Заполняя «белые пятна»
А. Лагунов, Лирика Якова Полонского, Ставропольское книжное изд-во, 1974, 128 стр.; Г. И. Стафеев, Сердце полно вдохновенья. Жизнь и творчество А. К. Толстого. Приокское книжное изд-во, Тула, 1973, 320 стр.
Монографий о русских поэтах у нас пока мало. Особенно не повезло тем из них, которых сравнительно недавно безоговорочно называли поэтами «чистого искусства». При этом не учитывалось, что их художественная практика была намного шире, чем выдвинутая ими ложная теория «чистого искусства», и что сейчас советским читателям дорого живущее в этих произведениях чувство красоты.
Отрадно, что теперь и периферийные издательства выпускают монографии о поэтах, которым раньше уделялось так мало внимания. Ставропольское книжное издательство напечатало книгу А. Лагунова о лирике Я. Полонского – сердечного и задушевного поэта, – книгу содержательную, несмотря на ее небольшой объем. Главным методологическим достоинством книги является то, что в ней органически сочетаются историко-литературный и эстетический анализ лирики Полонского, причем исследование проведено не только на уже известных, но и на архивных материалах (автор, например, приводит любопытнейшее неопубликованное высказывание Полонского о Пушкине: он утверждал, что чувство, выраженное в произведениях Пушкина, «не переставая быть личным и искренним, до такой степени типично, что нет и не будет человека, нормально развивающегося, который бы в ранней или поздней юности своей не испытал его»; стр. 54 – 55).
А. Лагунов четко определяет социальное лицо лирического героя Полонского и его общественную позицию. Он подчеркивает, что одна из главных особенностей этого героя – «гуманизм, искреннее сочувствие и сострадание человеческому горю, стремление всячески утешить и облегчить страдания униженных и оскорбленных» (стр. 27).
По мысли автора, «ощущение неустроенности мира и враждебности его человеку, одиночество и бесприютность – самые характерные эмоциональные состояния лирического героя Полонского» (стр. 74). Это сближало «демократически – просветительскую» позицию Полонского с общественной позицией революционных демократов, в частности Некрасова. Но вместе с тем автор отмечает и отличие Полонского от революционных демократов – в произведениях поэта нет «активного протеста и негодования», что ограничивает его лирику «идейно и эстетически».
А. Лагунов впервые дает систематический анализ поэтики Полонского. Его наблюдения имеют не только эстетическое, но и историко-литературное значение, поскольку анализ поэтики Полонского проводится на широком фоне современной ему русской лирики. Автор сопоставляет поэтику Полонского с художественными приемами Некрасова, Тютчева, Фета и др. Он, например, показывает, что сложные эпитеты у Полонского «передают различные оттенки одного настроения, одной эмоции, а не противоположных, как у Тютчева» (стр. 109). (Ср. эпитеты Тютчева: «пророчески – неясный», «блаженно-равнодушный», и эпитеты Полонского: «братски-отзывный», «громадно-пышный».)
Любопытно и плодотворно также сопоставление жанра стихотворной новеллы у Полонского и Некрасова. «Если в стихотворениях Некрасова, – пишет автор, – центральное место в композиции занимает сцена столкновения разных характеров, в которой они предстают в движении, в непосредственном проявлении, то в стихотворениях Полонского центральным местом, «фокусом» стихотворения служит не бытовая сцена, а, как правило, психологическая ситуация» (стр. 79).
Таким образом, книга А. Лагунова с ее единством идейного и стилистического анализа заметно продвигает вперед изучение одного из талантливых русских поэтов.
К сожалению, в книге мало говорится о литературных традициях, на которых выросла поэзия Полонского. Было бы уместным, например, указать на роль А. Полежаева как предшественника Полонского в разработке кавказской темы. Так, в стихотворении Полонского «Прогулка по Тифлису» можно обнаружить отголоски кавказской бытописи Полежаева, и не случайно эпиграф к своему стихотворению «И я сын времени…» Полонский взял из стихов Полежаева. Можно было бы больше сказать о связях творчества Полонского с античностью (см. стихотворения «Наяды», «У Аспазии», «Вакханка и Сатир» и др.). Тогда облик поэта стал бы в сознании читателя еще многограннее.
Приокское книжное издательство выпустило монографию Г. Стафеева о жизни и творчестве А. К. Толстого. Если «сложить» все стороны художественной деятельности Толстого – автора тончайших лирических стихотворений и мудрых исторических баллад, драматической трилогии, куда входит «Царь Федор Иоаннович» – трагедия, сыгравшая колоссальную роль в истории русского театра, ряда известных прозаических произведений, одного из создателей язвительно – пародийного образа Козьмы Пруткова, – тогда увидишь фигуру поистине огромную.
Лучшая часть книги Г. Стафеева – биографическая. Здесь собрано и систематизировано множество фактов и использован богатый краеведческий материал.
Но много интересного содержится и в той части работы Г. Стафеева, где рассматривается творчество Толстого. Удачен анализ драматической трилогии. Характеристика поэтики этой трилогии дается в соотнесении с лирическими стихотворениями. «Толстой поэт в значительной степени драматический и драматург с сильными наклонностями к лиризму», – пишет автор; монологи в трилогии отличаются сжатостью: из них «безжалостно вычеркивается все, что хоть немного замедляет течение мысли, отвлекает от главного» (стр. 286). Автор, на наш взгляд, правильно определяет идейную сущность трилогии: в ней драматург рассматривает «самодержавную власть как носительницу не созидательного, а разрушительного начала, первопричину гибели многих людей» (стр. 260) и часто изображает трагедии самодержцев как трагедии «сверхчеловеков», ставших жертвами своей власти и обстоятельств, созданных ею» (стр. 283 – 284). Отсюда вытекает параллель с Достоевским, тоже поставившим одновременно с Толстым в 60-е годы проблему «сверхчеловека» (на эту параллель указывает Г. Стафеев, но не развивает эту плодотворную мысль).
В книге Г. Стафеева использованы ценные архивные материалы. Очень интересны, например, неопубликованные варианты стихотворения Толстого «Средь шумного бала, случайно…», ставшего текстом знаменитого романса Чайковского.
Автор, в общем, верно определяет идейную позицию Толстого, поэта с живым общественным темпераментом, произведения которого отнюдь не были образцами «чистого искусства». Он был врагом неограниченной власти – самодержавия, но вместе с тем и противником революционно-демократического лагеря. Об этой позиции ясно сказано в стихотворении «Двух станов не боец, но только гость случайный…», которое цитирует Г. Стафеев, правильно утверждая, что Толстой выдвигал общегуманистические «идеи добра и справедливости, равенства и свободы» (стр. 100). Но, стремясь «поднять» и возвысить мировоззрение писателя, автор допускает значительные преувеличения. Так, он старается доказать, что декабристы решающим образом повлияли на Толстого, и даже утверждает, что он начал писать, «будучи разбуженным восстанием декабристов» (стр. 3). Г. Стафеев здесь основывается главным образом на том, что дядя Толстого, воспитывавший его, А. А. Перовский, знал в молодости некоторых декабристов и сочувствовал их идеям.
Можно упрекнуть автора и в описательности, которая чувствуется в главе о поэзии Толстого. Хотя тут и говорится о лирическом герое, образ этого героя остается далеко не ясным, потому что автор не столько анализирует лирику Толстого, сколько пересказывает с комментариями содержание отдельных стихотворений. Этот пересказ слишком подробен и дан «сам по себе», как правило, вне параллелей с творчеством других русских поэтов – современников Толстого. И потому остается нераскрытым заявленный в конце книги тезис автора о том, что «Толстой как художник в своем развитии шел от романтизма к реализму» (стр. 304) (по нашему мнению, в его творчестве скорее сосуществовали романтизм и реализм). Поэтому характеристика художественного метода и стиля Толстого оттеснена на задний план крайне общими определениями. Автор, например, пишет: «Точность и живописность языка в сочетании с мастерской отделкой стиха сделали поэзию Толстого образцовой»(стр. 125). Или: «Его стихи вызывают живые зрительные представления, звучат, как музыка, производят чарующее впечатление» (стр. 164). Все это можно сказать об очень многих произведениях талантливых русских поэтов, но это не дает представления об индивидуальных, специфических чертах лирики Толстого. Неудачно, кстати, и тоже имеет слишком общий характер заглавие книги «Сердце полно вдохновенья» (оно взято из стихотворения Толстого «Звонче жаворонка пенье…»). В стихотворении, сочиненном в XIX веке, эта строчка оправдана всем стилистическим строем произведения, но в заглавии научной книги, выходящей в XX веке, она звучит сентиментально.
Сравнение книг А. Лагунова и Г. Стафеева заставляет сказать о необходимости использования в монографиях всего арсенала научных средств идейного и художественного анализа, накопленного советским литературоведением.