Woolf Across Cultures

Название сборника «Вирджиния Вулф и межкультурное взаимодействие» повторяет название симпозиума, проведенного в июне 2003 года Российским государственным гуманитарным университетом и музеем «Ясная Поляна» (при поддержке Института «Открытое общество»). В симпозиуме участвовали литературоведы Канады и США, Японии и Кореи, Великобритании, Голландии и Португалии, но российская интеллектуальная инициатива в совместной работе ощущается явно. Этому не мешает, а лишь способствует то обстоятельство, что вышла публикация в Нью-Йорке На английском языке. Полноценное участие в международном профессиональном диалоге для российских литературоведов-зарубежников – все еще относительная редкость. Тем выразительнее этот успешный пример.

Название проекта по-разному формулируется на двух языках. По-английски – «Woolf Across Cultures» – лаконично и выразительно, что «обратно» на русский переводится с трудом. Причиной тому, как кажется, не столько лингвистическое своеобразие, сколько непривычность для нашего «домашнего» обихода того модуса обсуждения материала, что предложен. Литературный феномен – творчество Вирджинии Вулф – рассматривается и не имманентно, и не в «приписанности» к определенному историческому или национальному контексту, а в культуре, которая увидена как подвижная мозаика, процесс, континуум, длящееся приключение.

В результате Вирджиния Вулф не очень-то похожа на «себя». Где «дамский» изысканный психологизм, программное эстетство, осознанная «английскость» (даже – «блумсберийскость») ценностей и пристрастий, интеллектуалистский снобизм, традиционно провоцировавший настороженно-опасливые реакции (название пьесы Олби – «Кто боится Вирджинию Вулф?» – на слуху даже у тех, кто не читал ни пьесы, ни Вулф). Такой изображали писательницу критики пятьдесят и даже сорок лет назад – обитающей (писал авторитетнейший Ф. Ливис) «в мыльном пузыре приватного сознания», погруженной в игру легковесных импрессий, прискорбно отчужденной от больших, серьезных, «реальных» проблем. Это клише господствовало и в англоязычном культурном мире, и за его пределами. В России на основе заочно вынесенного приговора, разом и лестного, и уничижительного («великая писательница, но…»), издатели в упор не видели «странную англичанку». До 1978 года – ни одного перевода на русский язык, невинные литературные эссе похоронены (почему?) и забыты в библиотечном «спецхране».

Пересмотр сложившихся взглядов на культурную роль и масштаб дарования Вулф начинается в 1970 – 1980-е годы – в разных странах одновременно, притом что конкретные, «местные» стимулы и мотивы к тому могли быть различны. В российской судьбе писательницы огромную роль сыграли «перестроечные» сдвиги: публикация свежепереведенного (в 1988 году) романа «К маяку» в «Новом мире» была, по выразительной характеристике Е. Гениевой, открытием нового горизонта, знаком рождения нового поколения читателей. В следующие затем пять лет произведения Вулф, напечатанные по-русски, разошлись в ошеломляющем количестве – свыше 2 миллионов экземпляров! Сегодня (по подсчетам Н. Рейнгольд) на каждых двадцать взрослых читателей в нашей стране приходится одна книга Вулф. Есть что-то трогательное и почти гротескное в этом усилии объять, понять и «отправить в народ» ироническую британскую интеллектуалку, носительницу ценнейшего культурного фермента – духовной свободы.