Вспоминаю и улыбаюсь

У ВАТИКАНА-АЛИБИ

Писатель Ф., творивший в Доме творчества в Малеевке, отправился в ближайшую деревню – проветриться. Там местные парни набили ему морду. Он побежал в милицию и заявил, что с ним расправились религиозные фанатики за недавно опубликованный им памфлет против Ватикана. Милиция обещала разыскать преступников, а пока что рекомендовала писателю недельку не выходить из Дома творчества. Через неделю Ф. позвонил в милицию:

– Ну, нашли?

– Да. Дело расследовано. Ватикан – ни при чем. Не приставайте к молодой уборщице, которая убирает вашу комнату.

ДОЛЯ ОТЦОВСКАЯ

Однажды при мне у Сергея Владимировича Михалкова спросили, влияет ли он как отец на творчество своих сыновей. Михалков ответил:

– Влияние отца на творчество детей равно нулю. Ребенок до семи лет говорит: «Мой папа – самый умный на свете, он все знает». После семи: «Мой папа тоже не все знает». В 21 год: «Мой батя ни черта не знает и не понимает». А в 45 лет: «Эх, жаль отец умер, посоветоваться не с кем».

ГРАФИК ПУЩЕ ГЛАЗА

Несколько лет я проработал в иностранном отделе «Литературной газеты» под началом Олега Николаевича П. Невозмутимости этого человека позавидовал бы британский лорд. Никакое самое сенсационное событие не могло вывести его из душевного равновесия, заставить ахнуть, всплеснуть руками.

Помню, в 1956 году, во время англо-франко-израильской агрессии против Египта, газеты сообщили, что агрессоры выкололи глаза египетскому солдату по имени, допустим, Махмуд Абдель Фарук, но несчастный тем не менее приполз через пустыню к своим. Не знаю уж, что там было правдой, а что пропагандистским «накрутом», но наша печать, и «ЛГ», естественно, в том числе, что называется, «на всю железку» использовали эту весть.

И вот вскоре ко мне в кабинет вошел мужчина цветущего возраста и, отрекомендовавшись замдиректора одного из московских районных парков культуры и отдыха, заявил:

– Меня и мою семью потрясло злодеяние агрессоров. Всю ночь мы с женой совещались и пришли к выводу, что мой моральный долг – отдать один глаз герою и страдальцу Махмуду Абдель Фаруку. Прошу написать об этом в вашей газете.

Запахло первополосной сенсацией! Я попросил гостя посидеть, а сам антилопьими прыжками помчался по коридору к Олегу Николаевичу и, задыхаясь от волнения, доложил о благородном визитере и его потрясающем предложении.

П. с сонным видом выслушал меня и сказал, как всегда аристократически грассируя;

– Пегедайте товагищу, что по вопгосу о глазе я смогу его пгинять на той неделе, во втогник.

Я передал. Больше, естественно, эта жертвенная натура у нас в редакции не появлялась.

ПРИНЦИПИАЛЬНЫЙ «БХАЙ»

После исторического визита Джавахарлала Неру в Москву началась великая дружба между Индией и Советским Союзом. Не было, наверное, человека в стране, который не знал бы лозунга «Хинди – руси – бхай- бхай!» («Индийцы и русские- братья»). Волна этой взаимной любви занесла к нам в редакцию «ЛГ» какого- то бородатого сикха в чалме. Ниже подбородка он выглядел без всякой экзотики – обычное европейское пальто, черные брюки, портфель в руке. Кажется, он работал по контракту в нашем тогдашнем Радиокомитете. Он принес весьма банальную статейку о великой дружбе между двумя народами. Никакие резоны об отсутствии в статье оригинальности на него не действовали. Видимо, он рассуждал так: «Раз мы бхай-бхай, извольте напечатать и заплатить гонорар». Являлся он к нам раз в неделю, в остальные дни ограничивался звонками. Почему-то все его наскоки поручили отбивать мне. Одно утешало – его легко было понимать: сложные английские звуки, разные там дифтонги, картавое «р» он произносил без ухищрений, простецки, как по-русски.

Изнемогши в борьбе с настырным «бхаем», я пошел к начальству, которое, вникнув, постановило выдать тюрбаноносителю сорок рублей аванса, после чего аванс списать, а статью отправить в корзину.

И вот, стоя у кассовой амбразуры и с удовлетворением засовывая купюры в карман, человек в тюрбане проскрежетал фразу, ставшую затем крылатой среди знающих английский сотрудников «ЛГ». Он сказал:

– Ай эм нот интерестед ин мани, ай эм интерестед ин принсипл!

КЛЮЧ ОТ ГАРСОНЬЕРКИ

Русский эмигрант Лев Л., симпатичный толстяк дворянского происхождения, проживший в Париже сорок послереволюционных лет, вернулся на родину, в Москву. Кто-то посоветовал ему «прибиться» к редакции «Литтазеты» – там-де работают умные, интеллигентные люди, они не только опубликуют его статьи, но и помогут в трудную минуту. В «ЛГ» в главные опекуны репатрианту определили мудрого Тера – Артура Сергеевича Тертеряна, полковника запаса из армейских политорганов, приписанного к иностранному отделу «ЛГ».

Вскоре после приезда Лев Л. не замедлил обратиться к Теру с деликатной просьбой:

– Артур Сергеевич, милейший, не дадите ли вы мне часика на два ключ от вашей гарсоньерки?

– От чего? – не поняв, переспросил Тер.

– Ключ от вашей холостяцкой квартиры, – разъяснил вчерашний парижанин, хотя по его тучной комплекции и отнюдь не юношескому возрасту трудно было ожидать подобной прыти. – Мы в редакции (он назвал парижскую газету) сбрасывались впятером и снимали комнатку с отдельным входом – для любовных утех. У каждого был свой ключ и свой день. Очень удобно. Неужто вы в Союзе обходитесь без гарсоньерок? Где же вы встречаетесь с любимыми девушками?

– Мы на них женимся и затем всю жизнь встречаемся дома, – вывернулся Тер.

«ЧАЙНИК» С СЮРПРИЗОМ

Не знаю уж, благодаря каким моим душевным или интеллектуальным качествам, но в «Литгазете» ко мне направляли всяческих пришлых «чайников», то есть тронувшихся индивидов, носившихся с различными сумасбродными проектами. Я должен был их утешить, обнадежить и мягко сплавить, чтоб больше не приходили в редакцию и не морочили голову.

Однажды отворилась дверь кабинета и вошел человек в выцветшей военной гимнастерке, подпоясанной ремнем, в поношенных черных цивильных брюках с пузырями на коленях и в некогда белых спортивных тапочках. В каждой руке он держал по связке книг, перехваченных бельевой веревкой.