«Жди меня» (Моя встреча со стихотворением Симонова)

Незадолго до своей кончины ленинградский писатель Сергей Петрович Варшавский (1906 – 1980), более всего известный своими книгами по истории Эрмитажа (совместно с Ю. И. Рестом¹) – «Рядом в Зимним», «Билет на всю вечность», «Подвиг Эрмитажа», – познакомил меня с несколькими рассказами. Среди них был и очерк-воспоминание о восприятии им в годы войны стихотворения К. Симонова «Жди меня». Очерк остался в архиве писателя и любезно предоставлен его сыном Ю. С. Варшавским. Этот материал в канун 40-летия Победы напомнит читателям о стихотворении, которое в годы войны получило всенародное признание. Одно из свидетельств этого признания – очерк, публикуемый ниже.

1

Грустное зрелище являла собой гостиница «Москва» в январе 1942 года. Полупустая и запущенная, с плохо освещенными безлюдными гулкими коридорами, она глядела пустыми глазницами оконных проемов, задернутых плотной синей бумагой, зашитых в фанеру и картон, на уличный широкий проезд, по которому, тонущему в снежных заносах, нет-нет да и пробегут навстречу друг другу одинокие прохожие или прогромыхает тяжелый танк с обожженной броней. Я больше года не бывал в Москве и потрясен картиной, представшей моим глазам. «Разгром немецко-фашистских полчищ под Москвой»…»Победа под Москвой»… Цена победы…

Наши писательские семьи разметаны по всей стране, кого только куда только не занесло! В Ташкент, в Ашхабад, в Самарканд, в Термез, в Чистополь, в Молотов, в Свердловск, в Челябинск, в Новосибирск. Мои – под Молотовом, в деревне Черная, – название могло бы быть почерпнуто из «Кому на Руси жить хорошо»… Все без исключения тоскуют по женам. Дальние письма, медленно и редко доставляемые почтой, читаем под водку вслух, опуская из скромности ласковые обращения, заставляющие при чтении наедине обмирать сердечную мышцу, а также и чрезмерную интимную лирику, предназначенную не для чужих ушей, понятную до дна только двоим.

В Москве мы с Юлием оказались мимоходом: из Ульяновска – проездом, в Новороссийск – пролетом. Главному политуправлению мы сейчас нужны на Черноморском флоте, задание получим по прибытии – завтра, 14 января, на самолете наркома Кузнецова срочно вылетаем в Новороссийск. У нас в Москве только одно еще дело – нами написан очерк размером около авторского листа о первых, августовских налетах балтийской авиации на Берлин, о группе дальних бомбардировщиков, ведомых подполковником Преображенским, штурманом майором Хохловым с радистом сержантом Кротенко на борту флагманского самолета, по ответственнейшему заданию Главного командования в глубь вражеской территории, в самое логово врага – на Берлин. Книжке нашей предстояло впервые познакомить страну с ходом этой выдающейся воздушной операции и с легендарными героями, эту операцию осуществлявшими. В течение нескольких месяцев наш очерк выдержал затем в разных издательствах пять или шесть массовых публикаций, появился даже в таком авторитетнейшем специальном издании, как «Морской сборник». Но для первой публикации текст очерка был сдан нами в издательство «Правда», в библиотечку «Огонька», где со дня на день и должна была появиться отпечатанная астрономическим тиражом маленькая серийная книжица в белой обложке: «Над Берлином». За день до вылета мы позвонили в редакцию «Огонька», чтобы узнать, как обстоят дела. Дела обстояли хорошо, и нам предложили заехать за гонораром. Можно было бы и не торопиться, но мы улетали неизвестно на какой срок и неплохо было бы еще до отлета выслать семьям в дополнение к воинскому аттестату некоторую сумму.

Комната редакции оказалась пуста – обеденное время, как раз подгадали; все с карточками в руках стоят в длинной столовской очереди за горячей водой с макаронами (суп) и за макаронами без воды (второе). Занятие это продолжительное, даже в прекрасном новом здании «Правды» на Ленинградском шоссе, куда нам не без труда выдали пропуска, еще с утра заказанные огоньковцами. В редакции специально задержался в предвидении нашего прихода милый, заботливый маленький Узин (на таких, знаю я, иногда держатся большие редакционные коллективы). Он берется проводить нас в бухгалтерию, где, впрочем, тоже все, вероятно, на обеде. Идет с Узиным один Юлий – на разведку, я остаюсь на месте.

Давно не бывал в большой столичной редакции. Столы, столы. Подшивки. Хаос разбросанных бумаг. Листы журнальной верстки. Фотографии. Цинковые клише. Оттиски цветных иллюстраций с крестиками на полях… Да, это почище нашей фронтовой многотиражки, которой мы преданы всем сердцем, – всесоюзный журнал «Огонёк»!

От нечего делать перебираю на столе Узина беспорядочно разбросанные бумаги. Новые фронтовые эпизоды, «Тыл кует победу», портреты героев фронта и героев тыла. Все привычно – всюду одно и то же, одна программа: война! И тут я без внимания беру в руки листок, в правом верхнем углу которого, над стихотворением, название которого мне еще ничего не говорит, вижу имя тогда еще молодого К. Симонова. Автоматически, незаинтересованно, ничего не ожидая, приступаю к чтению и с первых же строк вдруг перестаю себя ощущать здесь, в этом пустом помещении, оставленном на обеденный перерыв проголодавшимися людьми; меня охватывает и всего заливает дрожь не то блаженства, не то восторга, как при первом чтении самых великих произведений мировой литературы, которые в разное время удивительно точно выражали мои собственные еще не осознанные чувства, – Шекспира, Гейне, Пушкина. «Я вас любил: любовь еще, быть может…. Как дай вам бог любимой быть другим» – восьмистишие, когда-то еще не затверженное наизусть, прочтенное в первый, самый первый раз. Равное потрясение! Письмо к любимой с фронта, с передовой куда- нибудь в тыл – в Молотов, в Чистополь, в Ашхабад. Мольба. Заклинание. Голос раненой души, голос изнывающего тела. Жди меня! Жди меня!

– Давай, давай быстрей! – Это Юлий прибежал из бухгалтерии. – Кассир из-за нас задержался, надо немедленно получить деньги, иначе он останется без обеда.

1. Ю. И. Рест (литературный псевдоним – Б. Рест) – друг и соавтор Варшавского.[↩]