№5, 2012/Заметки. Реплики. Отклики

Зачем Булгакову Куприн?

Киевский литературовед М. Петровский отметил «феноменальную насыщенность» произведений М. Булгакова «чужим словом, скрытыми и явными цитатами, перифразами, вариациями чужих мотивов и образов»1. В наибольшей степени сказанное можно отнести к роману «Мастер и Маргарита»: здесь Булгаков оперирует, как правило, известными цитатами из известных произведений, он включает в свой роман узнаваемые образы из разных культурных и национальных слоев. Может быть, поэтому его роман становится «своим» для читателей из разных стран: благодаря ассоциативному ряду текст расширяется в культурное пространство, представляя его как знакомое.

Множественность планов, ситуаций, разнообразие социально-культурной и, соответственно, языковой обстановки и среды обитания опосредуется у Булгакова множеством разных стилей, и среди них выделяется тот, что особенно выразителен для «бытовых зарисовок», — купринский.

А. Куприн, начинавший свою писательскую карьеру репортером в газетах родного Булгакову Киева, ставший мастером короткого рассказа и яркого репортажа, во многом был учителем не только для Булгакова, но и для его коллег по «Гудку»: И. Ильфа и Е. Петрова, Ю. Олеши и В. Катаева. Поэтому — наряду с объективированными романными планами, выстроенными для читателя «Мастера и Маргариты», — есть еще внутренний авторский план, связанный с собственной биографией, юностью, пристрастиями писателя, с его любовью и разочарованиями. Этот субъективный импульс автора проступает в ткани романа. Образуется ось: Москва — Киев, Царский сад — Патриаршие пруды. Мир Куприна, ностальгический и дорогой для Булгакова, не мог не привлечь его внимания.

Конечно, суть купринских пластов в булгаковских текстах не только в перекличке биографий, но и в творческих задачах, которые ставили перед собой писатели. Эти задачи были неодинаковыми, но обнаруживали сходство жизненного материала.

В «Мастере и Маргарите» «ввод» в купринское пространство начинается с первого эпизода на Патриарших, когда на скамейку к писателям подсаживается незнакомец, представившийся как «специалист по черной магии». Дело происходит в жару, в хорошо известном сквере, неподалеку от «пестро раскрашенной будочки «Пиво и воды»», где не оказалось ни пива, ни минеральной воды… Но многие ли помнят, что встреча писателя с магом в известном городском сквере уже была описана в рассказе Куприна «Гад» (1915)?

Все это случилось в Киеве, в Царском саду, между июнем и июлем <…> Она ясно, твердо и определенно сказала: «От Минеральных вод, войдя в калитку, первая скамейка направо»…

В завязке обоих произведений дело происходит в центре города, в известнейших местах прогулок горожан, в названиях которых упомянуты глава государства (Царский сад) и глава церкви (Патриаршие пруды). Дополнительная примета: у Куприна — павильон «Минеральные воды», у Булгакова — «пестро раскрашенная будочка», в которой не оказалось нарзану.

В рассказе Куприна к одиноко сидящему двадцатилетнему писателю подсаживается неизвестный, оказавшийся фокусником, магом и предсказателем: «Моя профессия, то есть, вернее сказать, я этого… того… прорицатель… предсказатель, то есть гадальщик на картах и на другом…»

В романе Булгакова к двум литераторам — солидному председателю МАССОЛИТа Берлиозу и молодому поэту Бездомному — на скамейку присаживается незнакомец, представившийся профессором черной магии. Он предсказывает гибель Берлиозу, и его предсказание тут же сбывается.

Эта глава в «Мастере и Маргарите» называется «Никогда не разговаривайте с неизвестными». Именно так пытался вести себя герой Куприна, не желавший поддерживать разговор с неизвестным: «Но помните, что я с вами не знаком и выслушивать вас не склонен».

Героя Куприна удивляет неожиданное и нежелательное соседство:

Я ему сказал кротко:

— В Царском саду очень много скамеек. Почему облюбовали вы именно мою скамейку?

А что у Булгакова?

Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж кажется и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, — никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

Но несмотря на то, что аллея была совершенно пустынна, незнакомец сначала садится на соседнюю скамейку, а затем, заинтересовавшись «ученой беседой», пересаживается к литераторам.

У Куприна звуки трамвая — характерная черта летнего вечера в современном городе. «Где-то далеко взвывали хроматические выходящие гаммы трамваев» (здесь и далее курсив мой. — Р. М.).

У Булгакова трамвай, как мы знаем, тоже оказывается важным действующим лицом: «Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя на прямую, он внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал».

Среди фокусов, которыми «гад», он же маг, покорял почтеннейшую публику, был, по его словам, и «рисковый номер»: «…выпьешь стакан керосину и стеклянным блюдечком закусишь». Читатели «Мастера и Маргариты», конечно, помнят проделку кота Бегемота с питьем бензина, которая «была не чем иным, как фокусом и свинским притворством».

Остается добавить, что в ранних вариантах «Мастера и Маргариты» действие также происходило в середине лета, и только в последнем варианте оказалось перенесено на май и приурочено к Страстной Неделе. Однако отсылочный «механизм» Булгакова построен не на прямом цитировании (цитаты не так-то просто обнаруживаются), а на развитии и «переиначивании» темы. Прием забрасывания читателя из густо написанного быта в мир сверхъестественного «с последующим разоблачением» и разъяснением чудес естественными причинами не нов, этот прием распространен в литературе еще со времен Э.-Т. Гофмана. Но Булгаков как бы вводит диалектику отрицания отрицания. У Куприна керосин пьет маг, показывающий публике фокусы, а в кота Бегемота стреляют настоящими пулями из настоящего оружия, и бензин он пьет по-настоящему. Мнение же о том, что рана кота и питье бензина — только фокус и притворство, принадлежит «серьезным людям», пришедшим арестовывать «Воланда и компанию».

Если отсылка к рассказу «Гад» носит, скорее, вводный характер, то повесть «Звезда Соломона» имеет для романа Булгакова вполне определенное смысловое значение.

О «Звезде Соломона» как об одном из источников «Мастера и Маргариты» писалось неоднократно, и это неудивительно — ведь в русской литературе не так много знаменитых «фантастических» историй. Надо отметить, что в самой повести Куприна содержится немало скрытых «цитат» из хорошо известных литературных произведений. Несомненно, отсылка к этим книгам, как будет показано ниже, была очень важна и для Булгакова. Скорее всего, он рассчитывал на то, что многочисленные легко узнаваемые параллели с «мефистофельской» повестью Куприна обратят на себя внимание читателей и помогут им самостоятельно выстроить логические цепочки, помогающие приблизиться к пониманию романа как философского произведения. Разумеется, это могло быть рассчитано не на всякого читателя. «Девственный человек», как Иван Бездомный, прервет цепочку в самом начале: «к слову «Аннушка» привязались слова «подсолнечное масло», а затем почему-то «Понтий Пилат». Пилата поэт отринул и стал выстраивать цепочку, начиная со слова «Аннушка»».

  1. Петровский М. Мастер и город: Киевские контексты Михаила Булгакова. СПб.: Изд. Ивана Лимбаха, 2008. С. 193.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №5, 2012

Цитировать

Мошинская, Р. Зачем Булгакову Куприн? / Р. Мошинская // Вопросы литературы. - 2012 - №5. - C. 421-436
Копировать