Живые традиции

Слово Блока – это вечно живое слово, и, как все подлинно живое, оно развивается во времени. Время открывает в бездонной блоковской строке все новые глубины. Поколения писателей всякий раз заново переживают и свою причастность к Блоку, и созвучность его творчества эпохе.

Ныне так же, как и в 20-е и 30-е годы, Блок остается нашим великим современником. Поэтому вопросы, касающиеся жизни блоковской поэзии во времени, неизменно актуальны. Редакция «Вопросов литературы» обратилась к ряду известных советских писателей с анкетой, которая содержит следующие вопросы:

Какое место, по Вашему мнению, принадлежит Блоку в судьбах нашей культуры?

Как Вы расцениваете значение литературного наследия Блока для современности?

Какую роль сыграл Блок в Вашей творческой биографии?

Ниже приводятся ответы писателей.

Ираклий АБАШИДЗЕ

Прежде чем ответить на вопросы анкеты, я хотел бы помянуть новую книгу Владимира Орлова об Александре Блоке – «Гамаюн». Об этом великом поэте XX века написано немало, и тем приятнее отметить эту монографию. «Гамаюн» великолепно передает атмосферу литературной России начала XX века, дух полного тревожных ожиданий кануна и первых лет революции. Хочется поблагодарить Владимира Орлова, замечательного знатока и исследователя русской и советской поэзии.

Место Александра Блока в новой русской культуре, в новом русской поэзии определено настолько ясно, что мне трудно будет говорить об этом обстоятельно, не впадая в хрестоматийность. Позвольте объединить первый вопрос со вторым.

Русскую поэзию XX века, в частности поэзию начала века, украшают имена великолепных мастеров; многих из них вспоминаем, вновь и вновь обращаясь к их творческому опыту, но русская поэзия начала XX века – прежде всего Александр Блок с его эпохальной всеобъятностью, глубиной постижений, высотой духа и масштабностью. Никому еще не удавалось увековечить в поэтическом слове с такой силой и пронзительностью канун Великого Октября, как это сумел сделать Блок. Вопрос этот хорошо изучен в истории русской литературы и культуры, и я хотел бы лишь подчеркнуть значение великого поэта для развития национальных поэтических культур.

Естественно, говоря о значении творчества Блока для советских национальных литератур, о его ^благотворном влиянии, можно вести речь прежде всего там, мне кажется, где налицо поэтическое слово, прошедшее дальний путь развития, слово., прочно стоящее на родной почве, – как и подобает по-настоящему оригинальной поэзии, впитавшей опыт цивилизованного мира, и в первую очередь опыт русской поэзии и поэзии Запада XIX и начала XX века. Только находясь на уровне века, созрев к восприятию новых поэтических идей, та или иная национальная литература могла пройти через поэтический мир Александра Блока, обогатиться, но остаться самой собой.

Влияние поэтического слова Александра Блока на грузинскую поэзию чувствуется еще до революции в творчестве наших символистов, «голубороговцев» («Голубые роги») и в ранних стихах родоначальника советской грузинской поэзии Галактиона Табидзе. Возвратившись из революционного Петербурга, в своем «Прологе к 100 стихотворениям» Галактион повествует о великих потрясениях, постигших мир: о падении империи, о свержении могущественных монархов, но самым значительным, достойным пера мартирографа событием этих тревожных лет он считает смерть «царя поэтов» – Александра Блока.

Александр Блок был метром и духовным наставником грузинских поэтов того поколения. Такие же отношения связывают последующие поколения грузинских поэтов с Владимиром Маяковским. Это историческая истина.

Какую роль сыграл Блок в моей поэтической биографии? У Блока я всегда учился и учусь по сей день мастерству поэтической формы, мастерству владения емким словом. Он навсегда останется для меня желанным и надежным поводырем в безбрежном и непостижимом мире поэтического слова.

г. Тбилиси

Маргарита АЛИГЕР

Добросовестно вникнув в вопросы анкеты, я полагаю, что первые два вопроса уже в значительной мере заключают в себе и ответы, и мне, пожалуй, можно на них и не отвечать. Я позволю себе ответить лишь на третий вопрос: «Какую роль сыграл Блок в Вашей творческой биографии?»

Слава богу, я узнала Блока в раннем детстве и до сих нор помню скорее, пожалуй, ощущение, чем впечатление, почти физическое ощущение, вызванное двумя лирическими стихотворениями, прочитанными мной в книжке альманаха «Шиповник», который читал отец. Наверное, я совсем не все в них поняла, но эта обволакивающая магия, это ни с чем не сравнимое ощущение – его не забыть, его не рассказать. Да и ни к чему пытаться – каждый сам его испытывает и, вероятно, по-своему.

А потом был первый в моей жизни школьный утренник, и старшеклассник прочитал с эстрады «Двенадцать». Волшебство, магия или, может быть, нечто родственное ощущению огня, или ветра, или мороза, или яркой вспышки света. И это было уже на всю жизнь, и спасибо за это жизни.

Но хватит, однако, придыханий. О Блоке можно и нужно говорить точно и твердо, а не захлебываясь превосходными степенями. Так вот, Блок научил меня тому, что сила и выразительность поэзии заключается прежде всего в ее драматизме, в ее наполненности и насыщенности, в ее значительности и важности для других людей, для тех, кому она предназначена, к кому обращена. Не может истинная поэзия говорить о несущественном и говорить несущественно, незначительно, несерьезно. Нет, нет, не подумайте, будто бы я отрицаю в поэзии шутку, улыбку, игру, даже озорство, – они ей подчас бывают просто необходимы, поэзии, и как же без них?! Я имею в виду стихи несущественные или незначительные, которые, однако, пытаются выглядеть значительно и серьезно, и подчас им это почти удается. Почти – потому что ненадолго. Потому что их ничтожество неизменно и непременно обнаружится, и они перестанут существовать, даже опубликованные, даже прославленные.

Подлинный глубокий драматизм поэзии определяет, на мой взгляд, ее самое высокое назначение: человечность, страстность, истинную ражданственность. Только переживая всечеловеческую трагедию, боль всего человечества, переживая всей душой, всей глубиной своих чувств, можно помочь людям перенести их, обрести силы для борьбы со злом и за добро. Этому учит, по-моему, могучая поэзия Александра Блока.

Имант АУЗИНЬ

1. Творчество Александра Блока всегда было одной из величайших вершин, на которую ориентировались латышские поэты XX века.

Поэта знали, с ним встречались его современники – латышские поэты А. Курций, К. Круза и другие. Блок по праву считается одним из первых выдающихся русских переводчиков нашей поэзии – ему принадлежит конгениальный перевод «Реквиема» Плудониса (в «Сборнике латышской литературы» под редакцией В. Брюсова и М. Горького, 1916).

Творчество Блока оказало влияние на крупных латышских поэтов, в первую очередь на Яна Судрабкална (1894 – 1975). В 1921 году наш будущий народный поэт посвятил Блоку цикл стихов; в частности, он писал:

Средь песен, что были для мира пропеты,

Я сладостней ваших не знал ни одной.

И сколько б меня ни пленяли поэты,

Ваш облик всегда, неизменно со мной.

Знаменательно, что эти слова любви принадлежат одному из лучших знатоков мировой поэзии в нашей литературе.

Творческому подвигу Блока, его размышлениям о революции и интеллигенции посвящена статья Я. Судрабкална «Памяти Александра Блока», написанная в историческом 1940 году. Поэт позже неоднократно возвращался к творчеству своего великого русского собрата.

Неразрывно связано с Блоком творчество проникновенного лирика Яна Зиемельниека (1897 – 1930). В его книгах своеобразно переплавлен образ Незнакомки (первый сборник Я. Зиемельниека 1923 года так и называется – «Незнакомка»).

Это лишь некоторые факты, характеризующие ту кровную связь с творчеством Блока, которая в латышской литературе не терялась никогда.

В начале 20-х годов латышский революционный поэт Леон Паэгле перевел «Двенадцать» и «Скифов». Долгое время эти переводы сохраняли свое значение; «Скифов» мы и теперь включили в «Избранное» Блока к 100-летию поэта. В наше время новый перевод «Двенадцати» был осуществлен И. Зиедонисом. Блока переводили и многие другие латышские поэты.

Духовная связь латышской поэзии с Блоком настолько же глубока и значительна, как связь ее с Пушкиным.

2. На этот вопрос я предпочел бы ответить коротко. Время подтвердило многие мысли, догадки, предчувствия Блока как в исторически-культурном, так и в сугубо поэтическом плане. Именно поэтому его книги продолжают оставаться живым родником и для многочисленных читателей, и для поэтов.
3. Мое отношение к творчеству Блока лучше всего характеризуют два факта: в 60-е годы мы вместе с Арией Элксне перевели сборник лирики Блока. Довольно объемистая книга вышла шестнадцатитысячным тиражом и разошлась в нашей республике почти мгновенно.

Накануне 100-летия поэта я составил и частично перевел «Избранное» (1980) Блока. Здесь представлены лучшие переводы Л. Паэгле, А. Имерманиса, И. Зиедониса, А. Элксне. К переводам Блока обратились также поэты младших поколений.

Для латвийского радио я с увлечением перевел пьесу «Незнакомка».

Мне кажется, именно работа над переводами выдающегося поэта дала мне возможность глубже познать некоторые важные грани его творчества. Как бы новыми глазами я перечитывал письма и дневниковые записи Блока, книги и статьи о нем.

В наших спорах о путях развития современной поэзии опыт Блока не только важен, но прямо-таки актуален. В частности, не раз я задумывался об аскетизме, суровости поэтического мира Блока, как художественном воплощении драматизма эпохи. Правдивость, предельная искренность поэта находят выражение в предельно кратких, точных, эмоционально насыщенных строках.

Блок – удивительно тонкая, артистическая натура; употребляя слова Аполлона Григорьева, можно сказать, что у него исключительная «способность творения».

Но это не все.

Перефразируя слова того же поэта-романтика, которым интересовался Блок, можно сказать еще нечто очень существенное:

«Он знал муки рождения идеи».

г.Рига

Рыгор БОРОДУЛИН

1. Впереди нашего века Блока поставили не дата рождения, не начало взлета его творчества. Глубинно русский талант, умноженный на нечеловеческую работоспособность, поразительное чувство времени, движения истории сделали поэта явлением мировой культуры.

Из тех ста лет, которые сейчас исполняются Блоку, он прожил всего сорок. А его поэзия будет жить еще не одно столетие, входя в кровь и плоть русскоязычного читателя, в сознание славянского мира, в культуру многих других народов, хотя и трудно представить его стихи полногласно звучащими на других языках – уж слишком он русский, слишком глубок в нем славянский корень.

2. По отношению к творчеству Блока слово «наследие» звучит не совсем точно. Мы привыкли под этим словом понимать нечто отдаленное, отстоявшееся, даже чуть-чуть застоявшееся. А все созданное великим русским поэтом настолько активно – современно, что с полным правом можно говорить о школе Блока, где воедино сплавлены мастерство и талант, интуиция и мысль. Причем мастерство настолько совершенное, что не замечаешь следов работы. О магии блоковского слова можно говорить бесконечно.

Загадка противоборства двух миров в «Скифах» остается и загадкой возможности слова быть таким многозначным и пророчески неземным.

Не говоря уже о принципиально новом восприятии мира и революции, поэма «Двенадцать» предопределила развитие жанра поэмы нашего века. Она раскрыла новые возможности ритма, символа, движущего поэтическую мысль, она доказала ненужность рифмованного описательства, которое, кстати, в последнее время вновь начинает набирать силу…

«Двенадцать», – будто от 12 часов на циферблате истории начался отсчет времени, работающего на Блока.

Символ в жизни и в творчестве Блока играл большую роль. Символично, на мой взгляд, что совпали круглые даты – 100-летие Блока и шесть веков Куликовской битвы. Победа славян и торжество русской поэзии!

Можно много говорить (употреблю достаточно затасканный «газетный термин) о наставнической роли Блока в современной поэзии, об организующем значении его ограненной мысли.

3. Со страниц школьного учебника и скромного гослитовского однотомника в родных Ушачах впервые посмотрел на меня поэт с пушкинской, обрамленной нимбом волос головой, поэт непонятно притягательный, излучающий особый, необычный свет.

Блок был и остается для меня эталоном требовательности к себе, образцом работы над словом, рождающим чудеса.

Ранимая совесть России, Блок – та вершина поэзия, которая возвышается у горизонта наших стремлений.

г. Минск

Е. ВИНОКУРОВ

К Блоку в разное время я относился по-разному, в разное время я любил разные стихи.

Сейчас мне нравятся стихи хотя и написанные не одновременно, но составляющие тем не менее один, на мой взгляд, цикл, объединенный ясак бы одним ощущением, одной внутренней мыслью.

Эти стихи безотчетно я выделил среди других, и они составили тоненькую книгу, вышедшую в издательстве «Молодая гвардия», мной составленную и снабженную моим предисловием. Это стихи: «Девушка пела в церковном хоре…», «На островах», «Черный ворон в сумраке снежном…», «Не спят, не помнят, не торгуют…», «Незнакомка», «Ночь, улица, фонарь, аптека…» и др. Собрав эти стихи вместе, я вдруг понял: они об одном – о мировой ночи и о спасительности иллюзии. Я понял, что это очень определенный, точный по слову, «материализованный», почти «акмеистически» вещный и в то же время «символически» высокий цикл. То есть это его, на мой взгляд, центральный цикл, где он себя нашел, «где он, по-моему, настоящий. Поэтому-то он здесь» такой воплощенный, безукоризненно меток по слову, по своему звучанию. Звучание – безошибочный критерий истинности смысла, искренности: «Вновь оснежённые колонны…» Как этот цикл я, точно по звуку, и люблю сейчас!

Стихотворение, где «над бездонным провалом в вечность задыхаясь летит рысак», – одно из лучших в русской поэзии.

Сюда же, в этот цикл, идут стихи: «Похоронят, зароют глубоко…», «Над черной слякотью дороги…», «Познай, где свет, – поймешь, где тьма». И, если быть честным, я должен прямо сказать, что многие стихи, которые мне были близки, когда мне было лет пятнадцать, сейчас оставляют меня равнодушным. Мне кажется сейчас, что, например, строки: «Влюбленность расцвела в кудрях и в ранней грусти глаз…» – претенциозны. Многовато красивостей, декоративности;

Но это, как он же сказал, «случайные черты». Понять недостатки поэта – это значит понять и его достоинства, ведь, как опять же сам Блок писал: «Познай, где свет, – поймешь, где тьма». «Если поэт не «икона», а живое явление, его лучше понять в контрастах».

Я приведу в заключение одно место из поэзии Блока, высоты и напряжения которой не досягал, может быть, на мой взгляд, ни один русский поэт:

Но не за вами суд последний,

Не вам замкнуть мои уста!

Пусть церковь темная пуста,

Пусть пастырь спит; я до обедни

Пройду росистую межу,

Ключ ржавый поверну в затворе

И в алом от зари притворе

Свою обедню отслужу.

Иван ДРАЧ

1. С каждым годом все отчетливее видится, что Александр Блок не только по праву стоит в ряду, начатом Александром Пушкиным и Михаилом Лермонтовым, но и имеет свой, так сказать, тайный запас, далеко не до конца разгаданный нами, людьми последней четверти XX века. Художник удивительно откровенной силы, какой-то обжигающей открытости, часто не поддающийся нашей самоуверенной алгебре познания, для русской культуры он – залог славного будущего. Он начал постигать такое, от чего многие сознательно ушли, предпочтя осваивать облегченные задачи. Он брался за самые трудные проблемы, и когда разрешал их блистательно, не было художника счастливее его, а когда падал под тяжестью неразрешимости, не было мастера печальнее. Александр Блок – равновеликий среди великих мастеров русского стиха – уже сбывшихся и будущих. Слово «будущих» здесь не случайное слово. Именно Блоку, мне кажется, со всей печалью его, со всей обжигающей открытостью, с неизбывной радостью его постижений, принадлежит будущее. «Будущее» – вот заветное слово из ягдташа автора «На поле Куликовом»…
2. «Литературное наследие» – не странно ли звучит это словосочетание применительно к Александру Блоку? Ведь он современен с головы до ног! Современен распахнутостью своей щедрой, доброй и воинственно чуждой всяческому лицемерию души.
   

   Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.

   Получить доступ

   Уже подписаны? Авторизуйтесь для доступа к полному тексту.