Вместо «проблем» – повторение повторения пройденного

П. Мезенцев, Белинский. Проблемы идейного развития и творческого наследия, «Советский писатель», 1957, 594 стр.

Не только заглавие, но структура и объем новой книги о Белинском позволяют предположить, что перед нами солидное научное исследование, посвященное важнейшим проблемам мировоззрения и творчества Белинского, многие из которых еще не решены и нуждаются в серьезной разработке. Поэтому с особым интересом открываем мы книгу П. Мезенцева: что нового вносит она в изучение наследия великого критика?

К сожалению, уже первая ее глава – «Наследие Белинского и русская общественная мысль», служащая введением к книге, представляет собой изложение общеизвестных фактов, давно собранных и рассмотренных советскими учеными. Вторая глава – «Белинский и его эпоха» также не содержит ничего нового. Привлекая материал, уже известный по работам многих исследователей, П. Мезенцев бегло, почти скороговоркой рассказываете детстве и юности Белинского, о годах учения в Московском университете и о начале его литературной деятельности. Не обходится здесь без некоторых неточностей. Например, автор сообщает: «Под влиянием революционных событий 1830 – 1831 годов Белинский написал первое крупное свое произведение – трагедию «Дмитрий Калинин» (стр. 61). Между тем события 1831 года никак не могли повлиять на драму Белинского по той простой причине, что она была закончена в ноябре-декабре 1830 года.

Последующие главы книги написаны, так сказать, в одном «ключе». Исследователь чаще всего отправляется не от современных работ о Белинском, а от дореволюционного литературоведения; упомянув о том, что дворянские и буржуазные ученые «замалчивали» и «игнорировали» или «опошляли» и «извращали» наследие Белинского, он излагает свои мысли в полемике с этими учеными. При этом П. Мезенцев не считает нужным отметить, что утверждения, против которых он выступает, давно сняты советской наукой и что в постановке и решении тех или иных вопросов у него есть предшественники, и их немало. С предшественниками можно соглашаться или не соглашаться, но умалчивать об их работах не полагается. В противном случае создается неверное представление не только о научных достоинствах новой работы, но и вообще о состоянии данной отрасли науки о литературе.

Так, в главе «Телескопское ратование» П. Мезенцев, указав на то, что дореволюционная наука замалчивала этот период деятельности Белинского и что он, в частности, обойден в работах Е. Соловьева и Р. Иванова-Разумника, заключает: «А между тем в телескопский период закладывались основы позднейших взглядов Белинского, здесь было положено начало бессмертной его славе величайшего русского критика» (стр. 76 – 77). Все это так. Но складывается впечатление, что именно П. Мезенцеву впервые после Иванова-Разумника, удалось выяснить подлинное значение того периода деятельности Белинского, который связан с его работой в «Телескопе». В действительности же этот период не раз привлекал к себе пристальное внимание советских исследователей, и по этому вопросу имеется большая литература (напомним хотя бы книги Н. Мордовченко, М. Полякова, В. Нечаевой). Весьма малоактуально выглядит и полемика П. Мезенцева с «фальшивым утверждением» С. Венгерова об отсутствии демократизма в мировоззрении Белинского поры «Телескопа», а также споры автора с А. Пыпиным и А. Корниловым, в работах которых неверно представлены взаимоотношения Белинского и Бакунина.

Вызывает удивление еще одна особенность в подходе П. Мезенцева к изучаемому материалу. Через всю книгу проходит стремление исследователя «поднять» Белинского (иногда даже за счет «принижения» его противников). Вместо того чтобы рассматривать взгляды критика во всей сложности и противоречивости, автор отбирает в высказываниях Белинского только передовое, прогрессивное, стараясь обойти молчанием или по возможности нейтрализовать все, что этому противоречит. Нейтрализация часто осуществляется таким образом: на протяжении всей главы или раздела повествование ведется в ‘восторженных тонах, а в конце неожиданно упоминается о противоречивости позиции Белинского в том или другом вопросе, об ошибочности некоторых его взглядов. Все это, естественно, приводит к модернизации, к нарушению исторической перспективы.

Анализируя, например, понимание Белинским принципа народности, автор утверждает, что в представлении критика народ – это «народные массы» (стр. 104), а несколькими страницами ниже, как бы между прочим, упоминается о том, что у Белинского в это время «нередко смешиваются народ и нация» (стр. 124). Ну, а как быть с утверждением Белинского в «Литературных мечтаниях», что «среднее и высшее сословие составляют народ по преимуществу»? По мнению П. Мезенцева, Белинский высказал эту мысль исключительно «в пылу полемики против вульгарных понятий о народности в литературе» (стр. 124). Но столь упрощенная трактовка вопроса не способствует его подлинно научному решению.

Известно, что в защите бесцельности искусства и бессознательности творчества проявилась не только сила, но и слабость эстетической позиции Белинского. Однако П. Мезенцев, рассматривая литературные взгляды Белинского периода «Телескопа» в отрыве от его философских взглядов этой поры, также решает вопрос упрощенно. По его мнению, Белинский «чрезмерно преувеличивал значение бессознательности и бесцельности в художественном творчестве» только в целях «полемической заостренности» (стр. 112).

В литературе уже высказывалась мысль о своеобразии идеализма Белинского периода 1830-х годов и о наличии в его мировоззрении в эту пору элементов материалистического характера. Неоднократно отмечалось также, что при общей идеалистической системе взглядов в статьях периода «Телескопа» встречаются верные, ничего общего с идеализмом не имеющие оценки конкретных явлений русской и зарубежной литературы. На это обстоятельство обращает внимание и П. Мезенцев, но опять же без ссылок на предшественников. К тому же он ограничивается декларативными заявлениями о том, что «в мировоззрении молодого Белинского имеются определенные зачатки материалистического понимания действительности и особенно важнейших явлений национальной культуры» (стр. 143 – 144), не пытаясь проанализировать статьи Белинского в этом плане. Таким образом, важнейшая проблема идейного развития Белинского осталась нерешенной.

Наиболее отчетливо проявились отрицательные стороны исследовательского метода П. Мезенцева в анализе «примирительного» периода деятельности Белинского. Здесь снова ведется резкая полемика с буржуазными учеными, за этим следует ссылка на Плеханова – и ни слова не говорится о том, что сделано в изучении этого периода в последнее время.

Исходная позиция исследователя совершенно правильна: признавая в мировоззрении Белинского конца 30-х годов острейшие противоречия, он стремится определить тенденции их развития в сторону отхода от примирения с действительностью. Но материал подбирается и анализируется таким образом, что возникает вопрос: да было ли вообще примирение?