Жанровые ингредиенты «Сельского кладбища»

Работа выполнена в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы. НК-643П.

«Сельское кладбище» Грея-Жуковского — первый и самый показательный в русской традиции текст, выполненный в жанре «кладбищенской элегии», — довольно хорошо исследовано с точки зрения предшествующих традиций¹. Подробно разобраны и особенности русского перевода, в котором возник ряд мотивов, отсутствовавших в исходнике². Но в широком спектре трактовок «Сельского кладбища» Грея-Жуковского не хватает прочтения, которое бы детально поясняло, что делает это стихотворение элегией — и, соответственно, что делает элегиями произведения, осознанно или нет создававшиеся по тому же канону. Читая «Сельское кладбище», важно также увидеть жанровый состав «кладбищенской элегии», который позволяет понять, на перекрестье каких традиций расцвел этот жанр — и на какие потребности ответил своим появлением.

Что помещается в британскую шкатулку

«Кладбищенская элегия» пришла в Россию из Англии — и неслучайно оттуда. «Именно Англия явилась распространителем тех новых поэтических веяний, того нового тематизма, тесно сплетенного с мыслительно-медитативной деятельностью, который постепенно завоевал себе место в понятии «элегического»»³. Как отмечает исследователь, если Франция шла к элегии «через постижение «галантной тонкости страстей»», то Англия — по пути «открытия природы». Процесс этого «открытия» можно считать главным в английской поэзии XVIII века вообще, о чем пишет в своей монографии И. Шайтанов⁴. Освоение нового для европейского человека опыта велось на перекрестье дополняющих друг друга, но едва ли не противоположных жанров — пасторали с ее противопоставленным городу и свету идеальным пространством, «ночной» поэзии с ее медитативностью, оды с ее наработанным за предыдущий период величественным языком, дидактической поэмы с ее размышляющей и назидательной стилистикой и описательной поэзией, вызревшей в русле дидактической поэмы. «Кладбищенская элегия» преломила в себе все эти жанровые традиции и предложила новую, которую русской поэзии было суждено подхватить в готовом виде. Русская поэзия получила «кладбищенскую элегию» как шкатулку, куда оказались вложены основные жанры европейской лирики, — и русская поэзия еще долго продолжала что-то оттуда вынимать.

Английская поэзия — и этим объясняется ее влиятельность в конце XVIII века в России — первой стала разрабатывать исповедальный язык «чувствительного человека». Этот язык резко сблизил сферу поэзии с жанрами, которые еще недавно не могли претендовать на статус литературных, — дневниками и письмами, породил жанр стихотворений в прозе⁵. Соответственно, потребность в исповедальности постепенно выводила элегию на первые роли в лирике. В русской поэзии это выдвижение в начале XIX века жанра элегии на роль «старшего» жанра (термин Ю. Тынянова) произошло еще более отчетливо.

Предыдущий этап развития элегии был достаточно убедительно датирован Г. Гуковским — 1756-1772 годы. А затем, «с 1772 г. по 1800 г., т.е. за 28 лет, в журналах было напечатано всего около десятка елегий; при этом они не представляют никакого интереса; это — задворки литературы»⁶. Уже позднее исследователями было показано, что ростки обновленной элегии именно в этот «глухой» период показались в поэзии М. Муравьева и С. Боброва, питавшейся от английской почвы⁷. Однако кардинальные перемены в статусе жанра пришлись на первые годы нового XIX века — «видоизменившийся жанр стал доминирующим в новой литературно-эстетической системе», хотя «едва ли не все мотивы, образные и даже лексические средства, которые мы находим в элегии предпушкинской и пушкинской поры, уже существовали в предшествующем литературном репертуаре»⁸. Последнее примечание весьма важно, особенно в свете предпринимаемых исследователями попыток искать оригинальность и новизну в отдельных образах, мотивах, «темах».

Именно с «кладбищенской» разновидности элегии начинается в русской поэзии отсчет неканонической истории этого жанра. «Кладбищенская элегия» как раз и явилась тем жанром, «глазами» которого внешний и внутренний мир были увидены в новом свете — в свете как новой морали, так и новой поэтики.

В 1802 году в «Вестнике Европы» Карамзина был опубликован вольный перевод «Elegy written in a Country Church-yard» (1751) Т. Грея, выполненный В. Жуковским. Этому тексту выпало сыграть ключевую роль в формировании нового элегического языка — недаром век спустя сам топос «сельского кладбища» был назван В. Соловьевым «родиной русской поэзии». Однако важно понимать, что «Сельское кладбище» в исполнении Жуковского не содержало каких-то абсолютно новых элементов. «Кладбищенские элегии», написанные с ориентацией на тексты Юнга и Грея, существовали в русской поэзии и до этого перевода, но именно «Сельское кладбище» утвердило образец стиля, а также дало наиболее полный арсенал приемов и мотивов для элегии такого типа. Впоследствии некоторые из них будут сочтены необязательными для жанровой модели и, следовательно, смогут быть опущены. Другие покажутся столь важными, что обретут самостоятельность и способность продуктивного развития за пределами данного жанра.

Жанр вообще можно уподобить генетическому коду, но находящемуся в подвижном состоянии — каждая новая литературная «особь» как-то меняет сочетание генов, не теряя фамильного сходства⁹. Вот и «Сельское кладбище» можно попытаться прочесть как наиболее полный «каталог» «генов»-приемов «кладбищенской элегии» — чтобы выявление их комплексов позволило увидеть, чем этот жанр обогатил русскую неканоническую поэзию, век которой еще не окончен.

Разрушение пасторального мира

В самом названии стихотворения — «Сельское кладбище» — заложено неразличимое сегодня столкновение некогда разнородных жанровых элементов — пасторального пространства и элегического «кладбища», с появлением которого пространство перестало быть пасторальным. Однако в становлении новой элегии пастораль поучаствовала.

«Пасторальность» как мировоззрение обретает популярность в эпоху Ренессанса. В Англии и Франции ее влияние значительно выходит за пределы лирики — здесь расцветает жанр пасторальных романов. А пастораль в лирике, понимаемая как жанр, объединяющий буколики, идиллии и эклоги, становится одним из ключевых жанров. В частности, с середины XVII века в Англии популярность «Георгик» Вергилия, воплощавших жанровый канон, становится массовой. А первое десятилетие XVIII века — пик развития жанра, вскорСм, например: Douglas W.C. The pastoral elegy in English. L.:

1. Ключевые работы: Reed A.L. The Background of Gray’s Elegy. A study in the Taste for melancholy Poetry. 1700-1751. N.-Y., 1962; Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа». СПб.: Наука, 2002.[↩]
2. Топоров В. Н. «Сельское кладбище» Жуковского: К истокам русской поэзии // Russian Literature. 1981. Vol. X; Строилова А. Г. Рецепция творчества Эдварда Юнга и Томаса Грея в русской поэзии конца XVIII — начала XIX века: Дис. канд. филол. наук. Кемерово, 2008. [↩]
3. Сорокина Я.А. Элегия в системе лирических жанров XVIII века: опыт компаративного анализа. Автореф. дис. канд. филол. наук. М.,1998. С. 14.[↩]
4. Шайтанов И. О. Мыслящая муза. «Открытие природы» в поэзии XVIII века. М.: Изд. «Прометей» МГПИ им. В. И. Ленина, 1989. С. 8, 10. [↩]
5. См.: «Под влиянием английской сентименталистской поэзии формируется новый жанр бессюжетных прозаических произведений, посвященных медитациям героя, которые можно назвать «стихотворениями в прозе». Начало этому жанру положил Карамзин очерком «Прогулка» (1789), открывающимся эпиграфом из «Гимна» Томсона» (Левин Ю. Д. Английская литература в России XVIII века // История российско-британских культурных связей // http://www.russianculture.ru/brit/histbr3.htm).[↩]
6. Гуковский Г. А. Элегия в XVIII веке // Гуковский Г. А. Ранние работы по истории русской поэзии XVIII века. М.: Языки русской культуры, 2001. С. 115. [↩]
7. См., например: Топоров В. Н. Из истории русской литературы. Т. II: Русская литература второй половины XVIII: Исследования, материалы, публикации. М. Н. Муравьев: Введение в творческое наследие. Кн. II. М.: Языки славянской культуры, 2003; Левин Ю. Д. Английская поэзия и литература русского сентиментализма // Левин Ю. Д. От классицизма к романтизму: Из истории международных связей русской литературы. Л.: Наука, 1970; Строилова А. Г. Рецепция творчества Эдварда Юнга и Томаса Грея в русской поэзии конца XVIII — начала XIX века: Дис. канд. филол. наук. Кемерово, 2008.[↩]
8. Вацуро В. Э. Указ. соч. С. 4.[↩]
9. Английский исследователь жанра А. Фаулер считает, что «фамильное сходство» — это гораздо более точный термин, описывающий родственные тексты, чем жанр, понимаемый как класс, — хотя именно о таком строгом понимании и мечтают, как правило, литературоведы (Fowler A. Kinds of Literature. An Introduction to the Theory of Genre and Modes. Cambridge: Harvard U. P., 1982. P. 42). [↩]