«Я шел к тебе…»

Философской проблематике и образной структуре «маленьких трагедий» – и в их числе «Моцарта и Сальери» – посвящено немало работ, как давних, так и последних лет (см., в частности, в «Вопросах литературы»: В. Блюменфельд, К проблематике «Моцарта и Сальери» Пушкина (1958, N 2); В. Непомнящий, Симфония жизни. О тетралогии Пушкина (1962, N 2), Сегодня, здесь, сейчас! (1963, N 10). Эти связанные со сценической практикой заметки затрагивают, возможно, частную, но достаточно важную И сравнительно мало исследованную в литературоведческих трудах проблему драматургического построения одной из «маленьких трагедий», конкретных сценических взаимоотношений героев.

1

Сальери….О Моцарт, Моцарт!

Входит Моцарт.

Моцарт. Ага! увидел ты! а мне хотелось

Тебя нежданной шуткой угостить.

Сальери. Ты здесь! – Давно ль?..

К моменту появления Моцарта мы уже успеваем вплотную познакомиться с Сальери. Если вообразить, что из всей трагедии до нас дошел только первый монолог, то и тогда мы имели бы представление о масштабе характера великого завистника. Моцарт же, едва успев появиться, оказывается вовлеченным в такое активное действие, что мы вынуждены знакомиться с ним только в движении и лишь к концу трагедии узнаем предысторию этого героя с необходимой подробностью. В этом смысле Моцарт и Сальери при встрече оказываются драматургически не в равном положении, и мы невольно готовы увидеть Моцарта не таким, каков он у Пушкина, а таким, каким его видит Сальери. Очевидно, этим и объясняется появление во многих (если не во всех) постановках беспечного, беззаботного, занятого лишь собой гениального «гуляки праздного».

Вероятнее всего, такое построение вещи оказалось необходимым Пушкину оттого, что все касающееся образа Моцарта понятно ему, видно во всей конкретности. Сальери же еще до того, как вступить в действие, становится объектом «исследования». Пушкину важно перед встречей героев как бы «вжиться» в Сальери, догадаться о нем изнутри и уравнять свое знание о действующих лицах.

В этом смысле нельзя не придать особого значения моменту встречи. Здесь многое записано между строк и оказалось вне поля зрения исследователей.

* * *

Ремарка «Входит Моцарт» дана Пушкиным после восклицания Сальери и ясно показывает (как и весь ход монолога), что «О Моцарт, Моцарт!» вырвалась из груди Сальери явно не при виде Моцарта. В каком бы настроении ни был входящий Моцарт, он не может не расслышать разницу между приветственным восклицанием и чуть ли не стоном, и эта разница не может не произвести на него впечатления.

Моцарт признается, что хотел угостить Сальери «нежданной шуткой». В чем она? В игре слепого скрипача («Не вытерпел, привел я скрыпача, чтоб угостить тебя его искусством»). Где же должен был «нежданно» заиграть слепой – за дверью комнаты Сальери или в ней самой? Очевидно, в самой комнате, иначе шутка состояться могла бы, Моцарт с первых же слов не отказался бы от нее. Но между ремаркой «Входит Моцарт» и первой же его репликой: «Ага! увидел ты! а мне хотелось тебя нежданной шуткой угостить», – помещено важнейшее событие – отказ от шутки. В чем же причина, почему Моцарт передумал? Потому, что – «увидел ты»? Но ведь ясно (следующая реплика Сальери: «Ты здесь! – Давно ль?» – подчеркивает это), что Сальери не увидел Моцарта.

Эти результативные фразы, сгустившие драматическое действие с необычайной силой, показывают, очевидно, что Моцарт, как громом, поражен своим входом «на реплику», тем, что момент его осторожного появления предсказан, что Сальери видит его, не видя. И потому, прежде чем сказать первую фразу, прежде чем отказаться от шутки, Моцарт должен оценить событие в высшей степени таинственное и тревожное. А если именно сейчас, а не позже вспомнить, что ему «день и ночь покоя не дает»»черный человек», что он, как тень, гонится за Моцартом «всюду», мы почувствуем несомненную связь только что происшедшего таинственного события с этим обстоятельством…

Даже если бы Моцарт легко, просто так отказался от шутки, не придавая особого значения совпадению (названия имени и появления названного), он не мог бы не обратить внимания на то, как поражен его появлением Сальери. «Ты здесь!» (в это мгновенье!) – вскрик изумления. Следующее затем тире подразумевает вихрь мыслей неизреченных. И лишь как их результат- вопрос: «Давно ль?» – требующий точного ответа.

Сальери, услышавший Моцарта до того, как увидеть, должен невольно повернуть голову и увидеть воистину. Может быть, он тут же снова отвернется, но спросит: «Давно ль?» – опять не глядя… Но первая реакция, первый поворот головы как бы продиктован невписанной ремаркой поверх реплики «Ты здесь!». То обстоятельство, что Сальери поражен совпадением не меньше, если не больше, Моцарта, не требует, вероятно, дополнительных доказательств. Все это подчеркивает необычайную, быть может, роковую для обоих значительность сегодняшней встречи. С момента встречи каждый из них занят уже не только и не столько собой, сколько собеседником, другом. Ближайшим другом.

2

Моцарт….за искренний союз,

Связующий Моцарта и Сальери…