Законы драмы
А. Анастасьев, В современном театре, «Искусство», М. 1961, 383 стр.
Сквозное действие» книги, ее главную линию сам автор обозначает так: «…поиски наиболее плодотворных художественных путей воплощения современности в советской драме, в советском театре пятидесятых годов». Эта мысль пронизывает разнородные статьи сборника, определяя и принципы критического анализа, и отбор материала, и аспекты его изучения. Книга А. Анастасьева в равной степени принадлежит и театроведению, и литературной критике. Ее автор не относится ни к числу тех искусствоведов, для которых тезис «сценарий – основа фильма» есть нечто, подлежащее скорейшему изничтожению во имя спасения кино, ни к тем, для кого уважать специфику театра означает глядеть на пьесу как на «текст», хотя и необходимый для создания спектакля, но лишь весьма приблизительно определяющий ее звучание и эффекты. Критик видит единственно возможный путь к новаторским решениям и подлинной современности искусства в новаторстве и современности драматургии.
Активно выступая против ревизионистских нападок на метод социалистического реализма, критикуя идейные ошибки и просчеты некоторых наших писателей, раскрывая реальные достижения советской литературы, А. Анастасьев одновременно разбирает то, что мешает ее движению вперед. Он исходит из того, что принцип партийности как раз и требует от художника активного, сильного, страстного вмешательства в жизнь. В том и сила этого принципа, что он соответствует самой природе реалистического творчества, призванного открывать новое в движении действительности и мире человеческой души. Иллюстраторство, робость политической и художественной мысли писателя, причинившая немало вреда искусству в прошлом, отнюдь еще не до конца изжиты и теперь. Хорошо, что А. Анастасьев показывает пагубность подобных отклонений от метода социалистического реализма не на материале драматургических поделок, беззастенчиво спекулирующих на «важной теме», а на анализе творчества талантливых художников.
Критик не без основания полагает, что иллюстративность является «сейчас одним из наиболее серьезных недостатков нашей драматургии». Но вот само определение иллюстративности нуждается, кажется мне, в существенных уточнениях. «Иллюстративность, – пишет А. Анастасьев, – в наиболее общем ее виде есть чуждая природе художества назидательность и механическое уподобление искусства жизни». А рождается она «оттого, наверное, что художник внешне увидел жизнь, знает, что в ней важно, но она не привела в действие его поэтическое воображение, не породила образы, в которых только и можно на языке искусства рассказать о том, что ты увидел в жизни и что ты о ней думаешь». Спору нет, дидактическое морализаторство, назидательность, натуралистическое «перенесение» в литературу той или другой картины, отсутствие концентрированных образных решений – все это свойственно иллюстраторству. Но оно тем-то и отличается от натурализма, что если писатель натуралистического толка не претендует на познание жизни, стремясь лишь копировать ее, то «иллюстратор» считает, что в действительности, давно все познано, все ясно и без него, а задача искусства – лишь дать «конкретно-чувственное» изображение уже готовеньких мыслей. Натуралист отказывается от раскрытия закономерностей мира, для него все равноценно, все – объект творчества. «Иллюстратор» претендует на то, что он безошибочно овладел истиной в последней инстанции, а поиски подлинных художников – оригинальничанье от «лукавого». Никто нынче не рискнет у нас выступать под флагом натурализма. «Иллюстратор» рядится в тогу истинного творца, служащего верой и правдой своему времени. А ведь иллюстративность мешает воплощению бурного потока жизни, ибо не хочет искать, открывать, поддерживать постоянно нарождающееся новое.
Удача большинства статей книги определена тем, что А. Анастасьев стремится на отдельных примерах, фактах ставить вопросы историко-литературного и методологического порядка. Анализируя тип современного героя в пьесах В. Розова и А. Арбузова, С. Алешина и Л. Леонова, А. Софронова и Г. Мдивани, критик не ограничивается перечнем свойств персонажей, реализованных или нереализованных возможностей образов, а исследует связь характера и сюжетных обстоятельств в драме вообще.
Тема роста человеческой души, совершенствования отношений между людьми, воспитания человека коммунистического завтра – драматична, действенна по своей сущности. И А. Анастасьев много размышляет над тем, как используют литература и театр эти возможности.
Для критика проверять искусство жизнью означает не просто «сверять» пьесу со свежим газетным листом. Изучая воплощение современности в пьесах и спектаклях, А. Анастасьев идет другим путем. Сближение искусства с сегодняшней жизнью народа он прослеживает не только в идейно-тематическом замысле писателя и режиссера, а прежде всего в отражении литературой смысла жизненных процессов, в самой структуре драмы, приемах ее сценического решения, характерах героев и художественной логике их поведения.
Особенно интересна в этом плане статья «Большой мир современника». Речь здесь идет о «Золотой карете» Л. Леонова и ее постановке во МХАТе. Анализ раскрывает характерную для Леонова и особенно близкую нам сегодня проблему – проблему мужества человеческой мысли – бесстрашной, упорной, бескомпромиссной. Показательно, что как ни далек от леоновской манеры драматургический стиль Н. Погодина, многие композиционные и образные решения «Третьей, патетической» опять-таки связаны с неотступной необходимостью воплотить именно эту тему. А. Анастасьев не делает таких прямых сопоставлений, статьи о «Золотой карете» и пьесе Погодина разделены двумя годами. Но логика жизни, реальный ход развития литературы подтвердили правоту критика.
Утверждение бодрости, оптимизма, духовного богатства советского человека – строителя коммунизма – не отрицает, а как раз предполагает волнующий драматизм судеб героев. «Не может быть никаких рецептов современного конфликта, но необходимо со всей определенностью подчеркнуть: в драме на пути героя обязательно препятствие, преодоление которого порождает драматизм его судьбы».
Эту точку зрения А. Анастасьев убедительно и последовательно отстаивает, разбирая десятки пьес и спектаклей. Многообразие конфликтов действительности требует самых различных форм их выражения и раскрытия, требует стилевого многообразия.
А. Анастасьев прослеживает те явления в нашей драматургии, где «пересекаются» новые конфликты современной жизни с объективными законами жанра. В связи с этим и возникает проблема соотношения традиций и новаторства в литературе и театре. А. Анастасьев чужд нигилистическим призывам к ломке традиционных форм ради самой ломки. И, однако, на ряде эпизодов истории советской и зарубежной драматургии и театра он показывает, как новое содержание властно вторгается в искусство, требуя новых художественных решении. Советскому искусству не занимать стать новаторства. Но всегда ли мы по-хозяйски относимся к сделанному нашими мастерами? Критика А. Анастасьевым первого тома «Очерков истории русского советского драматического театра» (1954) показывает, как догматические концепции приводили к забвению богатейшего новаторского опыта нашего искусства, рожденного революцией.
Замечу, что автору книги «В современном театре» стоило бы в ряде случаев при решении вопросов теоретических чаше и, главное, точнее использовать опыт советской литературы. Вот статья «Слово и характер в драме». А. Анастасьев совершенно справедливо критикует «профессиональную специфику» языка персонажей иных пьес, увлечение жаргонными словечками, стремление искусственно «отметить» речь героя. Критик ратует за психологически углубленные, индивидуализированные речевые характеристики, сохраняющие черты общенародного языка. Он подтверждает свою мысль примерами из Гоголя, Островского, Толстого, Горького, Лавренева, Погодина. Что ж, примеры эти бесспорны. Но ведь не секрет, что Толстого как раз не удовлетворял язык горьковских героев, интеллектуальность, афористическая насыщенность их речей («все умники»). А Горький тем не менее шел до конца своим путем, стремясь в речевых характеристиках прежде всего концентрированно передать образно-ассоциативный склад мышления героя, биение его мысли. Если бы все сводилось только к различиям индивидуальных стилей великих драматургов, то не стоило, может, и вспоминать этот творческий спор полувековой давности. Но дело в том, что здесь перед нами две различные, хотя и равноправные тенденции, и по сегодня живущие в нашей драматургии. Их существование, более того – борьба проявляются и в выступлениях некоторых критиков, считающих, что герои многих, современных пьес говорят «эссенциями», слишком «умничают». Парадокс: именем Горького клянутся, а открытия его драматургии объявляют свойствами лишь индивидуального стиля, который, разумеется, копировать не положено… Конечно же, если бы А. Анастасьев не ограничился суммарной характеристикой «речевого мастерства классиков», а четко сказал о специфике новаторства Горького в этой области, то и его критика современных драматургов приобрела бы более широкий и принципиальный характер.
Другой случай. Критик задумывается над очень важным для нашей комедиографии вопросом: «…В эпизоде встретились два героя, один из них несет в себе все признаки сатиры – гиперболу, заострение отрицательных черт, а другой написан обычными реалистическими красками, – как поступить, чтобы сохранилась сатира, но и не нарушалась правда жизни?» Вместо обоснованного, достаточно определенного ответа А. Анастасьев предлагает нам не очень точную и не очень вразумительную ссылку на героев «Бани» Маяковского. А ведь в распоряжении критика была, к примеру, драматургия Е. Шварца, где сочетание образов гротескных, условных с образами, решенными в плане обычном, бытовом, не раз давало превосходный результат.
Я акцентирую внимание на этих просчетах и недоделках потому, что они были присущи многим другим критическим работам прошлых лет. Слишком часто мы предпочитали взывать не столько к делам, сколько к именам классиков (они ведь тоже были новаторами), лишь односторонне и глухо упоминая о значительных открытиях, сделанных несколькими поколениями советских художников. Лучшие же статьи А. Анастасьева сильны именно тем, что автор упорно ищет золотые крупицы опыта подлинного искусства, столь необходимые для воплощения современности.
г. Харьков