№6, 1974/Публикации. Воспоминания. Сообщения

Южные декабристы и Пушкин

В Бессарабии начала 1820-х годов происходили события, очень важные для истории освободительного и культурного движения в России. Интерес исследователей к кишиневско-одесскому окружению Пушкина, естественно, связан с изучением южных декабристов. Вопрос об их «Кишиневской управе» остается до сей поры самым неясным: большая часть кишиневских революционеров ускользнула от правительственного розыска и, понятно, сохранилось не много документов как об их деятельности, так и об отношениях с Пушкиным. Поэтому введение в научный оборот нескольких новых материалов, относящихся к этой проблеме, может существенно обогатить и расширить наши представления о той атмосфере, в которой несколько лет развивались взгляды Пушкина и его приятелей М. Орлова, В Раевского, К. Охотникова, П. Пущина, Н. Таушева, И, и П. Липранди, Н. Алексеева – несомненных или предположительных членов тайного общества1.

Новые материалы связаны с тремя самыми близкими Пушкину кишиневскими приятелями – Н. Алексеевым, В. Горчаковым и И. Липранди, из которых последний попал в Алфавит декабристов, первые же два хотя и избежали преследования, но, без сомнения, были осведомлены о многих секретных обстоятельствах.

Историки не раз подвергали анализу декабристские связи Ивана Липранди, в то время близкого приятеля Пушкина, а позже – печально известного деятеля правительственного сыска, губителя петрашевцев. Исходя из карьеры и убеждений этого человека после 14 декабря 1825 года, некоторые исследователи высказывали предположения насчет предательской, провокационной деятельности Липранди и во время пребывания Пушкина на Юге2. Однако эта гипотеза была позже убедительно опровергнута3.

Липранди справедливо считается автором самых подробных и ценных воспоминаний о южном периоде пушкинской биографии. Хотя свои записки престарелый генерал обрабатывал и публиковал в 1866 году, когда был убежденным и рьяным сторонником власти, но основанием этих мемуаров был дневник, начатый Липранди 6 мая 1808 года и заполнявшийся в течение многих десятилетий4. К сожалению, сам дневник до сих пор не найден. К тому же записки его не опубликованы полностью и ожидают научного издания. Однако и неопубликованные фрагменты этих воспоминаний также обогащают наши не слишком обширные знания о жизни Пушкина на Юге и его окружении.

Записки Липранди и сопутствующие им материалы состоят как бы из пяти слоев: 1) статья П. Бартенева «Пушкин в Южной России» 5, 2) записки Липранди, вызванные этой статьей и напечатанные в «Русском архиве» 6, 3) дополнения к этим запискам, найденные М. Цявловском в корректуре «Русского архива» 7, 4) подлинная рукопись Липранди, находящаяся ныне в Отделе рукописей Пушкинского дома8 (издатель «Русского архива» Бартенев, опасаясь цензуры, изъял или изменил несколько отрывков при публикации записок), 5) примечания, сделанные на полях этой рукописи Владимиром Петровичем Горчаковым, общим кишиневским приятелем Пушкина и Липранди, автором воспоминаний о Пушкине (также основанных на исчезнувшем впоследствии дневнике В. Горчакова).

Среди не публиковавшихся до сей поры фрагментов находятся, между прочим, строки, относящиеся к конфликту Пушкина с властями.

Вот что писал Липранди о пушкинских стихах на Воронцова: «Я не мог отыскать их у себя, вероятно, кому-нибудь были отданы и не возвращены, полагаю, что они есть у В. П. Горчакова. Сколько помню, в них находились следующие выражения: «Полумилорд, полугерой, полукупец, полуподлец, и есть надежда, что будет полным наконец». Кажется, было еще что-то; не помню, как все это было расположено, но помню положительно, что начиналось: «Полумилорд», и оканчивалось – «и будет полным наконец», Пушкин заверял меня, что стихи эти написаны не были…» 9 (л. 192).

Говоря о плохих отношениях Пушкина с М. Воронцовым, Липранди замечает: «Но не то Александр Сергеевич думал видеть в графине, заметно сделавшейся холоднее, и конечно, как Пушкин опять-таки имел неосторожность, при недоброжелательных ему лицах, сказать, что холодность эта происходит «не за подпись к портрету, а за стихи на бал» – и пр.» (л. 192 об – 193).

Наконец, некоторые строки любопытны для характеристики политических взглядов Пушкина. Касаясь известного тоста на обеде у генерала Бологовского, произнесенного Пушкиным в честь годовщины убийства Павла I, Липранди, между прочим, писал, что Пушкин сожалел о своем поступке. Однако характер этого сожаления приобретает совсем иную окраску, если учесть несколько строк, не попавших ни в корректуру, ни в печатный текст: «Пушкин <… > не раз раскаивался в неловкости своей, по его словам, «связывающей теперь ему язык» (л. 204 – 204об).

В то время на Юге много говорили о предстоящей дуэли бригадного командира И. Мордвинова с начальником штаба 2-й армии графом П. Киселевым. Большинство офицеров, в том числе Липранди, не одобряли Мордвинова, так как вызов начальника подчиненным считался неприличным. Пушкин думал иначе. Сравним печатный текст «Русского архива» с рукописью Липранди. «Русский архив»: «Он (Пушкин. -Н. Э.) предпочитал поступок И. Н. Мордвинова, как бригадного командира, вызвавшего лицо выше себя по службе». Рукопись: «Пушкин <…> предпочитал поступок И. Н. Мордвинова, вызвавшего начальника Главного штаба, фаворита государя» (л. 162).

Выделенные строки, конечно, точнее определяют настроение Пушкина, его нелюбовь к Александру I.

* * *

Составляя записки по дневнику более чем сорокалетней давности, Липранди был весьма осторожен и стремился замаскировать свое декабристское прошлое.

Горчаков, в Кишиневе очень близкий к Пушкину и декабристам, судя по его примечаниям, не утратил прогрессивных идеалов своей юности.

Липранди рассказывает, что Пушкин был уязвлен, когда один грек пристыдил его за незнание какой-то книги. После этого Липранди предложил Пушкину брать книги из его библиотеки, а греку сказать, что поэт ошибся и на самом деле книгу эту давно знает. Горчаков на полях против этих строк пишет: «И. П., постоянно и явно выражающий свое презрение к молдаванам, валахам и грекам, из участного самолюбия в ограду Пушкину, мог придумать подобную хитрость, но принять ее к делу Пушкин мог согласиться только шутя» (л. 41).

Судя еще по нескольким заметкам, Горчаков возражает против молдавофобии Липранди, который соединял знание местного языка и обычаев с чванливым превосходством колонизатора (так, Горчаков решительно не соглашается с тем, что перед наплывом иностранцев «туземное общество стушевалось»; л. 39).

Горчаков делает немало поправок и уточнений10 (на основании своего дневника) к некоторым суждениям Липранди о Пушкине, причем, как правило, в благоприятном для Пушкина направлении. Когда Липранди вспоминает о молодежи, «увивавшейся за Пушкиным», Горчаков замечает: «Пушкин не любил заискивания, и в этом отношении у него были чувства самые тонкие» (л. 198),

Липранди пишет о «неограниченном самолюбии Пушкина», Горчаков же отвечает: «Сознание всех духовных сил едва ли может быть названо самолюбием…» (л. 48 об).

«Пушкин, как строптив и вспыльчив ни был…» – пишет Липранди; Горчаков полагает, что строптивость «не принадлежала Пушкину» (л. 53 об), после чего Бартенев не пропускает липрандиевское «строптив» в печать.

«Пушкин умел среди всех отличить А. Вельтмана» (Липранди). И вот что пишет Горчаков об отношениях Пушкина с будущим известным писателем: «В первоначальный период пребывания Пушкина в Кишиневе Вельтман, по свойственной ему исключительной самобытности, не только не сближался, но даже до некоторой степени избегал сближения с Пушкиным, О тех же, кто имел бессознательную способность восхищаться каждым стихом, потому только, что это стих Пушкина, и говорить не стоит» (л. 48), Горчаков был, по-видимому, в курсе различных подробностей пушкинского бесцензурного творчества.

Липранди пишет о сестре губернатора Катакази («пучеокой Тарсис»), что «Пушкин любил болтать с нею, сохраняя приличный разговор, но называл ее скучною мадам Жанлис – прозвание, привившееся ей в обществе, чем она, впрочем, гордилась». (Выделенные строки не напечатаны.) Горчаков к этому месту делает следующее пояснение: «У губернатора Катакази была сестра, девица некоторых лет, некрасивая, но умная и образованная, Ее-то Пушкин называет кишиневская Жанлис и далее – «Будь глупа, да хороша», и все это говорится в одном шутливом и неизданном стихотворении, написанном Пушкиным в 1821 году: «Дай, Никита, мне одеться…» (л. 24).

Две стихотворные строки:

Дай, Никита, мне одеться:

В митрополии звонят, –

помещаются сейчас во всех полных собраниях Пушкина. Впервые напечатал эти строки Бартенев еще в 1861 году, воспользовавшись информацией, полученной именно от Горчакова. Пушкинисты искали продолжение стихотворения, хотели узнать, что же произойдет после того, когда верный Никита «даст одеться» и поэт отправится в «верхний город», где находится храм (митрополия).

И вот Горчаков сообщает, что в этом стихотворении дальше были строки о кишиневской Жанлис – «Будь глупа, да хороша…». Но ведь такое стихотворение хорошо известно! Это сделанная в мае 1821 года ядовитая зарисовка кишиневского бомонда:

Раззевавшись от обедни,

К Катакази еду в дом.

Что за греческие бредни,

Что за греческий содом!

Подогнув под <….> ноги,

За вареньем, средь прохлад,

Как египетские боги,

Дамы преют и молчат.

 

Конец стихотворения:

Ты умна, велеречива,

Кишеневская Жанлис,

Ты бела, жирна, шутлива,

Пучеокая Тарсис.

Не хочу судить я строго,

Но к тебе не льнет душа –

Так послушай, ради бога,

Будь глупа, да хороша## Пушкин, Полн. собр.

  1. О членах кишиневской организации см.: П. А. Садиков, И. П. Липранди в Бессарабии 1820-х годов, – «Пушкин, Временник Пушкинской комиссии», вып. 6, Изд. АН СССР, М. -Л. 1941, стр. 266 – 295; В. Г. Базанов, Декабристы в Кишиневе, Госиздат, Кишинев, 1951; «Воспоминания В. Ф. Раевского». Публикация и вступительная статья М. К. Азадовского, – «Литературное наследство», т. 60, кн. 1, 1956, стр. 47 – 128; Ю. Г. Оксман, Воззвание к сынам Севера, – в кн. «Очерки из истории движения декабристов», Госполитиздат, М. 1954; М. В. Нечкина, Движение декабристов, т. I, Изд. АН СССР, М. 1955, стр. 356 – 357; С. С. Ланда, О некоторых особенностях формирования революционной идеологии в России. 1816 – 1821 гг., – сб. «Пушкин и его время», вып. 1, Л. 1962.[]
  2. С. Штрайх, Знакомец Пушкина – И. П. Липранди, «Красная новь», 1935, N 2; С. Я. Гессен, Современники о Пушкине, в кн. «Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников», ГИХЛ, Л. 1936, стр. 22, 587 – 588.[]
  3. П. А. Садиков, И. П. Липранди в Бессарабии 1820-х годов; «Воспоминания В. Ф. Раевского».[]
  4. Сведения о дневнике см. ЦГАЛИ, ф. 46 (П. И. Бартенева), оп. 1, N 561, л. 401.[]
  5. »Русский архив», 1866, стлб. 1089 – 1214. []
  6. »Русский архив», 1866, стлб. 1213 – 1284, 1394 – 1491. []
  7. »Из Пушкинианы П. И. Бартенева». Публикация и комментарии М. Цявловского, – «Летописи Государственного Литературного музея», кн. I. «Пушкин», М. 1936, стр. 548 – 558, []
  8. Рукописный отдел ИРЛИ (Пушкинского дома; далее ПД), ф. 244, оп. 17, N 122. Далее ссылки на листы этой рукописи – в тексте.[]
  9. На полях имеется запись Горчакова: «Не самолюбие, которое нельзя же смешивать с чувством собственного достоинства, – с первого дня представления Пушкина гр. Воронцову уже поселило в Пушкине нерасположение к графу, а далее совокупность различных выходок графа, наведенного другими врагами Пушкина, затем эта… (одно слово неразборчиво) надпись к портрету – подробности этих отношений есть в дневнике моем».[]
  10. В другом месте Горчаков поясняет: «Благородный Пушкин, чуждый всякого шарлатанства, сам сознавался в ограниченности своих, так сказать, ученых сведений» (л. 75).[]

Цитировать

Эйдельман, Н. Южные декабристы и Пушкин / Н. Эйдельман // Вопросы литературы. - 1974 - №6. - C. 193-213
Копировать