№6, 2017/Филология в лицах

«Вот и хочется найти способ подняться над каждодневной суетой». А. Флоровский и филологическая жизнь эмиграции первой волны (по материалам архива ученого)

Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 16-06-00501а «Научная деятельность Николая Адольфовича Ганца (1988-1969) — неизвестная глава истории русской эмигрантской и западноевропейской педагогической компаративистики ХХ века»).

Имя Антония Васильевича Флоровского (1884-1968) не слишком знакомо российским филологам. Куда лучше оно известно историкам, философам, культурологам (см.: [Пашуто], [Аксенова]). Родившийся в семье священнослужителя, А. Флоровский прошел путь, вполне типичный для молодого человека своей эпохи, полного либеральных иллюзий конца 1890-х — 1900-х и надежд на светлое будущее России в новом веке. Не случаен в его работах дореволюционного периода интерес к реформам Екатерины Великой, крестьянскому вопросу в России второй половины XVIII-XIX веков, общим судьбам славянства. Показательна и реакция научного сообщества, не просто эти работы высоко оценивавшего, но и награждавшего их премиями, вплоть до самой престижной — Уваровской (1916). После окончания в 1907 году историко-филологического факультета Императорского Новороссийского университета в Одессе перспективный выпускник был оставлен «для приготовления к профессорскому званию» по кафедре русской истории и после сдачи магистерских экзаменов (1911) занял должность приват-доцента.

Свидетельством того, что преподавательская карьера Флоровского складывалась более чем успешно, служит тот факт, что экстраординарным профессором по кафедре русской истории Новороссийского университета он был назначен в 32 года. Помимо научной и педагогической деятельности, причем не только в университете, но и на Одесских женских Бестужевских курсах, в политехническом институте и др., он являлся активным членом многочисленных губернских и городских археологических, архивных, библиотечных и прочих комитетов и комиссий.

Пережив революцию и гражданскую войну, Флоровский, в отличие от родителей и брата с сестрой, покинувших родину еще в конце 1919-го, по-видимому, питал какие-то иллюзии по поводу возможного диалога с новой властью: он продолжал преподавать в меняющих свои названия одесских вузах, служил на разных должностях «по библиотечному ведомству», в том числе руководил губернской библиотекой и университетским книгохранилищем, принимал участие в деятельности общественных организаций Одессы, которые пытались бороться с чудовищными последствиями голода, обрушившегося на Россию и Украину в начале 1920-х. Как убедительно доказывает Г. Савина, именно эта сторона деятельности Флоровского стала причиной его высылки из Советской России в 1922 году в составе так называемой «одесской группы» пассажиров печально известного «философского парохода» [Cавина].

Говоря об участии Флоровского в филологической жизни русской эмиграции, следует пояснить, что речь идет не о метафоре, а о вполне конкретной области научных и общественных интересов «зарубежной России». Дело не только в литературоцентризме русского интеллектуального сознания XIX — начала XX века, для которого любое эпохальное событие в жизни страны и конкретного человека воспринималось в его литературно-философском оформлении. Примеров тому несть числа — от пушкинских «Вольности» и «Клеветникам России» до «Двенадцати» и «Возмездия» А. Блока и «Апокалипсиса нового времени» В. Розанова. В сознании эмиграции русская словесность превращалась из явления сугубо филологического в нечто гораздо большее, поскольку русский язык и литература оставались чуть ли не единственным средством сохранения национальной идентичности, воспитания «русскости» у детей, оставшихся без Родины или родившихся за ее границами (см.: [Киржаева], [Осовский 2010]).

Филологическая составляющая пронизывает всю жизнь российского зарубежья, а вопросы языка и литературы, споры и разговоры об истоках и развитии отечественной словесности, ее современном состоянии, о русских писателях оказываются в центре внимания крупнейших фигур русской эмиграции: политиков, ученых, педагогов, деятелей культуры — от П. Милюкова и П. Струве до С. Гессена, И. Ильина и Г. Трошина. Вот и Флоровский, размышляя в июле 1937 года в Мариенбаде о состоянии и грядущей судьбе русской эмиграции, пишет в черновике письма, адресованного выдающемуся слависту, члену-корреспонденту Российской Императорской Академии наук, руководителю Русского научного института в Праге В. Францеву:

Кое-что пишу, больше размышляю, и не только о Божьем Величестве, но и о делах земных и человеческом ничтожестве. Это ничтожество, особенно ярко обнаруживаемое нашей эмигрантской средой, нужно как-то преодолеть. И если мы сами так ощущаем наше эмигрантское ничтожество, что же думают чужие> и что им останется от нас? Вот и хочется найти способ подняться над каждодневной суетой на какую-то более или менее достойную высоту. Одним из доступных нам, ученых, способов было бы создание давно культурно-литературного средоточия нашей свободной исторической науки, т. е. журнала по истории и истории культуры (т. е. и литературы) вообще. Это дело можно осуществить только общими средствами и общей волею. Оно дало бы возможность подобрать и собрать воедино положительные силы наши [Архив… № 104: л. 4-5].

Одесса — Константинополь — Прага: из советской России в «русскую Европу»

Путь Флоровского в эмиграцию пролегал по традиционному для беженцев с юга России маршруту, описанному в булгаковском «Беге». Первая остановка — Константинополь. Отсюда ученый шлет письма друзьям, знакомым и родственникам с просьбой подсказать, где и как ему лучше устроиться с семьей. Среди его адресатов — хорошо известные персонажи русской культуры, в том числе коллеги по Новороссийскому университету. Он пишет П. Бицилли — в Софию, П. Виноградову и Н. Ганцу — в Лондон, Н. Кондакову — в Прагу, К. Мочульскому — в Париж и др.

Ответы по большей части малоутешительны: переизбыток русских интеллектуалов в Европе очевиден, и устроиться мало-мальски пристойно крайне трудно. Вот что пишет ему 10 ноября 1922 года выпускник Новороссийского университета, историк образования и педагогический журналист, в будущем крупнейший теоретик англоязычной педагогической компаративистики Н. Ганц:

Хотя я мог бы ответить сам на Ваше письмо и, к сожалению, отрицательно, я все же написал письмо профессору Sir Bernard Pares’у, главе School of Slavonic Studies в King’s College’е. Его ответ прилагаю при письме. Здесь очень трудно устроиться, в особенности если не имеете полного знания английского языка. Жизнь чрезвычайно дорога, и жить можно, лишь имея хороший заработок в фунтах. Русских учреждений, где Вы могли бы работать по специальности, вовсе нет, а в английские берут почти исключительно англичан (цит. по: [Осовский, Киржаева: 189]).

Добавим, что почти через 40 лет диалог возобновится. Впрочем, это будет еще и интерес друг к другу двух специалистов, занимающихся историей культуры и образования России XVIII века. Но и чувство «одесского землячества» сохранится, Ганц фактически предложит Флоровскому стол и кров:

Вы пишете, что хотели бы приехать в Англию для изучения наших архивов. Так почему же не приехать? Моя жена сказала, что она готова предоставить Вам комнату и утренний завтрак на две недели. Это значительно сократит Ваши расходы здесь. От нас всего полчаса по подземке до British Museum и университета, и Вы сможете работать в музее весь день, а завтракать можете в университете, где сравнительно дешево (цит. по: [Осовский, Киржаева: 192]).

Еще более откровенен в описании трудностей с получением работы М. Попруженко. Надо учитывать, что автор письма не только выдающийся филолог и историк, профессионально занимавшийся Болгарией и пользовавшийся огромным авторитетом в этой стране еще до революции, заслуженный профессор кафедры славянской филологии Новороссийского университета, к этому времени профессор Софийского университета, а в ближайшем будущем член-корреспондент Болгарской Академии наук, позднее академик, но и родной дядя адресата. 24 сентября 1922 года он пишет: «Что ответить на твои вопросы? Несомненно одно, — нам, филологам, устроиться гораздо труднее, чем специалистам четких> наук, напр. — инженерам, архитекторам, агрономам, а особенно медикам» (цит. по: [Савина: 306]).

Принципиально важно то, что филолог и историк М. Попруженко, обращающийся к историку Флоровскому, подчеркивает их филологическую общность — «нам, филологам»: читателю еще не раз предстоит убедиться в том, что Флоровского считала своим не только русская филологическая эмиграция, но и европейское филологическое сообщество. Попруженко откровенно предупреждает племянника о сложностях, стараясь сохранять объективность:

Я очень затрудняюсь признать в общем справедливым мнение, что здесь отношение стало настолько нетерпимым, что сюда не следует ехать. Другой вопрос — возможно ли здесь скоро и желательно устроиться <так!>. Думаю, что это нелегко в данную минуту, но это не значит, что, м<ожет> б<ыть>, через самый короткий промежуток времени все это не изменится. В унив<ерситет>е, пожалуй, трудно получить кафедру, но возможность не исключается быть прикомандированным к какой-либо библиотеке, как это было, напр<имер>, с проф. В. А. Погореловым, который работает здесь. Мне кажется, что, осмотревшись в Софии, ты не теряешь возможности выполнить свои намерения о поездке в настоящую Европу; во всяком случае, жить в Софии выгоднее, ибо здесь всякая валюта (кроме русской, польск<ой>, австр<ийской> и герм<анской>) — очень дорого стоит; выгоднее левы, чем турец<кие> лиры (цит. по: [Осовский, Киржаева: 192]).

Реальные возможности дяди помочь племяннику ограниченны. Даже он, при всех своих несомненных заслугах, далек от уверенности в завтрашнем дне:

Ты скажешь, что я ничего определенного тебе не ответил на твои вопросы, но что может быть определенным и прочным теперь в нашей жизни, то есть в жизни русских, принужденных пользоваться чужими милостями. Что сегодня прочно, завтра рассеется туманом…

Я, напр., совершенно не считаю свое собственное положение обеспеченным и прочным: все может измениться сразу, но, несмотря на это, не хотел бы забраться далеко от мест, которые так близки к Одессе, куда меня все более и более тянет, — болезненно тянет… (цит. по: [Осовский, Киржаева: 306-307])

Флоровский не станет задерживаться в Болгарии, а двинется дальше — в Прагу. Судьба его сложится относительно счастливо: «русская акция» президента Чехословакии Т. Масарика, цель которой заключалась в выделении серьезных финансовых средств на создание и поддержку научно-культурного и образовательного пространства для русской эмиграции в молодой республике [Т. Г. Масарик...], позволила Флоровскому получить должность профессора на Русском юридическом факультете в Праге. Позднее он будет преподавать в Русском народном университете, читать курс русской истории в Карловом университете в Праге, активно публиковаться по-русски и по-чешски прежде всего по проблемам чешско-русских связей. Среди многочисленных общественных дел ученого — участие в работе Русского заграничного исторического архива и Русского исторического общества. Пережив немецкую оккупацию, он останется в Чехословакии и после войны, даже получив советское гражданство. Несколько раз побывает в Советском Союзе на научных конференциях и завещает Академии наук свой уникальный архив.

Несмотря на относительную молодость (ему всего 40), в Праге середины 1920-х — начала 1930-х Флоровский пользуется авторитетом как серьезный ученый. Более того, его известность выходит за пределы Чехословакии: с одной стороны, он сам пытается — и небезуспешно — пробиться на страницы международных научных журналов, выступает с докладами на конференциях европейских историков и т. д. [Аксенова], с другой стороны, его перо востребовано русской эмигрантской периодикой. Свидетельство последнего — письмо одного из редакторов журнала «Современные записки» И. Бунакова-Фондаминского, оставшееся, к сожалению, за пределами недавно вышедшего четырехтомного архива редакции (см.: [Осовский 2016]). Письмо написано в связи со статьей Флоровского «Пути русско-чешской взаимности: К 10-летию независимости Чехословакии» [Флоровский 1928], публикацию которой И. Фондаминский решительно отстаивал в переписке с другими редакторами. «Я еще не знаю, как у<ложи>ть, но боюсь, что придется <что>-нибудь выпускать, — пишет он М. Вишняку 25 августа 1928 года по поводу сокращений в редактируемом номере. — Что? Если <не> много — отложу несколько (часть текста утрачена. — О. О., В. К.) <Если> же этого будет недостаточно, придется выкидывать статью — [Кускову] Вейдле или Бруцкуса <и> Гессена. Флоровского трогать нельзя» [«Современные записки«… 453-454].

Письмо Фондаминского Флоровскому от 25 августа 1928 года не только дает наглядное представление о характере общения редакции и авторов, но и позволяет увидеть то реальное русское зарубежье, практически не ощущавшее европейских границ, представители которого, находясь на немалом по тем временам расстоянии от Варшавы и Праги до Берлина и Парижа, активно сотрудничали друг с другом, помогая в большом и малом. Пересылка книг и статей, той или иной информации, найденной по просьбе корреспондента в научных библиотеках, — сюжет достаточно частый в переписке этой поры.

Многоуважаемый Антонин Васильевич!

Простите, что мы до сих пор не известили Вас о получении Вашей статьи. Статья уже в наборе, но, к сожалению, мы не успели прислать Вам корректуру (№ выходит 5-го сент<ября>). Вы не посетуете на нас за то, что мы сделали ничтожные сокращения (частью благодаря отсутствию чешского шрифта). По напечатании Вы сами убедитесь, что они нисколько не искажают смысла. Пользуюсь случаем, чтобы обратиться к Вам с покорнейшей просьбой. Для своих статей, к<о>т<о>р<ые> я помещаю в С. З. под общим названием «Пути России»1, мне необходимо ознакомиться с Вашими трудами о Екатерининской комиссии. В особенности мне важна книга «Крестьянский> вопрос в наказах 1767 г.»2. В Париже эти книги достать невозможно. Нет ли этих книг у Вас? И, если есть, не согласитесь ли Вы прислать мне их на несколько дней? Я знаю, насколько это деликатная просьба, но у меня рука не поворачивается писать об Империи, не ознакомившись с этими трудами. За сохранность Вы можете не беспокоиться: заказные пересылки вполне безопасны, а я не продержу их более 3-4 дней.

Покорнейше прошу извинить за запоздалый ответ.

  1. Речь идет о цикле работ И. Фондаминского, представлявших авторскую концепцию становления и развития российской государственности, культуры и мысли, которые публиковались в «Современных записках» с 1920-го по 1940 год. Остановив публикацию в 1928 году, Фондаминский возобновил ее в 1932-м под новым названием «Империя». Именно об этом замысле он пишет Флоровскому.[]
  2. См.: [Флоровский 1910], [Флоровский 1913], [Флоровский 1915].[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №6, 2017

Литература

Аксенова Е. П. Жрец «Клио» (К научной биографии А. В. Флоровского) // Вестник славянских культур. 2009. Т. XI. Вып. 1. С. 32-47.

Архив А. В. Флоровского // Архив РАН. Ф. 1609. Оп. 2. URL: http://isaran.ru/?q=ru/fund&guid=495F24F7-C495-1077-5781-075B3DA85351&ida=1.

Бем А. К вопросу о влиянии Гоголя на Достоевского. Прага: Уния, 1928.

Бем А. Семинарий по изучению Достоевского в Русском народном университете в Праге (1925-1933) // Вокруг Достоевского. В 2 тт. Т. 1: О Достоевском: Сб. статей под ред. А. Л. Бема. М.: Русский путь, 2007. С. 285-287.

Досталь М. Ю. Из переписки В. А. Францева (Письмо В. А. Францева В. С. Иконникову, письма А. В. Флоровского В. А. Францеву) // Славяноведение. 1994. № 4. С. 102-107.

Киржаева В. П. Обсуждение программ по русскому языку в педагогических дискуссиях русской эмиграции 1920-х гг. // Интеграция образования. 2009. № 1. С. 26-29.

Лаптева Т. Н. Научное наследие А. В. Флоровского (1884-1968) в архиве РАН // Вестник архивиста. 2014. № 1. С. 270-287.

Магидова М. Пражские сборники «О Достоевском» // Вокруг Достоевского. В 2 тт. Т. 1. С. 9-47.

Малевич О. М. Роман Якобсон по-чешски // Русская литература. 2007. № 1. С. 104-117.

Осовский О. Е. Переживание «утраты дома» у детей-беженцев из России (по материалам школьных сочинений первой половины 1920-х гг.) // Гуманитарные науки и образование. 2010. № 1. С. 60-63.

Осовский О. Сохраняя «духовное лицо» русской литературы: подлинная история «Современных записок» в архивных материалах и примечаниях к ним // Вопросы литературы. 2016. № 1. С. 353-371.

Осовский О. Е., Киржаева В. П. Переписка Н. А. Ганца и А. В. Флоровского (по материалам фонда А. В. Флоровского в Архиве РАН) // Школа, образование и педагогическая мысль русской эмиграции: материалы к энцикл. Вып. 2. Саранск: Мордовский ун-т, 2013. C. 181-194.

Пашуто В. Т. Русские историки-эмигранты в Европе. М.: Наука, 1992.

Письма и заметки Н. С. Трубецкого. М.: Языки славянской культуры, 2004.

Савина Г. А. «Пусть барахтаются…»: К истории «одесской высылки» за рубежом // Диаспора: Новые материалы. Вып. 3. СПб.: Феникс, 2002. С. 293-410.

«Современные записки» (Париж, 1920-1940). Из архива редакции. М.: НЛО, 2011.

Станкович Б. Несостоявшийся Третий Международный съезд славистов и русские // Русская диаспора и изучение русского языка и русской культуры в инославянском и иностранном окружении: Международный научный симпозиум. Београд: Славистичко друштво Србије, 2012. С. 63-69.

Т. Г. Масарик и «Русская акция» Чехословацкого правительства: К 150-летию со дня рождения Т. Г. Масарика. По материалам междунар. науч. конф. М.: Русский путь, 2005.

Флоровский А. В. Из истории Екатерининской законодательной комиссии 1767 г. Вопрос о крепостном праве. Одесса: Тип. «Техник», 1910.

Флоровский А. В. История текста «Положения» о выборах депутатов в Законодательную комиссию 1767 года. Одесса: Экономическая тип., 1913.

Флоровский А. В. Состав Законодательной комиссии, 1767-74 гг. Одесса: Тип. «Техник», 1915.

Флоровский А. В. Пути русско-чешской взаимности: К 10-летию независимости Чехословакии // Современные записки. 1928. Кн. 36. С. 493-509.

Флоровский А. Почитание св. Вячеслава, князя чешского, на Руси. Прага, 1929.

Флоровский А. Св. Вацлав — Св. Вячеславу // Россия и славянство (Париж). 1929. 28 сентября.

Флоровский А. Карпаторусский список проложного жития Св. Вячеслава, князя чешского // Карпаторусский сборник. Подкарпатская Русь в честь президента Т. Г. Масарика 1850-1930. Ужгород: Издание Подкарпаторусского Народопросветительного Союза; тип. «Школьной помощи», 1930. С. 88-90.

Флоровский А. В. Чешские струи в истории русского литературного развития // Славянская филология: Сб. статей. IV международный съезд славистов. М.: Наука, 1958. С. 211-251.

Флоровский А. В. Первый русский печатный букварь для иностранцев 1690 г. // ТОДРЛ. 1961. Т. 17. С. 482-494.

Флоровский А. В. Латинские школы в России в эпоху Петра I // XVIII век: Сб. статей. Вып. 5. М.; Л.: АН СССР, 1962. С. 316-335.

Флоровский А. В. Франциск Скорина и Москва // ТОДРЛ. 1969. Т. 24. С. 155-158.

Якобсон Р. О. Формальная школа и современное русское литературоведение. М.: Языки славянских культур, 2011.

Florovsky А. Ruska mlavnjce ceskеho jesuity r. 1690 // Slovo a Slovesnost. Roј. IV. № 4. Praha, 1939. S. 239-45.

Hessen S. I. Die Methode der Maria Montessori und ihr Schicksal: Ein Beitrag zur Pbdagogik des Vorschulalters. Halle: Akademischer Verlag, 1936.

Jacobson R. [rjn] Cesko-ruskе styky v mynulosti // Lidovе noviny (Praha). 1935. 26 kvjten.

Letters and Other Materials from the Moscow and Prague Linguistic Circles, 1912-1945. Cahiers Roman Jacobson, 1 / Ed. J. Toman. Ann Arbor: Michigan Slavic Publications, 1994.

Lewicki S. J. Drogi handlowe w Polsce w wiekach ёrednich i w XVI w. Warszawa: nakѓadem Ksikgarni Nauczycielskiej, 1926.

Prednаѕky v Praєskеm linguistickеm krouєku od prosince 1937 do brezna 1938 // Slovo a slovesnost. 1938. Roј. IV. № 3. S. 191.

Цитировать

Киржаева, В.П. «Вот и хочется найти способ подняться над каждодневной суетой». А. Флоровский и филологическая жизнь эмиграции первой волны (по материалам архива ученого) / В.П. Киржаева, О.Е. Осовский // Вопросы литературы. - 2017 - №6. - C. 313-341
Копировать