Ян Каспрович: поэт польской души. Перевод с польского, вступительная статья и комментарий Е. Борисовой-Юрковской

В 1928 году выходят две книги К. Бальмонта, посвященные творчеству Яна Каспровича, поэта-символиста, участника объединения «Молодая Польша». Первая, изданная в Варшаве, содержит переводы стихотворений Каспровича на русский язык. Вторая: «Ян Каспрович: поэт польской души», отпечатанная в издательстве Ченстоховы, — небольшая шестидесятистраничная брошюра, представляющая собой импрессионистический некролог, посвященный поэту, умершему двумя годами раньше. Статья написана Бальмонтом по-польски, предваряет ее обширное вступление Станислава Пазуркевича, повествующее о творческом пути русского поэта и его связях с польской литературой.

Выходу книг предшествовало «триумфальное», по выражению самого Бальмонта, лекционное турне по польским городам. Поэт посетил Варшаву, Лодзь, Белосток, Вильно, Познань, Гродно и Львов. Варшавская газета «Сегодня» в 1927 году сообщала: «Можно сказать совершенно смело, что никогда еще русский не встречал среди поляков такого приема, какой выпал на долю Бальмонта» [Добротин: 3]. В чествовании Бальмонта принимали участие крупнейшие польские литераторы, среди которых были Ст. Выспяньский и Ю. Тувим, лекционные залы были переполнены. Бальмонт задолго до своего приезда снискал уважение польской публики. Среди русских литераторов он был, пожалуй, одним из самых активных и искренних пропагандистов польской культуры. Широко известны его переводы мистической поэзии Ю. Словацкого, лирики А. Мицкевича, народных польских песен; Бальмонт был лично знаком со многими представителями модернистского направления «Молодая Польша», например с Б. Лесьмяном и Ст. Пшибышевским. Высоко ценил С. Жеромского и Ст. Выспяньского. Но особенно близок ему оказался Я. Каспрович.

Первые переводы поэзии Каспровича Бальмонт публиковал еще в начале века, однако переписка поэтов завязалась уже перед самой смертью Каспровича. Его кончина потрясла Бальмонта. По приглашению вдовы Каспровича, Марии, русской по происхождению, Бальмонт с женой Еленой Цветковской посещают виллу «Харенда» в Закопане, где польский поэт прожил последние годы. Во время пребывания на вилле Бальмонт по заказу ПЕН-клуба делает перевод стихотворного сборника «Книга Смиренных», готовит текст лекции о Каспровиче и пишет вторую часть книги о поэте. Воспоминания М. Каспрович позволяют реконструировать биографический контекст и представить творческую атмосферу, в которой была написана книга. Каспрович приводит отрывок письма Бальмонта, где он пишет, что хочет приехать в «Харенду» — поговорить с ней, подышать тем же воздухом, что дышал Ян, понять его личность, а главное — ее, и написать об ушедшем поэте через призму своего восприятия их супружеского союза [Kasprowiczowa: 508]. Ведь это она подлинная муза Каспровича, ею одухотворена «Книга Смиренных», книга, которую Бальмонт ценил наиболее высоко из всего творчества польского поэта.

Текст лирического некролога изобилует цитатами. Бальмонт включает в него большое количество стихотворных пассажей из Каспровича, велико также количество цитат скрытых: вслед за ярким образом польского поэта Бальмонт разворачивает собственный текст. В книге мы встретим как явные цитаты, так и строки в кавычках, но без указания авторства. Во всех случаях прямого цитирования мы проверяли текст на соответствие оригиналу, при необходимости указывая в комментариях источник, приводя дополнительную информацию о цитируемом тексте, восстанавливая неполные цитаты.

При переводе мы ориентировались на лексику словарей, изданных в начале 1920-х годов, — тех, которые могли быть доступны Бальмонту. За редкими исключениями грамматические конструкции и порядок слов в предложениях сохранены. Особое внимание мы уделяем переводу неологизмов. Словотворчество — характерная черта художественного метода Бальмонта, поэт не изменяет своему стилю и в данном случае. Польский язык с точки зрения словообразования очень близок к русскому; это свойство открывало Бальмонту большой простор для экспериментов. Мы отказались от свободного перевода неологизмов и не предлагали своей интерпретации, но сверялись с текстами, написанными поэтом в этот период по-русски, искали русские аналоги польских неологизмов в бальмонтовской поэзии. Троезвездие, жизнедатель, чарование, всемирность — вот некоторые примеры аутентичного словаря Бальмонта.

Книга написана по-польски и до сих пор не переводилась на русский язык, текст не содержит сносок и какого-либо комментария автора. Перевод произведен по тексту: [Balmont]. Все стихотворные переводы выполнены в разное время К. Бальмонтом, непереведенные стихотворения приводятся на языке оригинала.

 

ЯНУ КАСПРОВИЧУ

Погребальный звон

Рожденная под знаком солнца…

Книга Смиренных

Душа Яна Каспровича родилась на этой земле под знаком Солнца. И вот Солнце зашло — Каспрович умер.

Несколько дней назад я прочитал сообщение, что знаменитый поэт Ян Каспрович угас 1 августа в Закопане. Болезнь сердца весь год приковывала поэта к «Харенде», к его сельскому домику, где заботливо ухаживала за ним его русская жена Мария¹, осветившая последние годы жизни великого творца, и чьи черты узнаются в его замечательном творении — в «Книге Смиренных»².

По-настоящему моя поэтическая дорога никогда не сходилась с дорогой Каспровича, но вот уже более пятнадцати лет я испытываю большую любовь к его творчеству, музыкальному по форме, исполненному высокого полета мысли, а при этом такому близкому народным напевам. В этом году между мной и польским поэтом, а также его женой Марией завязалась поэтическая дружба. Зимой я собирался в «Харенду», где шумит быстрый горный поток и где непрерывно — зимой и осенью, весной и летом — ткалась в душе поэта нить великих мыслей и возвышенных чувств.

Еще в начале июля этого года я получил из Закопане письмо, датированное 30 июня: «Милостивый государь! Диктую по-польски, поскольку до сих пор не освоил русский язык, хотя уже много лет женат на русской. Особенно теперь, когда счастливый поворот судьбы сблизил меня с Вашей поэзией (за присланные книги благодарю сердечно), я безмерно сожалею об этом. Правда, моя жена старается облегчить мне понимание Ваших произведений, но ведь перевод не сравнится с оригиналом. Я был бы счастлив, если бы смог когда-нибудь увидеться с Вами. Почему бы Вам не посетить Польшу, а при возможности и Закопане, где мы уже три года постоянно проживаем. Этот очаровательный уголок достоин посещения». И поэт дописал своей слабеющей рукой: «Сердечная благодарность за перевод моих стихов и за приветы. Ян Каспрович. «Поэт славянской тоски»».

«Поэт славянской тоски» — так я его назвал. И он отошел так, как в его стихотворении «Моя вечерняя песня» идет душа:

А день ее гаснет,

И следом тоски идет она.

Плывет она лунной волной разливной,

Плывет она росами, на лугах засиявшими,

И верхами дерев успокоенных,

И хребтом белых гор³…

Прочитав весть о том, что Каспрович скончался, — вопреки словам, которые написала мне его жена, будто ему стало лучше, — я пошел к Океану и в горе бросился на песок под набегавшие волны. Берег был пуст, и я мог свободно лить свои слезы. Слезы… но отчего? Оттого ли, что дерево могуче разрослось и принесло плод, что породило целую рощу побегов — а теперь само стало добычей огня? Огня Божьего? Сеятель бросил щедрою рукой зерно во вспаханное им поле, и вот вырос богатый урожай. Амбары полны снопов. О чем тут горевать?

«Моя вечерняя песня», «Любовь», «Пир Иродиады», «Саломея», «Гимн Марии Египетской», «Поэты», «Книга Смиренных». Сказано: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

Однажды оказалась у меня в руках небольшая, но стоящая внимания книжка: «Станислав Лак: фрагмент романа (о Выспяньском) со вступительным словом д-ра Станислава Пазуркевича»⁴. Я открыл ее и прочитал:

«Экзальтация сумрака сопутствует всегда каким-то событиям великим, важным и значительным, суть которых нам не дано понять и познать… Сумрак обволакивает все сущее, и пламя жизни становится тем слабее, чем яснее и солнечнее был день… В сумеречные часы вершится нечто огромное, но мы изгнаны прочь, изгнаны раз и навсегда и не в наших силах стать участниками великих событий… Мы предчувствуем какую-то сильную темную боль, в которой решаются наши судьбы, — в омут которой хотели бы мы погрузить свои могучие плечи, напряженные силой необоримой, — какой-то конец, какую-то смерть…» А дальше стихи к трем Паркам, прядущим нить жизни:

Przyszѓyёcie przesmutne siostry,

przyszѓyёcie siostry z zaёwiata —

cоµ przeёс przyszѓyёcie siostry —

jakeµ to nic dla brata?

Cоµ siostry preёс przyszѓyёcie?

zwijacie niс i ja zwiam.

Moµe zwiastowaс przyszѓyёcie,

µe oto prоg mijam.

Przesmutne siostry z zaёwiata,

pоjdk odpoceс znuµony,

gotujcie ѓoµe dla brata,

niech uёnie, snem zmoµony⁵.

Выспяньский и Каспрович — это две вершины польской поэзии конца XIX — начала XX века. Один — драматичный Эльбрус, второй — лиричный Чатырдаг. Kак о высоте горного массива свидетельствуют его вершины, так имена национальных гениев, осененные славой, говорят нам о сосредоточенной в них творческой силе национального духа в данную эпоху.

Ни одно из произведений Каспровича — в которых благородная простота стиха тем сильнее проявляется, чем полнее автор выражает в них свои мысли и чувства, — не отмечено таким чарованием богатств, как «Книга Смиренных». В последние шесть месяцев она стала для меня неразлучной подругой, и потому я хотел бы перевести на русский язык хотя бы самые совершенные ее строфы.

Над горной рекой в саду, в котором известен шелест каждого листка, стоит, окруженный Татрами, скромный домик «Харенда», где в блаженной тишине вместе с любимой женой живет поэт. Атмосфера дум и любви дает неисчерпаемую пищу его душе, взрастающей в этой гармонии и оттого неустанно дышащей покоем.

Как из грота, где бьет сернокислый источник, могут источаться только одуряющие испарения, так поэт в безупречном величии горной природы, пламенеющий любовью и одновременно ею утишаемый, облагораживающий весь мир вокруг силой своей любящей и мыслящей души, является островом вечно цветущим — и все, даже боль и разъедающая грусть, даже глубокие потрясения, раздирающие мир, и даже людские ошибки, — все это переплавляется в творческой душе, как в тигле, в ценный металл, жар которого отвращает от себя всякий тлен и порчу. В маленьком, но полном очарования одиноком приюте, где каждое дерево — друг, а каждая тропинка — воспоминание, полное радости и надежд, поэт в душевном волнении обращается к той, которая вместе с ним каждое мгновение поет гимн Жизнедателю, Солнцу:

О, нет, небогато

Отплату даю я за миг аромата,

За лето и ласку в цветущем краю:

Иду за тобою твоею тропою,

И солнца хотел бы бросать пред тобою,

Лишь песни пою.

Твой голос вещает,

Что каждый пред песнями клад угасает,

Что, если пришла ты, была в этом цель,

Что, если пришла ты, пройдя по пустыням,

Так это чтоб день мой расцветом был синим,

Чтоб я был — свирель.

Скажи, о, скажи мне,

Откуда пришла ты певучестью в гимне,

В мой мир отдаленный, какою тропой?

Какие же реки, какие же горы

Хотели, чтоб здесь ты зажгла свои взоры,

Светила — собой?⁶

Поэт, всеми чувствами, всеми строфами своей глубокой, сердечной песни объявший заколдованную в природе красоту окружающего мира, приютивший в душе «безграничность просторов, с полуденным солнцем и мглами»⁷, глубоко всматривается в самое существо человеческое ясновидящим своим оком и, как зеркалом, отражает нашу полную бурь и бед жизнь, весь трагизм наших мук и падений и добывает то, что способно к жизни и исполнено верой в нее:

Мир, загоревшись, пылает,

Пусть он горит раскаленным,

Только бы наше сердце

Не было в нас спаленным.

Только бы треск тот и грохот,

Страшная повесть, не детям,

В нас не затмили сознанья,

Что за угроза за этим…

………………………………

Мир загорелся… Да гибнет

В огненной вьюге все глуше.

Только бы цельными вышли

Мария Викторовна (Бунина) Каспрович] (1887-1968) — третья жена поэта, русская муза модернистов «Молодой Польши». Оказала заметное влияние на творчество мужа. Из двадцати четырех стихотворений «Книги Смиренных» девять посвящены ей. После смерти Каспровича она руководила возведением мавзолея, организовала в «Харенде» мемориальный музей, который стал центром притяжения польской и русской интеллигенции. Мария Каспрович — автор нескольких томов воспоминаний, представляющих интерес для исследователей польской культуры и русской литературной эмиграции.[↩]

Первое издание: Kasprowicz Jan. Księga Ubogich. Lwów, 1916. [↩]

Перевод опубликован в варшавской газете «За свободу!» (1928, № 5) в статье «Светлая страна. Слово о Польше». [↩]

См.: Lack Stanisѓaw. Fragment powieёci (o St. Wyspiańskim). Czkstochowa, 1924 (слов «мы предчувствуем» в оригинале нет). Ниже Бальмонт цитирует стихи из того же романа: первые две строфы и одна из середины поэмы. Роман и поэма на русский язык не переведены.

Станислав Лак (1879-1909) — поэт, литературный и театральный критик, переводчик (в том числе М. Арцыбашева), исследователь творчества С. Выспяньского. Лак, по сути, создает не столько роман о Выспяньском, сколько художественный некролог, произведение новаторское, чрезвычайно сложное в жанровом и стилистическом отношении. Роман написан лирической прозой, в кульминационные моменты проза тяготеет к поэзии, а моменту смерти Выспяньского соответствует поэма. Цитируемый фрагмент романа имеет следующую структуру: сумерки предвещают будущую трагедию, а главный герой обладает способностью понимать их мистические намеки; наступает момент смерти Выспяньского, он в агонии, жизнь его тает по мере приближения к концу длинной поэмы о трех Парках, прядущих нить жизни. Так, только мистически одаренный писатель способен понять и передать значение другого творца, за чьей жизнью и смертью наблюдают высшие силы. Думаю, Бальмонту именно эта идея показалась очень близка: великий должен писать о великом, поэт — о жизни и смерти поэта. Тот факт, что Бальмонт читал в оригинале тексты такого уровня сложности, убеждает нас в том, что он очень хорошо понимал польский язык. Это важно отметить, поскольку современники Бальмонта часто критиковали его за слабое знание языков, с которых он переводил.

[↩]

Подстрочник:

Вы пришли, грустные сестры,

Вы пришли, сестры с того света, —

Что ж прясть пришли вы, сестры, —

Какую нить для брата?

Что ж вы, сестры, прясть пришли?

Скручиваете нить, и я скручиваюсь.

Может, возвестить пришли,

Что вот я перехожу порог?

Грустные сестры с того света,

Я пойду отдохнуть, утомленный,

Готовьте ложе для брата,

Пусть уснет, сном поборенный.[↩]

Стихотворение из сборника «Книга Смиренных».[↩]

Цитата из «Книги Смиренных» Каспровича («Люди, вы, милые люди…»). Бальмонт приводит в тексте четверостишие, которое грамматически и по смыслу может быть вставлено в середину этого длинного предложения, но в переводе на русский язык, выполненный Бальмонтом, строфа утрачивает грамматическую структуру оригинала. В оригинале четверостишие выглядит так: «Te bezgraniczne przestrzenie / W sѓonecznej mgle poѓudniowej, / Te lasy, te ѓeki, te lёniste / Bujnego µycia ostrowy». В переводе Бальмонта: «Везде безграничность просторов, / С полуденным солнцем и мглами, / Леса и луга, — отливает / Обильная жизнь островами».[↩]