Внимание к специфике жанра

Л. С. Дем’янiвська, Украiнська драматична поема, Киев, «Вища школа», 1984, 160 с.

Похоже, что на смену недавней полемике критиков о поэме пришло время всестороннего ее изучения литературоведами. Изданные за последние годы монографии о лиро-эпическом жанре – веское тому подтверждение¹.

Книга Л. Демьяновской посвящена драматической поэме в украинской литературе на рубеже XIX-XX веков и советского периода. На материале произведений И. Франко, М. Старицкого, Леси Украинки, И. Кочерги, И. Драча автор книги рассматривает важные ля литературоведения вопросы: истоки, причины и формы бытования драматической поэмы. Вслед за своими предшественниками (И. Неупокоева, Б. Мельничук, В. Сахновский-Панкеев, Н. Гуляев) интенсивное развитие этого жанра Л. Демьяновская связывает с идейно-эстетическими принципами романтического искусства: «Формируясь в украинской литературе как жанр, драматическая поэма была обусловлена эстетикой романтизма» (стр. 14). То есть пониманием того, что в мире существует «динамическое единство», что современная действительность и современный человек «связаны с прошлым и движутся в будущее». Автор книги доказывает, что именно от романтизма идет в драматической поэме ясно выраженное агитационное начало, особая концентрация, сила выражения чувств и мыслей.

Опираясь на обобщающие выводы своих предшественников, Л. Демьяновская дает в то же время свое понимание жанра драматической поэмы и его эволюции в украинской литературе исследуемого периода. Она обращает внимание на тот факт, что в драматической поэме усиливается психологизм, а следовательно, индивидуализация образов, более глубокой становится разработка художественных ситуаций. Другими словами, в коллизии герой – масса, толпа, народ, столь характерной для романтизма начала XIX века, теперь все более заметную роль играет этот, в недавнем прошлом фоновый по отношению к индивидуальной судьбе, нерасчлененный и однозначный мир. Сейчас и «другие» оказались в многогранных связях с героем- носителем высокой идеи, что свидетельствовало об изменениях в самой жизни и одновременно о новых взглядах поэта на отношения личности и исторического процесса.

Изменения в традиционной художественной коллизии, замеченные исследователем, имеют свои реальные истоки. Развитие событий на рубеже XIX-XX веков давало ясное представление об интенсивном встречном движении сил: носителя высоких идей к массам и массы к передовой незаурядной личности. Здесь намечался путь «возможного взаимопонимания между романтическим героем и народной массой» (стр. 31).

Новая позиция художника, как одно из следствий осознанного им возможного сближения этих двух реальностей, сказывается в его открытом сомнении относительно права романтического героя ставить себя над миром и судить о нем «с высоты» своей исключительности. Постепенную смену акцентов в отношении поэта к застывшему в своей неподвижности романтическому герою и в связи с усилением активности народных масс, кристаллизацией их сознания автор книга убедительно показывает, анализируя драматические поэмы Леси Украинки «Одержимая», «Вавилонский плен», «Кассандра». Мы видим и перспективу развития этой темы в творчестве писательницы. «В своем развенчании Рыцаря, – пишет Л. Демьяновская, – в этой драматической поэме («Осенняя сказка». – А. К.) Леся Украинка пошла дальше, чем в «Одержимой». Очевидно, здесь сыграли главную роль расстояние во времени и события политической жизни в России, их развитие (1901 – 1905). Если последовательный в своем индивидуализме Мессия не только говорит про мученический венец, но и принимает его, отвергнув сочувствие Мириам, то Рыцарь в «Осенней сказке» принимает помощь Служебки, но дальше опускается до ссор с нею, защищая свою запятнанную «честь» (стр. 45).

Из анализа поэм Леси Украинки (в скобках заметим: наиболее целенаправленного и обстоятельного в книге) раскрывается объективная роль – наряду с Мессией, Рыцарем, Кассандрой – и тех, кто представляет массу: Мириам («Одержимая»), Служебка («Осенняя сказка»), Поликсена, Андромаха («Кассандра»).

Суждения Мириам, которая дерзнула стать рядом с Мессией, как подчеркивает автор книги, свидетельствуют о том, что героиня понимает: одиночество не фатальное состояние человека, оно преодолимо на путях взаимного доверия между людьми. После гибели Учителя Мириам становится проводником его мыслей, утверждает право человека быть счастливым. Она – воплощение любви и преданности, глубоко верит в добро, справедливость.

Заслуживают внимания мысли Л. Демьяновской об Андромахе, занимающей по отношению к главной героине – Кассандре такое же место, как и Мириам по отношению к Мессии. Жена Гектора в отличие от Поликсены способна активно защищать благополучие семьи, права детей. Однако дальнейшая оценка героини в книге требует уточнения. Л. Демьяновская склонна видеть во взаимоотношениях Кассандры и Андромахи лишь ситуацию взаимного отрицания. Однако объективный смысл «диалога» героинь в поэме Леси Украинки другой: истина рождается на пересечении их взглядов. Для общества очень важны те знания о людях и мире, которые доступны ясновидящей прорицательнице Кассандре. Но также необходима человеку вера в свои силы и возможности людей, на чем настаивает Андромаха. Она убеждена, что гибель ее мужа Гектора – следствие утраченной под влиянием прорицаний Кассандры веры в себя. Таким образом, признание независимого от желания человека хода событий (позиция Кассандры) еще не есть бесспорная истина, которая приобретает большую полноту в единстве с представлением о постоянных стремлениях, волевых усилиях людей, их надеждах и вере.

В целом же анализ взаимоотношений главного героя и «других», предложенный автором книги, интересен и поучителен. Он сделан с учетом как творческой индивидуальности каждого из поэтов, так и особенностей исторического периода, в который создавалось то или иное произведение. По убеждению Л. Демьяновской, поэмы Леси Украинки обнаруживают трагедию человека, тяжело переживающего свою вынужденную непричастность к движению истории. Истоки такой художественной коллизии автор книги объясняет условиями общественной и социальной жизни страны 900-х годов, обстановкой после поражения революции 1905 года, трагическим положением интеллигенции и народа в условиях насилия и террора. Верно, но недостаточно.

Если вспомнить, что носителями высоких идей, людьми одержимыми, знающими «одну, но пламенную страсть», в творчестве Леси Украинки очень часто являются женщины – те же Мириам, Кассандра, Принцесса («Осенняя сказка»), – станет очевидным присутствие в ее обобщениях личностного начала, преломление в образах ее героев автобиографического опыта. Мне кажется, обращение к удивительной по цельности, содержанию и одновременно глубоко драматической жизни поэтессы заметно обогатило бы наблюдения и выводы автора книги.

И. Франко, говорит Л. Демьяновская, ориентируется на такую историческую коллизию, в которой сближаются интересы человека и народа, торжествует добро, справедливость, правда – даже если герой погибает.

Наблюдения над тем, как происходит дальнейшая персонификация «среды», как в связи с этим усиливается психологическое начало в художественной коллизии герой – масса позволили автору рецензируемого труда уточнить само понятие «драматическая поэма»: «Таким образом, в драматической поэме, которая представляет собой синтез лиро-эпической поэмы и драмы с преобладанием в нем слова над действием, лиро-эпического начала над «событийным», происходит адаптация элементов драматической структуры к элементам лиро-эпическим» (стр. 12).

Ориентация на фактический материал, на сам процесс укрепления и формирования такой модификации, как драматическая поэма, многое проясняет и в современном понимании лиро-эпического жанра в целом, который и в наши дни Остается камнем преткновения для историков и теоретиков литературы. Достаточно обратить внимание на то, что нередко исследователи, да и сами поэты при попытке определить жанр поэмы спорят не только друг с другом, но и с самой… поэмой.

«Чего не хватает поэме? – Задается вопросом Ю. Марцинкявичюс. – Как ни парадоксально, именно ее жанровых Особенностей, чисто «поэмного подхода» к действительности, большей строгости к самой себе, потому что поэма сейчас, чего доброго, самый «распущенный» жанр (неожиданно ловишь себя на мысли, что теория «лиризации поэмы» на деле лишь способствует разрушению жанра)» ².

Мне кажется, суждение это (возможно, из-за полемической направленности, личных пристрастий и др.) несколько разошлось с реальным литературным процессом, с тем фактом, что Структуру поэмы, кроме общих, извечных законов этого жанра, определяет «эстетика и стилистика поэзии данного направления, данного периода» ³.

Очевидно, акцент Л. Демьяновской на адаптации «элементов драматической структуры к элементам лиро-эпическим» и нацеливает на восприятие жанра в конкретных формах его бытования, в динамике развития.

По мере рассмотрения произведений Леси Украинки, И. Кочерги, И. Драча автор книги стремится показать их самостоятельное место в более общей идейно-эстетической тенденции вплоть до 70-х годов нашего века. Мы видим, как собственно диалогическая форма (вопрос – ответ) сменяется монологической.

Анализ драматической поэмы И. Кочерги «Свадьба Свички» приводит Л. Демьяновскую к заключению, что полилог в поэме «напоминает хор в опере, где каждый участник поет свою фразу или музыкальную строфу, но все вместе объединяются в выражении общих мыслей, настроений, идей» (стр. 125). В таком выводе содержится не только конкретная эмоционально-смысловая характеристика общего и частного, их взаимоотношений на определенном этапе исторического развития. Заодно подчеркнут факт дальнейшей дифференциации среды, из чего, собственно, исходит автор книги в своей концепции драматической поэмы указанного периода. Очевидно, «поэмный подход» сохранился и в одном, и в другом случае, но он приобрел разные формы.

К сожалению, Л. Демьяновская не всегда последовательна. Она не показывает, например, какими гранями поэма И. Франко «Сон князя Святослава» подтверждает тенденцию дальнейшего усвоения драматической поэмой лиро-эпических элементов. Хотя легко заметить, что в поэме Франко между диалогами очень часто возникают «паузы», заполненные монологом-исповедью, монологом-проповедью, монологом-раздумьем то князя Святослава, то Овлура, то Предславы. В чем самобытность позиции Франко? Что здесь оказалось общим с дальнейшими установками Леси Украинки, М. Старицкого, И. Кочерги, И. Драча?

Л. Демьяновская прослеживает усиление психологической глубины и достоверности в романтическом характере и романтической художественной ситуации в целом на конкретном материале творчества отдельных поэтов. Но ее наблюдения преследуют, конечно, более дальние цели. Осуществляется поиск того, что в дальнейшем определило особое место романтизма в литературе социалистического реализма. По этому внутренне оправданным выглядит в работе продолжение исследования драматической поэмы после Леси Украинки – в творчестве И. Кочерги, И. Драча.

Конечно, очерк послеоктябрьской драматической поэмы в книге Л. Демьяновской мог быть полнее, включить в себя новые имена и более полную характеристику творчества названных поэтов. И тем не менее даже при этой неполноте книга оставляет хорошее впечатление. Исследуя в основном украинскую драматическую поэму, она значительно расширяет представление читателя и о некоторых более общих закономерностях лиро-эпического жанра.

г. Курск

1. И. Г. Неупокоева, Революционно-романтическая поэма первой половины XIX века, М.. 1971; Г. А. Червяченко, Поэма в советской литературе, Ростов н/Д., 1978; А. Г. Жаков, Современная советская поэма, Минск, 1981; М. М. Числов, Время зрелости – пора поэмы, М., 1982; В. П. Киканс, Современная советская поэма, Рига. 1982.[↩]
2. »Пути и судьбы современной поэмы». – «Литературное обозрение», 1974, N 10, с. 53 – 54. [↩]
3. В. Кубилюс, Предисловие к кн.: В. П. Киканс, Современная советская поэма, с. 4.[↩]