Встречи с Толстым (Воспоминания А. Фовицкого и Г. Гребенщикова). Вступительная статья, публикация и комментарий Александра Романенко

В дневниках Л. Толстого есть несколько записей, которые не привлекали до сих пор внимания исследователей. Состоялась встреча с таким-то и таким-то, факт как будто известен, а личность собеседника на первый взгляд дальнейшего интереса не представляла, поиски выглядели бесперспективными. Случай помог нам обнаружить воспоминания о встречах с Толстым двух человек, журналиста и писателя, в Москве и в Ясной Поляне. Один из этих людей вообще оказался неизвестен мемуарной и специальной литературе, в том числе и столь солидным изданиям, как «Биография Льва Николаевича Толстого» П. Бирюкова и «Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого» Н. Гусева; о другом существует лишь краткая запись у Д. Маковицкого¹.

6 апреля 1900 года Толстой записал в Дневник: «Был на лекции Оболенского, и странная случайность: обратился к его сыну» ². Записей в ту пору (до мая 1900 года) в Дневнике вообще немного, но понятно, отчего Толстой, хотя и не сразу, спустя неделю, отметил именно эту лекцию, состоявшуюся 31 марта и посвященную теме «Аристократизм, как всеобщий идеал». Леонид Егорович Оболенский (1845 – 1906), философ, публицист, поэт, редактор нескольких журналов, в том числе в течение восьми лет и популярного «Русского богатства» (1883 – 1891), был давним знакомым Толстого и долгое время, с середины 80-х годов, поддерживал с ним переписку. Известно более двадцати писем к нему Толстого. Оболенскому принадлежит несколько статей о писателе, собранных в книге «Л. Н. Толстой, его философские и нравственные идеи» (СПб., 1886), а также воспоминания («Исторический вестник», 1902, N 4). Сообщая о посещении Толстым лекции Оболенского в Московском психологическом обществе, Н. Гусев писал: «Т. сидел «среди посторонней публики», вследствие чего его присутствие не было отмечено в отчете» ³, – то есть газеты и журналы никак не откликнулись на это событие.

Комментатор дневников Толстого в Юбилейном собрании сочинений К. Шохор-Троцкий, отметив беседу Толстого со случайным соседом, назвал его Леонидом Леонидовичем Оболенским (1873- 1930), который был сыном философа и публициста (т. 54, с. 415- 416).

И на этом история с посещением лекции Оболенского как будто заканчивается. Однако, как выяснится из нижеследующего, она имела свое продолжение.

Разыскивая воспоминания современников о Н. Лескове и с этой целью просматривая зарубежные – русские и иноязычные – издания 20 – 30-х годов, я натолкнулся на экземпляр неизвестного мне до тех пор журнала «Зарница», выходившего на русском языке в Нью-Йорке в 1925 – 1927 годах. Экземпляр этот, видимо, много лет хранился в архиве моего покойного отца писателя Д. Романенко (1905 – 1971). Позже в фондах Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина удалось найти дальнейшие номера этого издания, также представляющие немалый интерес (уже не только с «толстовской» точки зрения) для историков русской литературы. Подробнее о «Зарнице», истории ее создания и ее содержании я надеюсь рассказать в отдельной работе, сейчас лишь отмечу, что среди основателей и активных авторов журнала были русские писатели, публицисты, ученые, по разным причинам покинувшие родину до и после Октябрьской революции и обосновавшиеся в разных странах, в том числе и в США. Среди них выделялись фигуры публициста и книжника Николая Рубакина (в «Зарнице» печатался и его сын Юрий, студент университета в Лозанне), прозаиков Сергея Гусева-Оренбургского и Георгия Гребенщикова, чье творчество в свое время, как известно, высоко оценивалось Горьким. Деятельными сотрудниками «Зарницы» были ближайшие друзья и единомышленники Толстого: А. М. Хирьяков П. И. Бирюков, И. И. Горбунов-Посадов, А. К. Черткова. «Зарница» даже выступала с первой публикацией произведений Толстого – вариантов начала романа о Петре, одной из первоначальных редакций рассказа «Альберт» (1925, N 4, 5, 6, 7; 1926, N 13) ⁴.

В шестом, ноябрьском, номере журнала за 1925 год («давшем всему делу ход») были помещены и предлагаемые здесь воспоминания о встречах с Толстым.

Автором первых из них был случайный сосед Толстого на лекции Л. Е. Оболенского – его сын Алексей Леонидович, выступавший под фамилией Фовицкий (или Фавицкий). Известен и более ранний его псевдоним – Альфа – по начальным буквам имени, отчества и новой фамилии⁵. В октябре 1909 года этим псевдонимом были подписаны в газете «Новое время» отчеты-репортажи о заседаниях III Государственной думы, интервью с ее депутатами (см. номера от 10, 14, 18, 21 и т. д.), отдельные материалы в рубрике «Политические беседы» («О положении Финляндии» – от 23 октября; «Думский центр и русская национальная фракция» – от 27 октября). Этот же псевдоним стоял и под большой (на целую колонку) заметкой «М. Д. Челышев у Льва Толстого» от 11 октября, где весьма сочувственно излагалась четырехчасовая беседа с Толстым одного из членов Думы – от Самары, – «не устающего в борьбе с пьянством, с винной монополией». М. Челышев приезжал в Ясную Поляну 8 октября 1909 года, чтобы «поговорить о борьбе с пьянством и просить… помочь…». На беседе (о чем также помянул в газете Альфа) присутствовал Д. Маковицкий, оставивший довольно подробную ее запись⁶.

Заметка Альфы о встрече Толстого с М. Челышевым (она, к сожалению, редко используется литературоведами) представляет несомненный самостоятельный интерес для биографов Толстого.

К сожалению, об А. Фовицком удалось пока узнать сравнительно немного, – неизвестны, по крайней мере мне, ни даты его жизни, ни его дальнейшая судьба. Берлинский журнал «Новая русская книга» сообщал, что А. Фовицкий переехал в США из Японии, что в Нью-Йорке он был главным редактором русской газеты «Утро», что он «приготовил к печати по-английски свои воспоминания о встречах со Львом Николаевичем Толстым» (подчеркнуто мною. – А. Р.) и что на английском же языке издана его книга «Московский Художественный театр и его отличительные особенности» ⁷. В «Зарнице» он выступал со статьями о русской литературе: о Пушкине, поэзии, культуре, о Бальмонте, Л. Андрееве, Есенине, Гребенщикове, с рецензиями и заметками на новые книги, спектакли. Известно также, что он исполнял обязанности ректора Русского народного университета, созданного в 1919 году в Нью-Йорке. Лекторы этого университета часто выступали в ближайших штатах, и на этих лекциях, посвященных русскому языку, русской истории и русской культуре, за шесть лет его существования побывало более пятидесяти тысяч человек – членов так называемой русской колонии.

Воспоминания Фовицкого «У Л. Н. Толстого» имеют подзаголовок «Отрывок из воспоминаний», – скорее всего это и была часть или глава из упомянутой книги, и в таком качестве «совсем впервые», она была напечатана в 1922 году, как указывает в сноске сам автор, в нью-йоркских изданиях: журнале «New Peazson’s» и газете «Утро». Найти эти издания, как и самое книгу (коль скоро она существует»), я пока не сумел.

Уже в первой фразе мемуарист отмечает, что ему «пришлось в своей жизни не один раз видеть Льва Николаевича. Но лишь одна из этих встреч была продолжительна». В дальнейшем он рассказывает в журнале всего лишь о двух встречах: об одной из «кратких» – на лекции, и единственной «продолжительной». Обе они относятся к весне 1900 года.

Логично предположить, исходя из тональности как дневниковой записи Толстого, так и публикуемых фрагментов воспоминаний А. Фовицкого, что до 31 марта 1900 года Толстой лично не знал своего будущего мемуариста, сына Л. Е. Оболенского. В противном случае для него это была бы еще одна встреча с еще одним знакомым (или малознакомым) молодым человеком и вряд ли бы он отметил эту встречу как «странную случайность». И внешность Толстого А. Фовицкий описал со всею силой свежего восприятия. В то же время вполне уместно представить, что Л. Е. Оболенский сразу после своего выступления, во время которого его сын случайно познакомился с Толстым, счел нужным нанести визит своему давнему знакомому и корреспонденту, которого он сравнительно долго перед тем не видел, и прихватил с собою сына. Толстые жили в Хамовниках до 1901 года, следовательно, встреча могла произойти, вероятнее всего, также весной 1900 года. Косвенно это подтверждает и упоминание о лежавшей на столике у Толстого книге В. Вундта «Очерк психологии», вышедшей на русском языке (перевод Г. А. Поперна) в 1897 году, которую, судя по его дневниковым записям (от 24 марта; т. 54, стр. 260), Толстой читал именно в 1900 году, хотя, конечно, книга могла попасть к нему и раньше. Вообще Толстой много читал Вундта в разные годы- 1875, 1892 и т. д. (см. переписку с Н. Страховым, Н. Гротом и пр.; т. 62, 66).

В упоминавшихся выше комментариях К. Шохор-Троцкого возникает фигура другого случайного собеседника Толстого на лекции Оболенского, причем довольно подробно рассказывается еще об одном сюжете: Толстой хотел покинуть лекцию, чтоб не опоздать в водолечебницу и т. д. (см. т. 54, с. 415 – 416). Комментатор без какой-либо альтернативы, вполне естественно, должно быть, ничего не зная о «Зарнице» и ее публикациях, считает Леонида Оболенского-младшего единственным собеседником Толстого (в соответствии с записью в Дневнике) и далее излагает его биографию: «видный деятель партии ВКП(б)», после Октября — советский дипломат, известный экономист, с 1929 года – недолгое время начальник Главискусства, затем – директор Государственного Эрмитажа (видимо, до смерти в 1930 году), «специалист в области марксистского искусствоведения». К сожалению, проверить биографические факты без архивных разысканий довольно трудно: сведений о Леониде Леонидовиче Оболенском нет в доступных мне энциклопедических изданиях. Книги его посвящены вопросам финансов и никаких указаний на встречи с Толстым не содержат. Логично предположить, что публицист-искусствовед, коль скоро именно он беседовал с Толстым, сумел бы где-нибудь рассказать об этом. Пока никаких следов этого обнаружить не удалось. Брат же его, Алексей Фовицкий (если они братья?) тоже не сразу, но все-таки в начале 20-х годов опубликовал свои воспоминания. Достоверность их под сомнение поставлена быть не может.

* * *

Итак, о встрече со Львом Толстым на лекции в Московском психологическом обществе 31 марта 1900 года и затем о посещении его дома в Хамовниках Алексей Леонидович Фовицкий вспоминал:

«<…>Во время упомянутого доклада, когда взоры всех были устремлены на кафедру, где горячо излагал свою теорию докладчик, вдруг произошло следующее: скрипнула дверь и почему-то именно на этот раз скрип этот произвел впечатление словно электрического хека… Буквально все вдруг резко обернулись, настолько резко, что речь докладчика оборвалась. И что же? Дверь широко распахнулась, и вошел Лев Николаевич Толстой. И публика и докладчик долго не могли успокоиться, а Лев Николаевич в ситцевой, помнится, белой с горошком рубахе навыпуск, в русских сапогах сидел рядом со мной (это вышло случайно), сам был немножко смущен, хотя, показалось мне, слегка и доволен, что все присутствовавшие как бы «созвучны» тому, что скрывается для нас волнующего за словом «Толстой». Впрочем, я не смею утверждать, что мое впечатление на этот раз точно. Но несомненно, что Л. Н., наклонившись ко мне раза два, сказал: «Скажите после ему (т. е. докладчику), чтобы берег свое сердце: слишком волнуется и сокращает себе жизнь».

Тут сказалась и собственная «сердечность» Толстого, его громадная доброта, над которой иногда носились бури и грозы, смущавшие его поклонников, и, может быть (опять лишь предполагаю), та его органическая «стихийная» любовь к бытию, которая горела в нем от «Казаков» до «Хаджи-Мурата», от юношеских дневников до последних дней в Ясной Поляне…».

Затем мемуарист «переходит к главному» – к рассказу о посещении московского дома Толстых:

«Вот мы подходим с отцом к заветной старой постройке, деревянному небольшому дому в Хамовниках. Калитка, забор, обнаженные деревья вокруг. Звоним, нам отворяет лакей. Он произносит слова «граф», «доложить», но сразу и по этой маленькой передней, заполненной одеждой, и по какому-то «не лакейскому» виду этого лакея, по простоте и добродушию его лица, сразу чувствуется, что мы если и у «графа», то особенного. Да и идти-то надо к «его сиятельству» особенным путем: через огромную семейную столовую, где за громадным самоваром, за длиннейшим столом сидит бесконечное количество людей различного возраста. Тут и потомки Наташи Ростовой, в свои, и чужие». Все это вскакивает, приветствует. Смущенные, мы спешим туда, куда увлекает нас лакей нелакейского вида. Оказывается, к «графу» надо подниматься по узенькой винтовой лестнице в верхний этаж. С трепетом поднимаемся. И вот на пороге тех комнаток, где он живет, нас встречает сам Лев Николаевич <…>.

Перед нами стоял человек довольно высокого роста, коренастый, чуть-чуть, казалось от мощи его плеч, сутуловатый. Непокорные, хоть и приглаженные слегка, с сильной проседью, не густые, «острыми» прядями волосы, непокорная же мохнатая густая борода. И эти крупные, сразу запоминающиеся – лоб с глубокими бороздами-морщинами, нос, громадные беспорядочно-пышные, как и борода, седеющие брови.

1. Д. П. Маковицкий, У Толстого. 1904 – 1910. «Яснополянские записки», т. 3, М., «Наука», 1979, с. 361.[↩]
2. Л. Н. Толстой, Полн. собр. соч. (Юбилейное), т. 54, с. 20. Далее ссылки на это издание указываются в тексте [↩]
3. Н. Н. Гусев, Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого. 1891 – 1910, М., Гослитиздат, 1960, с. 347.[↩]
4. Публикации 1925 года, видимо, остались неизвестны автору комментариев П. Попову (см. т. 17, с. 624 – 689). В связи с этим следует уточнить и комментарий Л. Опульской в последнем издании Собрания сочинений Л. Н. Толстого в 22-х томах, т. Х, М., «Художественная литература», 1982, с. 535.[↩]
5. См.: И. Ф. Масанов, Словарь псевдонимов…, т. I и IV, М, Изд. Всесоюзной книжной палаты, 1956, 1960.[↩]
6. См.: Д. П. Маковицкий, У Толстого. 1904 – 1910. «Яснополянские записки», т. 4, с. 69 – 71.[↩]
7. »Новая русская книга», Берлин, 1922, N 10, с. 38. [↩]