началом неисчислимых реформ нашего гражданского и политического быта, реформ, которые, по естественному историческому закону, должны следовать одна за другой, с исчезновением главнейшей причины, удерживавшей в неподвижности силы и развитие народа» ⁵.

И тем не менее эта выдержанная в официальном духе, оценка «Положений» вовсе не служила свидетельством либеральных колебаний журнала, а была вынужденной, в силу сложившихся обстоятельств, акцией⁶. Достаточно сослаться на тот факт, что это было единственное выступление «Русского слова» в 1861 – 1866 годах, содержавшее положительную оценку реформы 19 февраля. Уже в той же, мартовской книжке журнала «за 1861 год редакция публикует статью П. Бибикова «Третье сословие во Франции до революции», где раскрывается взгляд на реформу, принципиально отличный от того, который содержится в «Современной летописи». Говоря о крестьянской реформе во Франции (читай – в России), П. Бибиков пишет: «Боязнь общего восстания заставляет господ согласиться уступить за деньги свое незапамятное на них право. Но эти уступки не могли произвесть общего и полного освобождения; затруднения были слишком велики, нужны были радикальные изменения прав собственности» (1861, N 3, стр. 14).

И тем более не случайно, что в следующем номере «Русского слова», вышедшем в свет в апреле 1861 года, когда вся либеральная пресса была заполнена песнопениями в адрес свершившейся реформы, нет буквально ни строчки о «Положениях 19 февраля», зато напечатана большая, имеющая принципиальное значение статья «Невольничество в Южно-Американских штатах» (за подписью: А. Топоров). Первые же страницы статьи поражают неожиданной, но исключительно важной для России 60-х годов мыслью: «…если невольничество назвать преступлением против человечества… то кого обвинять более в его существовании: плантаторов или негров?.. Справедливость требует сказать, что и невольником быть также преступно, как и рабовладельцем, – и то и другое одинаково способствует злу Если плантаторы употребляют для осуществления своих целей хитрость и силу, то кто мешает этим стадам ринуться за своими вождями-аболиционистами, чтобы разбить цепи, которые на них надеты? Позорное клеймо неволи прежде всего должен стараться смыть тот, кто его носит…» (1861, N 4, стр. 16 – 17).

Как же разрешится вопрос о невольничестве, если «сами негры не в состоянии себя освободить»? В этом случае «вопрос о невольничестве пойдет так называемым мирным законодательным путем и, по всей вероятности, остановится на полумерах, под видом обоюдных уступок и желания согласить несогласимые интересы обеих сторон: плантаторов и невольников» (1861, N 4, стр. 27). Стоило подставить в статье «Невольничество в Южно-Американских штатах» вместо слова «невольник» – «крепостной», а вместо «американских штатов» – «Россию», – и умудренный читатель 60-х годов приходил к последовательным революционно-демократическим выводам. Он убеждался, что единственный путь действительного освобождения крепостных – крестьянская революция.

Но, быть может, статья А. Топорова не выражала направления журнала?

В следующей книжке журнала за 1861 год помещается «Современная летопись» – за той же подписью, что и статья «Невольничество в Южно-Американских штатах»: А. Т-ров (сокращенное от А. Топоров) ⁷. Эта «Летопись» – единственный материал в майской книжке журнала, который содержит отклик на реформу. «Вообразите, – пишет автор, – что вы владелец обветшалого, деревянного, деревенского барского дома, доставшегося вам по наследству по длинной нисходящей линии… Все стены вашего дома, полы, мебель, – одним словом, все, что помягче, – изъедено, подточено, испорчено и требует конечного, радикального возобновления; но вы скупы, вам хотелось бы все исправить, только не заново… и вот вы решились исправить покоробившиеся полы ваших комнат, но тут возникает вопрос о крепости стен; вы пробуете вставить несколько бревен, но тут возникает вопрос о гнилости углов, там далее оказываются сгнившими и крыша, и потолки, и т. д.» (1861, N 5, стр. 2). В действительности, делает вывод обозреватель «Русского слова», «весь дом не годится», и его следует перестраивать заново.

Страницы «Летописи», касающиеся непосредственно крестьянского вопроса, полностью посвящены изложению обстоятельств «печального события» – крестьянского восстания в Бездне. Летописец подробнейшим образом излагает, основываясь на официальных сообщениях, ход событий в Бездне, поставив в центр внимания причину волнений: «Антон Петров, как сказано в вышеизложенной реляции, объяснил крестьянам, что он доискался в положениях чистой воли, которая как нельзя более согласовывалась с ожиданиями крестьян и которая означает совершенную независимость не только от помещиков, но и от местных начальств. Крестьяне простодушно поверили тому, что они ожидали и чего желали. Антон Петров, до принятия строгих и решительных мер свиты Его Величества генерал-майором графом Апраксиным, успел распространить свою пропаганду и внушения полного освобождения крестьян с землею даже за пределы Казанской губернии, так что в столь короткое время единомышленники Петрова начинали являться из Самарской и Симбирской губерний. Нужно удивляться единодушию, с которым крестьяне подчинились заблуждению, вызвавшему со стороны графа Апраксина строгие и решительные меры» (1861, N 5, стр. 23 – 24).

Итак, «чистая» воля, которой «ожидали», «желали» и не получили крестьяне, которая «как нельзя более согласовалась с ожиданиями крестьян», – это «полное освобождение крестьян с землей» (курсив наш. – Ф. К.). Такова истинная программа «Русского слова» 1861 – 1862 годов в крестьянском вопросе.

Майская «Современная летопись» «Русского слова» лишь частично была посвящена революционным волнениям крестьян. В июне «Современная летопись» от первой до последней страницы заполнена сообщениями о революционном вале крестьянских волнений, вызванных к жизни реформой 19 февраля. Несмотря на прямое запрещение цензуры, редакция «Русского слова» находит возможность нарисовать на страницах журнала впечатляющую картину грозного возмущения, которым крестьянство встретило самодержавно-крепостническое «освобождение».

Как и в майской книжке журнала, внутренний обозреватель «Русского слова» использовал право редакции перепечатывать или перелагать официальные сообщения о «крестьянском деле», компануя и по возможности комментируя их по своему усмотрению. Эти собранные из всех возможных источников и объединенные вместе официальные сообщения о «волнениях, беспорядках и недоразумениях» раскрывали всю степень народного неудовольствия реформой, давали внушительную картину находившейся на грани народной революции страны. Вместе с тем они наглядно показывали и ту беспощадность, с которой самодержавие расправлялось с восставшими крестьянами.

Причина волнений, утверждает автор «Современной летописи», в том, что крестьяне чувствуют себя обманутыми.

1. Г. Н. Поспелов, История русской литературы. Эпоха расцвета критического реализма (40 – 60-е годы XIX в.), Изд. МГУ, М. 1958, стр. 140.[↩]
2. Там же, стр. 204.[↩]
3. В. Кирпотин, Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество, «Советский писатель», М. 1955, стр. 189.[↩]
4. Там же, стр. 228.[↩]
5. »Русское слово», 1861, N 3, стр. 1. В дальнейшем все ссылки на «Русское слово» приводятся в тексте.[↩]
6. »Современная летопись» в мартовской книжке за 1861 год была первым внутренним обозрением журнала. За эту возможность открыто говорить о важнейших событиях внутренней жизни в стране «Русское слово» боролось очень долго; наконец, получив в марте 1861 года право начать обозрение внутренней жизни страны, журнал, в силу неумолимых цензурных обстоятельств, не мог ни обойти молчанием «Положений 19 февраля», ни выступить с критикой их. Следует отметить, что давление цензуры на демократические журналы в марте 1861 года было вообще исключительно велико. Даже «Современник», в «Заметках» И. Панаева, был вынужден напечатать тогда стандартные «верноподданнические» похвалы реформе.[↩]
7. Этот факт помогает установить, кто скрывался за псевдонимом А, Топоров. «Современную (с 1863 года – «Домашнюю») летопись» с мая 1861 года по 1864 год вел Г. Е. Благосветлов; следовательно, и статья «Невольничество в Южно-Американских штатах» была написана им.[↩]