Власть против литературы (60-е годы). Публикация документов И. Брайнина и А. Петрова

Документы Главлита, найденные в ЦХСД по их копиям в ГАРФ, а также копии писем А. Т. Твардовского, обнаруженные в РГАЛИ, публикуются И. Б. Брайниным, остальные документы – А. М. Петровым.

 История советской литературы – это история борьбы партии с литературой. Разумеется, не со всей и не со всякой. Та часть литературы, которая в силу ремесленнического своего характера безропотно, а главное, не только на словах, но и в самом писательском деле признавала над собой власть партийного руководства и «эстетики социалистического реализма», – такая литература поощрялась властью и жила припеваючи. Однако литература живая, настоящая, то есть талантливая и внутренне независимая, терпела тяжкий гнет.

Многие факты жестоких преследований, которым подвергались лучшие наши писатели, хорошо известны, некоторые другие впервые документируются предлагаемой публикацией. Но для начала хотелось бы подчеркнуть, что если отвлечься от переживаний тех, кого утюжил этот асфальтовый каток, то в его методическом движении не было ничего случайного и в этом смысле несправедливого. Просто – на войне как на войне. Ведь в свою очередь столь ценимая нами талантливая и независимая часть литературы только тем и занималась, что вольно или невольно, порой сама того не замечая_; вредила режиму подрывала основы системы. Ибо талант – это правда, в правде – суть искусства. Системе же, по самой ее природе, правда была решительно противопоказана. Для того чтобы существовать, чтобы оправдывать в глазах людей свое существование, тоталитарный строй должен был плотно и со всех сторон окутывать себя идеологической легендой, искусно сотканной и постоянно упрочиваемой усилиями множества людей – журналистов, пропагандистов, педагогов, историков, цензоров и тех писателей, которым не претила такая роль.

Отсюда – неизбежность противостояния живой литературы тоталитарной системе. Каждым своим непредуказанным движением литература грозила прорвать ткань казенной легенды о действительности и в самом деле то тут, то там прорывала эту ткань, которая начинала трещать и расползаться, обнажая черное и уродливое тело системы. Если же к объективной стороне описываемого противостояния прибавить субъективную, а именно – оппозиционное умонастроение, которое в тот период все более овладевает умами, распространяясь и вширь и вглубь, то надо ли удивляться тому, что идеологический контроль за литературой, система цензуры становится в это время одной из постоянных и самых главных забот партийного руководства? Недаром на многих документах из публикуемых ниже цензурных дел мы увидим подписи могущественных партийных олигархов- секретарей ЦК КПСС, членов Президиума (Политбюро), а порой и самого генсека.

Нужно заметить, что вообще-то цензурное ведомство плодило не так уж много бумаг. В какой-либо контакт с авторами контролируемых произведений оно, как правило, не вступало (и даже запрещало редакциям ссылаться на указания Главлита), редакторам же передавало свои требования в устной форме, самое большее – отчеркивая на полях верстки неприемлемые для него места. Однако в 60-е годы ситуация заметно меняется. Часть писателей и некоторые редакторы не хотят удовлетворяться грозным и кратким цензорским «нельзя», вступают с Главлитом в споры, апеллируют «наверх». В этих условиях и сам Главлит, чтобы заручиться поддержкой высшего начальства (а порой в стремлении передать ему на решение какой-либо сложный вопрос), обращается по тому же адресу. Так возникают, помимо обычных годовых отчетов начальника Главлита (эту должность многие годы бессменно занимал П. К. Романов), его докладные записки в ЦК по отдельным произведениям. В свою очередь и в недрах ЦК по поводу тех или других произведений нередко возникает своя, «внутренняя» переписка – обычно между отделами, обязанными надзирать за литературой и печатью, и Секретариатом ЦК КПСС.

В итоге вокруг того или иного произведения порой складывалось целое цензурное дело, иногда небольшое по объему, а подчас и весьма обширное, длительное, с многоступенчатым сюжетом. Часть из таких дел относится к предварительной цензуре, часть (те, что возникали по поводу уже вышедших произведений) – к карательной, а порой рождался и некий смешанный вариант, малознакомый мировой цензурной практике, но для нас достаточно обычный: это когда произведению сначала обдирали бока в предварительной цензуре, а стоило ему появиться в печати, как на него (по заранее принятому в «инстанциях» решению) спускали с цепи «партийную критику», издательствам же «не рекомендовали» его перепечатывать.

Разумеется, далеко не все из документов и дел такого рода сохранились, а иные, те, что находятся в специальном архиве Политбюро, и до сих пор недоступны исследователю. (Кстати, почему? Не по той ли причине, что, оберегая старые тайны, новой власти легче окружить тайной и себя самое?) Как бы то ни было, и то, что есть, представляет собой для историка настоящее богатство. В частности, раскрывается и документируется «руководящая и направляющая роль» ЦК КПСС в системе органов цензуры, наглядно демонстрируется самая «кухня» идеологического контроля. А в более широком плане это материал для исследования динамики общественных умонастроений, для воссоздания истории инакомыслия и борьбы с ним, для познания того процесса отпадения общества от тоталитарного государства, который, несмотря на все усилия последнего, неумолимо совершался в нашей стране.

Наибольшее число цензурных дел, к настоящему времени выявленных в архиве ЦК КПСС, заведено было в 60-е годы на публикации «Нового мира». Будучи средоточием большей части того талантливого, что было в тогдашней литературе, отнюдь не бедной талантами, журнал Твардовского уже поэтому не мог то и дело не вступать в противоречие с официальной легендой о действительности и ее охранителями. А вместе с тем, являясь центром притяжения независимой гражданской мысли, основным легальным органом складывающейся демократической оппозиции тоталитарному строю, он чем дальше, тем больше шел на такое противостояние и вполне сознательно. Отсюда – преобладание «новомирских» дел в предлагаемой публикации.

 

1.ДЕЛО ВЕНИАМИНА КАВЕРИНА

(Очерк «Белые пятна»)

Принадлежа к старшему поколению русских писателей советского периода, Вениамин Александрович Каверин (1902 – 1989) жил в 60-е годы чрезвычайно напряженной творческой и общественной жизнью. Только на страницах «Нового мира», где его произведения появлялись в это время чуть ли не ежегодно, он напечатал повести «Семь пар нечистых», «Косой дождь», «Школьный спектакль», рассказы, путевые и мемуарные очерки, статьи. В литературных кругах была широко известна гражданская смелость Каверина. Он имел репутацию человека, «подписывающего все письма», то есть не уклоняющегося от выступлений по острым политическим вопросам, в том числе в защиту инакомыслящих и гонимых. (Кстати, насколько я помню, мое личное знакомство с ним состоялось как раз по такому поводу: надо было получить его подпись под письмом в защиту книги Александра Некрича «22 июня 1941 года» от недобросовестной сталинистской критики, санкционированной свыше. Дело происходило в 1967 году. Вениамин Александрович без колебаний подписал весьма резкий текст. Вслед за ним подписи поставили Владимир Тендряков и Борис Слуцкий.) Ходила по рукам его яркая «Речь, не произнесенная на IV съезде писателей» (1967), известно было его письмо к К. Федину с требованием разрешить «Новому миру» напечатать роман А. Солженицына «Раковый корпус» (1968).

В мемуарном очерке, о судьбе которого идет речь, Каверин писал: «Настоящий поэт не может не принадлежать к направлению… Я не знаю, как впоследствии назовут это направление историки литературы» Пока можно сказать, что в борьбе между подлинной и приглаженной поэзией, между искренностью и выспренностью, обходными путями, всей той атмосферой, в которой существует «поэзия на случай», – это победившее направление. И еще одно: победа далась нелегко».

К этому «направлению», не имевшему никаких ограничительных признаков, кроме таланта, искренности, внутренней свободы, принадлежало все лучшее в советской литературе, все, что не несло на себе мертвящую печать официальности. Очерк Каверина, как и мемуары И. Эренбурга (чья цензурная история была еще более драматична; часть документов, относящихся к этому цензурному делу, см. в журнале «Вопросы литературы», 1993, вып. IV), как и многие другие публикации «Нового мира», выражали солидарность с этим «направлением», причастность к нему, сознание его неуничтожимое?, что и имел в виду автор, говоря о его «победе». А о том, как действительно нелегко давалась эта победа, свидетельствовали судьбы тех, о ком писал Каверин, – Михаила Зощенко, Всеволода Иванова, Александра Фадеева, Николая Заболоцкого. Судьба самого очерка послужила тому дополнительной иллюстрацией.

«ЦК КПСС

Редколлегия журнала «Новый мир» представила на контроль в Главлит СССР подготовленную для опубликования в девятом номере журнала статью В. Каверина «Белые пятна».

Ознакомление с ее содержанием показало, что статья в корне ошибочна и не может быть разрешена к печати. В. Каверин по существу выражает несогласие с принципиальной оценкой, данной Постановлением ЦК КПСС в 1946 году о журналах «Звезда» и «Ленинград» идейным ошибкам М. Зощенко. Он ставит своей целью убедить советского читателя в том, что все творчество М. Зощенко, в том числе и такие его произведения, как «Перед восходом солнца» и «Приключения обезьянки» ¹, подвергнутые резкой критике за безыдейность, является талантливым и подлинно художественным.

Вопреки Постановлению ЦК КПСС, характеризующему рассказ «Приключения обезьянки» как пошлый пасквиль на советский быт и советских людей, В. Каверин утверждает, что этот «маленький, безобидный детский рассказ рассматривается как свидетельство реакционных убеждений, за ничего не значащей шуткой пытаются разглядеть злобную сатиру на советское общество, глубоко запрятанную клевету, философскую концепцию, политическую программу».

Отвергая партийную критику идейных ошибок в творчестве М. Зощенко, В. Каверин пытается доказать, что Зощенко является жертвой периода культа личности, и на этом основании требует «реабилитации» его имени.

Считая несправедливой и тенденциозной оценку советской общественностью идейной и политической линии литературной группы «Серапионовых братьев», В. Каверин призывает пересмотреть эту оценку и таким образом ликвидировать «белое пятно» в истории развития советской литературы. По мнению В. Каверина, группа «Серапионовых братьев», в которую входил М. Зощенко, да и сам автор статьи, «никогда не проповедовала аполитичного искусства и не отрицала общественного значения литературы». Более того, он пытается утверждать, что эта группа сыграла выдающуюся роль в истории русской советской литературы, хотя известно ее вредное и чуждое советской литературе направление.

В своей статье В. Каверин воскрешает одного из идейных вожаков этой группы Л. Лунца, аполитичные и реакционные взгляды которого общеизвестны. Следует напомнить, что Л. Лунц, определяя идейную программу группы «Серапионовых братьев», писал в 1922 году. «Слишком долго и мучительно правила русской литературой общественность. Пора сказать, что некоммунистический рассказ может быть бездарным, но может быть и гениальным. И нам все равно, с кем Блок – поэт, автор «Двенадцати», Бунин – писатель, автор «Господина из Сан-Франциско»…

С кем же мы, Серапионовы братья?

Мы с пустынником Серапионом. Мы верим, что литературные химеры особая реальность, и мы не хотим утилитаризма. Мы пишем не для пропаганды. Искусство реально, как сама жизнь. И, как сама жизнь, оно без цели и без смысла: существует потому, что не может не существовать» («Литературные записки», N 3, 1922 г., с. 31). Несмотря на это, В. Каверин в статье утверждает, что «не пафос аполитичности водил пером молодого писателя (Л. Лунца), а любовь к энергичной, полной движения и страсти литературе, образцы которой он видел на Западе».

В. Каверин не согласен также с партийной оценкой недостатков первого издания романа А. Фадеева «Молодая гвардия». Автор стремится доказать, что Фадеев вынужден был дополнить роман эпизодами, показывающими руководящую роль партии в борьбе советского народа против фашистских оккупантов, вопреки своей воле. Эта переделка, по утверждению В. Каверина, была трагической победой, близкой к поражению, и она не нужна была ни советскому обществу, ни литературе. Такое вмешательство в творчество писателя, по мнению В. Каверина, будто бы нанесло ущерб творческим замыслам и идейному содержанию произведения.

Стирая так называемые «белые пятна» в истории русской советской литературы, В. Каверин преувеличивает поэтические заслуги Н. Заболоцкого, многие стихи которого носят пессимистический, ущербный характер.

Обращает на себя внимание, что редакция «Нового мира» заверстала в этот же номер журнала также и подборку стихов М. Цветаевой. Эти стихи редакция преподносит как неизвестные советскому читателю произведения «большого и своеобразного поэта», творчество которого «в последние годы становится достоянием все более широких кругов советских читателей». Между тем эти произведения, написанные в период нахождения поэтессы в белой эмиграции, по своему содержанию не могут способствовать идейному воспитанию советского читателя.

Учитывая вышеизложенное, полагаем нецелесообразным публикацию статьи В. Каверина «Белые пятна» и подборки стихов М. Цветаевой.

Прошу поручить соответствующим отделам рассмотреть этот вопрос.

Приложение: верстка упомянутой статьи и стихов.

Начальник Главного управления по охране военных и государственных тайн в печати при Совете Министров СССР П. РОМАНОВ.

23 августа 1962 года» (ЦХСД. Ф. 4. Оп. 18. Д. 1038. Лл. 14 – 17).

 

Как видит читатель, основной мотив, по которому начальник Главлита высказывается за запрещение очерка Каверина, связан с печально знаменитым постановлением ЦКВКП (б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» (1946), принятым по не менее известному докладу Жданова, руководившего сталинской пропагандистской машиной. В этих партийных документах М. Зощенко оценивался как «пошляк и подонок литературы», чье «злостно хулиганское изображение нашей действительности… сопровождается антисоветскими выпадами». В том же духе и стиле была выдержана характеристика группы «Серапионовы братья». И вот любопытная вещь! В 1962 году, когда Зощенко и Ахматова давно уже восстановлены в Союзе писателей, притом первого уже нет в живых, через год после XXII съезда партии, на котором сталинские методы руководства были признаны «преступными» и решением которого тело Сталина было вынесено из Мавзолея, – нельзя, оказывается, допустить в советской печати даже косвенное выражение несогласия с одним из наиболее одиозных действий того же Сталина и его пропагандистского аппарата!

Современному читателю это, пожалуй, будет непонятно. А дело объяснялось очень просто: сам Сталин, в посмертной оценке его поступков, мог представать (до середины 60-х годов) каким угодно злодеем, но это отнюдь не должно было распространяться на руководимую им партию, которая всегда была, есть и будет права. С этой точки зрения постановление ЦК есть нечто непререкаемо авторитетное, каждая буква в нем нерушима и священна. Если оно и может быть изменено или отменено (разумеется, лишь в редчайших случаях, как это произошло с постановлением «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели»), то опять-таки лишь другим постановлением ЦК. Пока этого не произошло, никакая публичная критика партийных решений, даже тех, чья ошибочность очевидна и фактически признана, не может допускаться. Это была одна из основ незыблемости строя, и за ее соблюдением следили очень строго. В этом смысле очерк Каверина был покушением на ревизию не только и не столько каких-то конкретных партийных оценок, сколько самого этого принципа, священного для тоталитарной системы.

Поэтому главный цензор страны в соответствии со своими обязанностями не мог не обеспокоиться, а товарищи в Центральном Комитете не могли его не поддержать. В то же время легко заметить, что поддерживают они его несколько вяло, причем резко сужают круг собственных претензий к готовящейся публикации.

 

«ЦК КПСС

Главное управление по охране военных и государственных тайн в печати при Совете Министров СССР (т. Романов) просит рассмотреть вопрос о публикации в журнале «Новый мир», N 9, статьи В. Каверина «Белые пятна» и подборки стихов М. Цветаевой. Главное управление считает, что публикация данных материалов нецелесообразна.

Статья В. Каверина «Белые пятна» состоит из трех частей. Первая ее часть посвящена М. Зощенко и направлена на пересмотр Постановления ЦКВКП(б) от 14 августа 1946 года «О журналах «Звезда» и «Ленинград» в той его части, которая касается оценки творчества этого писателя. В. Каверин, не ссылаясь прямо на Постановление ЦК ВКП (б), делает попытку полностью дезавуировать данную в нем оценку общественного лица и произведений Зощенко, подвергнутых критике.

Поэтому считаем нецелесообразным публиковать статью Каверина в настоящее время.

Тов. Твардовский согласен с предложением отложить опубликование статьи, но настаивает на опубликовании стихов М. Цветаевой.

Стихи М. Цветаевой, написанные в эмиграции, как и многие другие опубликованные у* нас произведения этой писательницы, отличаются усложненной формой, но нет особых оснований для изъятия их из журнала.

Мнение Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам и Отдела культуры ЦК КПСС сообщено Главному управлению по охране военных и государственных тайн при Совете Министров СССР.

Зам. зав. Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным ЦК КПСС республикам

В. СНАСТИН

Зав. Отделом культуры

Д. ПОЛИКАРПОВ.

5 сентября 1962 г.» (ЦХСД. Ф. 4. Оп. 18. Д. 1038. Л. 13).

 

Сравнительная мягкость записки В. И. Снастина и Д. А. Поликарпова объясняется как общими особенностями идеологической атмосферы одного из наиболее «либеральных» годов советской истории, так и тем, что авторы, по-видимому, учитывают возможность отмены ждановских постановлений. Правда, с этим не очень спешили (а после снятия Хрущева и вовсе забыли об этом думать), но как раз в данный момент, как и в первое время после XX съезда, такая отмена представлялась достаточно реальной перспективой. Вероятно, отсюда осторожная формулировка отказа в публикации статьи Каверина: «нецелесообразность» ее «в настоящее время» и «предложение» Твардовскому ее «отложить», которое редактор «Нового мира» вынужден принять, выторгововав взамен согласие двух отделов на публикацию стихотворений Марины Цветаевой.

На записке начертана резолюция двух секретарей ЦК: «Согласиться. Ильичев, Суслов. 11. IX». Однако эта резолюция еще не была последней точкой, поставленной в данном деле. Итоговая запись, сделанная на оставшейся в Главлите машинописной копии записки П. Романова, гласит: «Рассматривался вопрос на Секретариате 11/IX-62 г. Предложения Главлита приняты. Материалы из номера журнала сняты» (ГАРФ. Ф. 9425. Оп. 1. Д. 1118. Л. 78).

Запись не вполне точна: как явствует из других документов архива ЦК, вопрос о судьбе обеих публикаций, первоначально действительно включенный в повестку дня заседания Секретариата ЦК КПСС, был затем из нее исключен. Но, видимо, те же Л. Ильичев и М. Суслов в конце концов распорядились не пропускать и подборку Цветаевой, включавшую такие шедевры ее лирики, как «Школа стиха», «Бич жандармов, бог студентов…», «Куст». Публикация Цветаевой состоялась лишь почти три года спустя (1965, N 3).

20 октября 1962 года, через месяц с небольшим после описываемых событий, Твардовский был принят Хрущевым. В этой беседе Твардовский поставил вопрос об отмене цензуры на литературные произведения, «внушал Хрущеву, что вообще цензура – пережиточный орган, оставшийся нам в наследство от культа личности… Пожаловался Твардовский и на задержку в цензуре статьи Каверина о Зощенко. Сказал, что, на его взгляд, постановления ЦК о литературе 1946 года отменены жизнью, устарели безнадежно, их никто уже не решается цитировать. Но корабль литературы все еще цепляется килем за эти подводные камни» (Владимир Лакшин, «Новый мир» во времена Хрущева. Дневник и попутное (1953 – 1964), М., 1991, с. 76, 77). Сколько я помню по «новомирским» пересказам этого эпизода, Хрущев тогда согласился с Твардовским и дал ему понять, что отмена ждановских постановлений – дело ближайшего будущего. Соответственно, вопрос об очерке Каверина должен был вскоре решиться как бы сам собою.

Однако попытка редакции заново поставить очерк В. Каверина уже в декабрьский номер того же года также отбита цензурой (см.: Владимир Лакшин, «Новый мир» во времена Хрущева…, с. 85 – 86). Между тем с конца 62-го и особенно в 63-м году в Кремле задувают все более холодные ветры. Ни об отмене цензуры, ни об отмене постановлений 40-х годов в такой обстановке думать не приходится. В третий раз вопрос о публикации «Белых пятен»»Новый мир» поднимает в феврале 1964 года.

 

«В ЦК КПСС

В ноябре 1962 года по решению Главлита редакция журнала «Новый мир» задержала публикацию статьи В. А. Каверина «Белые пятна», которую мы предполагали поместить в разделе «Дневник писателя».

Недавно В. А. Каверин снова поставил перед редакцией вопрос о напечатавши его статьи и в связи с этим, учитывая наши советы и замечания, существенно переработал ее. В настоящем своем виде статья, на наш взгляд, не содержит ничего, что могло бы помешать ее появлению в печати. Рассматривая литературную деятельность М. М. Зощенко и группы «Серапионовы братья», рисуя картину литературной жизни 20-х годов, В. А. Каверин опирается на историко- литературные публикации и работы последнего времени.

Полагаем, что спокойное по тону и аргументированное выступление писателя В. А. Каверина было бы наилучшим способом исправления некоторых ошибок и несправедливостей, связанных с временем культа личности.

Мы предполагаем напечатать статью Каверина в одном из ближайших номеров журнала.

Верстка статьи «Белые пятна» с последней авторской правкой прилагается.

Главный редактор журнала «Новый мир» А. ТВАРДОВСКИЙ.

14 февраля 1964 г.» (ЦХСД. Ф. 5. Оп. 55. Д. 100. Л. 3).

 

Ответа пришлось дожидаться долго. Лишь спустя полгода отдел культуры отреагировал на письмо Твардовского, о чем и доложил своему начальству.

 

«ЦК КПСС

Редакция журнала «Новый мир» (т. Твардовский) обратилась в ЦК КПСС с вопросом о публикации статьи В. Каверина «Белые пятна», задержанной по рекомендации Главлита.

Статья В. Каверина, как показывает ознакомление с ней, может представить определенный интерес для читателей. Автор вспоминает в ней о литературной жизни начала 20-х годов, о своих встречах с писателями А. Фадеевым, М. Зощенко, Н. Заболоцким и Л. Лунцем.

В статье содержатся спорные и неверные утверждения и оценки. В. Каверин пытается утверждать, будто бы А. Фадеев писал вторую редакцию романа «Молодая гвардия» против своего желания и совести. Весьма субъективистски охарактеризован М. Зощенко, действительные недостатки и ошибки которого обойдены, а достоинства его творчества преувеличены. Переоценен как писатель Л. Лунц, творческое наследие которого ограничилось двумя пьесами и несколькими путаными статьями.

Зам. главного редактора «Нового мира» т. Дементьев, ознакомленный с этими замечаниями, признал их обоснованность. Он сообщил, что редакция журнала совместно с В. Кавериным продолжит работу над статьей, сняв вопрос о ее публикации в представленном виде.

Верстка статьи (8 л.) возвращена т. Дементьеву.

В. КУХАРСКИЙ, И. ЧЕРНОУЦАН, А, ГАЛАНОВ.

24. VIII. 1964.» (ЦХСД. Ф. 5. Оп. 55. Д. 100. Л. 4).

 

На записке отдела культуры расписался в знак согласия секретарь ЦК КПСС Л. Ф. Ильичев, в то время главный идеолог партии, А в дневнике В. Я. Лакшина, заведовавшего тогда в «Новом мире» отделом критики, появилась (несколько раньше, 21 августа) запись, свидетельствовавшая о том, что итог переговоров А. Г. Дементьева воспринят был в редакции, по-видимому, не вполне адекватно: «Вошел Каверин, веселый, оживленный… Утром Дементьев был у Поликарпова: разрешили (с новыми купюрами) его многострадальные «Белые пятна», Дементьев просил Каверина приехать, и мы кромсали с ним верстку» (Владимир Лакшин, «Новый мир» во времена Хрущева…, с. 248).

Действительно, радоваться было рано. Очерку Каверина предстояло еще лежать и лежать… Летом следующего года Твардовский пишет в ЦК еще одно письмо.

 

«ЦК КПСС

Редакция журнала «Новый мир» давно подготовила к печати статью В. Каверина «За рабочим столом», включающую в себя главу о М. М. Зощенко. Эта глава, как и вся в целом работа В. Каверина, на наш взгляд, не вызывает сомнений, однако публикация ее встречает затруднение в связи с тем, что М. Зощенко в свое время был подвергнут критике в Постановлении ЦК КПСС «О журналах «Звезда» и «Ленинград».

Редакция просит разрешить публикацию статьи В. А. Каверина в полном виде, т.е. с главой о М. М. Зощенко.

Главный редактор журнала «Новый мир» А. ТВАРДОВСКИЙ.

22 июля 1965 г.» (РГАЛИ. Ф. 1702. Оп. 9. Д. 149. Л. 7) ².

 

Каково было движение этого письма по цековским кабинетам и по чьему решению ходатайство Твардовского на сей раз было удовлетворено, остается неизвестным, однако публикация теперь была разрешена и появилась в сентябрьской книжке «Нового мира» за 1965 год – через три года после первой попытки.

 

П. ТРИ ИНЦИДЕНТА С «ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗОЙ» НА ИСХОДЕ ЭПОХИ ХРУЩЕВА

1963 год был юбилейным. Десять лет без Сталина, десять лет нового политического курса, провозвестником и символом которого был Никита Хрущев. И хоть результаты его правления, поначалу весьма обнадеживавшие, крайне противоречивы, тем не менее все очевиднее признаки нового культа. Как и прежний, сталинский, этот новый культ базировался на всяческом преувеличении успехов, достигнутых страной под руководством нового лидера, и замалчивании всего, что не могло служить его славе. Характерный штрих идеологической атмосферы того времени – широко вошедшее в обиход официальной пропаганды обозначение периода 1953 – 1963 годов как «славного (вариант: великого) десятилетия» советской истории. Между прочим, первый подраздел в докладе Л. Ф. Ильичева на июньском пленуме ЦК 1963 года так и был озаглавлен: «Великое десятилетие в жизни Советской страны». То, что под покровом этого безудержного славословия и пресмыкательства коллеги по «коллективному руководству» точили нож на неудобного им владыку, не делало их более терпимыми к критическим голосам «снизу»; напротив, они демонстрировали особое рвение в заглушении таких голосов.

К «деревенской прозе» это имело более прямое отношение, чем к чему бы то ни было другому. Ведь именно деревня была в 50 – 60-е годы в центре общественного внимания, а «подъем сельского хозяйства» являлся постоянным предметом особых, личных забот Никиты Сергеевича и его все новых дерзновенных инициатив. Успех или неуспех в данной области рассматривался поэтому как решающий показатель успешности всей послесталинской политики партии. Вот почему правдивые произведения о деревне, изображавшие ее не в духе газетных передовиц, вызывают в это время особенно сильные приливы начальственного гнева, а их авторов Хрущев ругает «дегтемазами».

В 1963 году основными жертвами такой критики стало несколько первоклассных произведений нашей литературы: очерковые повести «Вологодская свадьба» Александра Яшина («Новый мир», 1962, N 12), «Вокруг да около» Федора Абрамова («Нева», 1963, N 1) и «Головырино, Головырино…» Петра Ребрина («Наш современник», 1963, N 3), а также рассказ Александра Солженицына «Матренин двор» («Новый мир», 1963, N 1). В 1964 году к ним прибавился очерк Ефима Дороша «Дождь пополам с солнцем» («Новый мир», 1964, N 6). Резко отрицательное отношение ко всем перечисленным произведениям одинаково недвусмысленно выражено во внутрицековской документации, причем три из них – повести Ф. Абрамова и П. Ребрина и очерк Е. Дороша – удостоились в ЦК КПСС специальных разбирательств с соответствующими «оргвыводами» для последующей судьбы названных произведений и их авторов. Документы, относящиеся к этим разбирательствам, публикуются ниже.

 

ДЕЛО ФЕДОРА АБРАМОВА

(Повесть «Вокруг да около»)

Федор Александрович Абрамов (1920 – 1983) дважды на своем веку попадал под шквальный огонь «партийной критики». Первый раз причиной тому явилась его статья «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе (Литературные заметки)» («Новый мир», 1954, N 4), где беспощадно высмеивались слащавые сочинения С. Бабаевского и его последователей. В докладной записке, поданной партийному руководству секретарем ЦК КПСС П. Н. Поспеловым и руководителями двух идеологических отделов ЦК, говорилось: «В статье Ф. Абрамова объявляются фальшивыми и перечеркиваются почти все крупные произведения последних лет о передовых людях колхозной деревни, о передовых колхозах, о перспективах развития колхозов» («Дружба народов», 1993, N 11, с. 217). В постановлении ЦК КПСС от 23 июля 1954 года «Об ошибках редакции журнала «Новый мир» статья молодого литературоведа называлась в числе политически ошибочных выступлений журнала, «содержащих неправильные и вредные тенденции» (там же, с. 232).

Второй залп пришелся уже по Абрамову-прозаику.

«ЦК КПСС

В первом номере журнала «Нева» напечатан очерк Ф. Абрамова «Вокруг да около», в котором рассказывается о жизни отстающего колхоза.

Очерк носит клеветнический, пасквильный характер. Весь послевоенный период в нем оценивается как «тягостное лихолетье», а современное колхозное село изображается в самых мрачных красках. Несмотря на то, что описываемые автором события происходят летом 1962 года, в очерке нет ни одного характерного признака сегодняшней деревни, колхозного трудового быта.

Колхоз находится на грани полного развала. Большинство жителей села- «шабашники» и тунеядцы. Активно трудятся только семь недавно окончивших школу доярок, на которых «по существу держится весь колхоз». «Прямо какой-то заколдованный круг! – размышляет председатель колхоза Мысовский. – Где выход?» И «выход» был найден. Все дело, оказывается, в том, чтобы потрафить частнособственническим интересам людей, их стяжательским наклонностям. Стоило председателю спьяну пообещать, что он выдаст треть заготовленного сена тем, кто будет работать на лугу, как все сразу же переменилось. На другой день на работу вышел и стар и млад.

Жители деревни выведены в очерке людьми ущербными, убогими, с множеством отрицательных качеств. Шофер Васька Уледов – «разбойничья рожа», бригадир Клавдия Нехорошкова – «первая работница по колхозу и она же первая распутница…», «главная опора» председателя, бригадир строительной бригады Вороницын пьянствует, по нескольку дней не выходит на работу. Старый коммунист Яковлев считает, что «не он советской власти, а советская власть ему должна служить». Большинство коммунистов не работает в колхозе, выступая лишь в роли советчиков и консультантов, а в целом парторганизация – это всего лишь «видимость одна».

Люди в этой деревне живут в невыносимых бытовых условиях. Вот как описывается дом Авдотьи Моисеевны: «Ветхая избушка. Околенки кривые, заплаканные, возле избушки полоска белого житца с вороньим пугалом – ни дать ни взять живая иллюстрация из дореволюционного журнала». Самый старый человек в деревне Михей Лукич «живет как зверь. Зимой из малицы не вылезает, спит в печи». Беспросветно трагична «вековуха» Эльза – «что-то жалкое, унылое и обреченное было в ее сгорбленной фигуре».

Написанный с позиций фрондерства, политически безответственного критиканства, очерк Ф. Абрамова встретил похвальные отзывы реакционной прессы капиталистических стран, а журнал «Уорлдс (Англия) даже перепечатывает его на своих страницах.

Неправильную позицию заняла в отношении очерка «Литературная газета». В номере за 5 марта с. г. напечатана рецензия Г. Радова (Г. Вельша), в которой при помощи подтасовок, умолчаний и стилистической эквилибристики делается демагогическое заключение, что «суровая правда абрамовского письма… есть правда жизнеутверждающая, правда, бодрящая душу».

Следует отметить, что идейно-порочный очерк Ф. Абрамова не встретил осуждения со стороны Ленинградского промышленного и сельского обкомов партии, отделения Союза писателей. Полагали бы необходимым поручить Ленинградскому промышленному обкому КПСС обсудить вопрос об ошибке, допущенной журналом «Нева», и принять необходимые меры, исключающие появление в печати идейно неполноценных произведений; редакции газеты «Правда» выступить с критикой очерка Ф. Абрамова.

Зав. Идеологическим отделом ЦК КПСС по сельскому хозяйству РСФСР В. СТЕПАКОВ.

6 апреля 1963 г.» (ЦХСД. Ф. 4. Оп. 18. Д. 1041. Лл. 3 – 4).

 

Самое замечательное в документах такого рода – это не знающая никаких сомнений уверенность в своей правоте, с какой пишутся вещи, на сегодняшний – нормальный – взгляд, совершенно дикие. Ну, например, гневное осуждение «стяжательских наклонностей» колхозников, высыпавших на луг в ответ на обещание одной трети заготовленного ими сена. (Между тем в дореволюционной деревне работа на помещика или кулака исполу, то есть за половину даже не укоса, а урожая, считалась крайней степенью эксплуатации.) Или обнаружение страшной крамолы в словах, что не человек для власти, а власть для человека…

К записке Степакова приложен подписанный им же проект постановления ЦК.

 

 

«Совершенно секретно

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Секретариата ЦК Коммунистической партии
Советского Союза

Об ошибке редакции журнала «Нева»

1.Отметить, что редакция журнала «Нева» допустила серьезную ошибку, опубликовав идейно-порочный очерк Ф. Абрамова «Вокруг да около», в котором грубо искажается жизнь современной колхозной деревни.

Указать главному редактору журнала «Нева» тов. Воронину на допущенную ошибку.

2.Обратить внимание главного редактора «Литературной газеты» тов. Чаковского на то, что опубликованная газетой 5 марта 1963 г. рецензия Г. Радова «Вся соль – в позиции» неправильно оценивает очерк Ф. Абрамова как правдивое, жизнеутверждающее и «бодрящее душу» произведение.

3.Поручить:

а) Ленинградскому промышленному обкому КПСС обсудить вопрос об ошибке, допущенной журналом «Нева», и принять необходимые меры, исключающие появление в печати идейно неполноценных произведений;

б) редакции газеты «Правда» выступить с критической статьей об очерке Ф. Абрамова «Вокруг да около».

В. СТЕПАКОВ».

(ЦХСД. Ф. 4. Оп. 18. Д. 1041. Л. 2).

 

Вопрос об очерке Абрамова был вынесен на рассмотрение Секретариата ЦК КПСС. Об этом свидетельствует следующая запись под текстом вышеприведенного проекта: «Вопрос рассмотрен на заседании Секретариата ЦК 9.04.63 г. Предложено ограничиться обсуждением вопроса на заседании С[екретариа]та ЦК. Тов. Степаков на заседании присутствовал. А. Алтаева. 11.04.63 г.».

О том, что было до и после этого, рассказывает вдова писателя Л. В. Крутикова-Абрамова:

«Редколлегия «Невы» не сразу решилась напечатать социально острую вещь Абрамова. Чтобы несколько смягчить обобщающий смысл повести, ее решили опубликовать не в разделе прозы, а в отделе публицистики с подзаголовком «очерк». Однако редакционная хитрость не спасла повесть от разгрома. Более того, главного редактора С. Воронина отстранили от должности.

Первоначальные отзывы были одобрительные. Порадовала писателя статья Г. Радова. Но лучшие отклики – рецензия М. Хитрова в «Известиях» и статья И. Виноградова «Тридцать процентов» в «Новом мире», прошедшие типографский набор, – были сняты в верстке.

В апреле-мае на Абрамова обрушилась чуть ли не вся печать. Самые резкие оценки прозвучали 11 апреля в «Вечернем Ленинграде», 28 апреля – в «Ленинградской правде», в сентябрьском номере журнала «Коммунист» (в статье того же В. Степакова. – Ю. Б.).

13 апреля в «Советской России» было опубликовано письмо в редакцию агронома одного из колхозов Гатчинского района Ленинградской области под названием «Действительно, вокруг да около». Упоминая «Матренин двор» Солженицына и «Вологодскую свадьбу» Яшина, В. Колесов сравнивал их и Абрамова с заморским туристом, который «в брюках дудочкой и беретике набекрень бродит по городу» и выискивает лишь кучи мусора на задворках. Обращаясь к Абрамову, агроном вопрошал: «Где же ты, инженер человеческих душ, на каких задворках выискал такое село, в жизни которого нет ни одного просвета? Куда же ты зовешь «колхозников?»

Обвинения В. Колесова подхватили земляки писателя, вернее, не земляки, а угодливые карьеристы-газетчики, которые приехали в Верколу и буквально заставили не читавших повесть сельчан подписать уже заготовленное открытое письмо писателю Федору Абрамову. Это письмо «К чему зовешь нас, земляк?» было опубликовано 11 июня в газете «Правда Севера», 29 июня его перепечатал «Вечерний Ленинград», а 2 июля – «Известия».

Проработочные статьи появились и в других газетах и журналах («Правда», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Вопросы литературы», «Знамя», «Крестьянка»). Обвинительные речи звучали с трибун областных и районных конференций и пленумов, писательских собраний. На июньском пленуме ЦК КПСС (1963 г.) первый секретарь Ленинградского промышленного обкома партии Б. Попов говорил: «Центральный Комитет КПСС справедливо указал нам на грубую политическую ошибку журнала «Нева», опубликовавшего идейно вредный очерк Ф. Абрамова «Вокруг да около».

Восемь месяцев (с апреля по ноябрь) продолжалась травля писателя. А затем имя Абрамова чуть ли не вычеркнули из литературы – на пять лет для него закрылись журналы и издательства».

Так реализовано было указание ЦК, так явила себя карательная цензура в ее советском варианте.

 

ДЕЛО ПЕТРА РЕБРИНА

(Повесть «Головырино, Головырино…»)

Едва успели дать отпор Яшину с Абрамовым, как в тихом, заштатном альманахе «Наш современник» грянула повесть омского писателя Петра Николаевича Ребрина (1915 – 1987) – лучшее произведение этого недооцененного у нас большого мастера. И В. Степанову приходится строчить партийному руководству очередной донос.

 

«БЮРО ЦК КПСС ПО РСФСР

В третьем номере альманаха Союза писателей РСФСР «Наш современник» за 1963 год напечатана повесть омского писателя П. Ребрина «Головырино, Головырино…», в которой грубо искажается жизнь современной колхозной деревни. Повесть написана с неправильных, глубоко ошибочных позиций. Вопреки жизненной правде, автор изображает современную деревню в нарочито мрачных красках, создает образы примитивных людей, не верящих в будущее, вставших на путь воровства, разврата. Описывая Патровку, «деревню бедную и в доколхозную и в колхозную пору», П. Ребрин старательно изыскивает все отрицательное в жизни колхозников, которые, если верить автору, не только не стремятся поднять общественное хозяйство, а радуются непорядкам.

– Айда к нам, у нас хорошо – у нас бардак, – говорит колхозный шофер.

– В колхозе, паря, бардаку завсегда больше. Айда ты к нам, – отвечает ему второй.

Показанная в повести деревня, в которой в начале тридцатых годов была организована одна из первых в Сибири коммун, разваливается, колхозники влачат жалкое существование. Коммунист Черноштан живет в убогой землянке с маленьким, невысоким, но длинным «венецианским» окошком и русской печью – старой, приземистой, скособочившейся и оттого словно тронувшейся с места, похожей на те печи из сказок, на которых Иванушки-дурачки пересыпают просо». Не лучше жилище у колхозницы «тетки Зойки». В доме у нее холодно, «от замерзших окон, заткнутых тряпицей, сильно несет». В одной комнате с хозяйкой находятся куры. Анализируя увиденное, П. Ребрин не возмущается, а умилительно пишет, что «в этом доме живут по каким-то своим законам, и кто знает, может, они лучше».

Автор нарочито сгущает краски, показывая царящие в колхозе воровство, обман, стремление поменьше сдать хлеба государству. «Я вспоминал, – сообщает он, – председателей колхозов, которые уже безо всякой оглядки, уже словно по привычке, старались всякими неправдами оставить в хозяйстве побольше хлеба, и, надо сказать, выходило это у них почти всегда удачно».

Увлекшись раздуванием личного хозяйства, большинство жителей села только формально числятся колхозниками. Колхоз приходит в упадок. Скот в бригаде села Патровки кормить совершенно нечем: была одна скирда люцернового сена, но и ту украли. На ферму идут работать только те, «кому безвыходно», «на ком едут».

– У кого мужья есть, те на ферму не пойдут работать. Тут только уж самые безвыходные, – говорит колхозница Василева.

Люди представлены в повести оглупленными, забитыми. Лицо колхозницы Василевой не выражает «ничего, кроме опустошенности и усталости, не физической, а душевной». В глазах ее, в которых «пряталось что-то жалкое, раздавленное… – тоска, тоска и подавленность». В доме Василевой, уверяет автор, вряд ли увидишь, «чтобы пили чай с вареньем».

Беспросветной показана жизнь коммуниста Черноштана. На лице его «застаревшее выражение… сухости и горечи». Из глаз «неприкаянной» колхозницы Федосьи глядит «пустая тоска». У девятнадцатилетней Фаньки, живущей «монотонно и безразлично», глаза «отчужденные». Замкнутые в своих внутренних переживаниях, обиженные, с неудачно сложившимися судьбами, действующие лица повести находятся в стороне от героических событий нашей жизни.

Автор неоднократно подчеркивает, что народ не может найти правду, потому смирился со всем. Руководители колхоза характеризуются как люди бездушные, жуликоватые, считающие колхозников «быдлом».

– Сейчас под народ музыку трудно подобрать. Как грится, будешь сладким – проглотят, будешь горьким – отрыгнут… Не поймешь, не знаешь, кто под шкуру колхоза залез. Время такое пошло. Не знай, на кого молиться, кого на божничку ставить, – заявляет уверенный в своей правоте заведующий животноводческой фермой Вязавин.

Молодежь в селе не остается, уезжает в город, но и там, читаем в повести, «подлости не меньше», чем в селе, но «она не так бросается в глаза».

В противоположность беднейшей Патровке П. Ребрин описывает в повести зажиточное село Головырино, жители которого отличаются тем, что набивают добром сундуки и скрупулезно считают каждую копейку. Это – скопидомы, стяжатели, стремящиеся лишь к тому, чтобы как можно больше урвать от колхоза. У читателей невольно создается впечатление, что в селе могут преуспевать только подлые люди, торжествует грязь и ложь. Автор внушает мысль, что наша деревня за последние годы не претерпела сколько- нибудь существенных перемен, что все самое плохое, имевшее место в сельском хозяйстве до 1953 года, процветает и поныне.

Духовный мир героев повести ограничен. Единственным развлечением для них являются карты. К новому, передовому колхозники относятся недоверчиво, даже враждебно. На молочно-товарную ферму в Патровку правление сельхозартели направило для помощи коммунистку Ольгу Замаятину. Колхозницы встретили ее недоброжелательно, называют «какой-то гагановкой, аль стахановкой», радуются ее неудачам. И сам автор развенчивает, можно сказать, единственную положительную героиню повести. Он считает, что «ее тащила на своем гребне не очень чистая волна, тащила и поворачивала, как хотела», что для нее, как и для других маяков колхозного и совхозного производства, создавали какие-то особые условия, без которых она не может добиться высоких показателей. «Я уже начал понимать, – читаем в повести, – что для этих лет, когда деревня наша стала наконец-то мучительно освобождаться от последствий культа личности, пожалуй, одной из самых характерных фигур на селе была фигура передового человека, поставленного, как Ольга Замаятина, в ложное положение». Здесь автор открыто клевещет на наших передовиков.

Язык повести засорен пошлыми выражениями. Почти на каждой странице можно встретить такие слова: «бардак», «хитропузые», «жрать», «толстомордые» и т. п. Действующие лица наделены автором оскорбительными фамилиями и кличками: Кривенчиха, Огибениха, Черноштан, Шматуха.

Партийная тенденциозность подменяется в повести объективизмом в его худшей форме, правдивость – мелочным правдоподобием, а по существу извращением правды.

Порочная идейная позиция не позволила автору правильно осмыслить изображаемые факты и события, привела к натурализму и клевете на советских людей.

Повесть П. Ребрина «Головырино, Головырино…» – не единственное опубликованное в альманахе произведение, в котором показана неприглядная картина сельской жизни. Ни одного характерного признака сегодняшней деревни, колхозного трудового быта нет в сельских рассказах В. Белова, напечатанных во втором номере «Нашего современника». Автор множеством деталей подчеркивает серость и убогость жизни колхозников: «Живет Евдошка одна, и большая мастерица ругаться»; Мишка «шестой год одни штаны носит». Деревня приходит в запустение. «Раньше, когда в деревне водились ребятишки, – пишет В. Белов, – ягоды шли на пользу, теперь же голубикой никто, кроме птиц, не интересуется».

Колхозным беспорядкам посвящен и очерк В. Полторацкого «Красили», опубликованный в третьем номере «Нашего современника».

Вместе с тем ни в одном из вышедших в нынешнем году номеров альманаха не напечатано произведений о передовых людях села, маяках колхозного и совхозного производства.

Полагали бы необходимым вопрос об ошибке альманаха «Наш современник», напечатавшего идейно-порочную повесть П. Ребрина «Головырино, Головырино…», обсудить на Бюро ЦК КПСС по РСФСР.

Проект постановления Бюро ЦК КПСС по РСФСР прилагается.

Зав. Идеологическим отделом ЦК КПСС по сельскому хозяйству РСФСР В. СТЕПАКОВ.

10 августа 1963 г.» (ЦХСД. Ф. 13. Оп. 2. Д. 588. Лл. 60 – 64).

 

Даже по недоброжелательному изложению В. Степакова, в полной мере проявившего здесь свою «партийную тенденциозность», старательно избегающего касаться всего, что осложнило бы его палаческую задачу, видно, какую художественно сильную и самобытную вещь влечет он на очередную идеологическую казнь. Как Яшин и Солженицын, как Абрамов и Белов (тогда вступавший в свою лучшую пору, будущий автор «Привычного дела» и «Плотницких рассказов»), П. Ребрин пишет современную деревню такой, какой он ее видит и знает, о судьбе которой он неотвязно думает с любовью, состраданием и болью. Но партийному чиновнику неважно, как на самом деле живут там люди, важно, чтобы в книге писателя все было так, как положено об этом говорить и писать. Какой степенью цинизма, каким сытым безразличием к отдельному человеку и всему народу нужно было обладать, чтобы подобным образом «руководить» литературой!

Как развиваются события дальше? 15 августа записку Степакова читает первый зам. председателя Бюро ЦК по РСФСР, член Президиума ЦК КПСС А. П. Кириленко и отдает распоряжение вынести вопрос о повести Ребрина на очередное заседание Бюро. Неделей позже к числу постановлений ЦК по вопросам литературы добавляется еще одно.

 

«Совершенно секретно

NБ-43/13-б

от 23.08.1963 г.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ Бюро ЦК КПСС по РСФСР

Об ошибке редакции альманаха «Наш современник»

1.Отметить, что редакция альманаха «Наш современник» допустила серьезную ошибку, напечатав повесть П. Ребрина «Головырино, Головырино…», в которой грубо искажается жизнь современной деревни.

За допущенную ошибку, выразившуюся в опубликовании идейно-порочной повести, главному редактору альманаха «Наш современник» т. Зубавину Б. М. объявить выговор с занесением в учетную карточку.

2.Рекомендовать правлению Союза писателей РСФСР обсудить вопрос о содержании альманаха и принять необходимые меры, исключающие появление в печати идейно неполноценных произведений» (ЦХСД. Ф. 13. Оп. 2. Д. 588. Л. 58).

 

Хотя постановление не было опубликовано, оно быстро стало известно всем, кто ведал литературой, и на многие годы сделало П. Ребрина персоной нон грата, его писательская судьба была надломлена. А в документах идеологического руководства его «Головырино» будет помянуто еще не раз. В частности, в записке идеологического отдела ЦК КПСС, датированной 5 сентября 1963 года, читанной Л. И. Брежневым и Л. Ф. Ильичевым, автор обвинялся в том, что он «не только выдает за самые характерные фигуры современной деревни обманщиков и очковтирателей, но и договаривается до оправдания частнособственнических тенденций, жульничества и воровства» (ЦХСД. Ф. 5. Оп. 55. Д. 41. Л. 279). Там же – еще раз осуждение «Вологодской свадьбы», «Матренина двора» и «Вокруг да около».

В заключение – еще одна выдержка, имеющая отношение как к повести Ребрина, так и к автору этих строк. В январе 1966 года, докладывая секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву «о многочисленных случаях проявления буржуазных взглядов в литературе и искусстве», председатель Комитета по печати при Совете Министров СССР Н. А. Михайлов, в частности, писал: «В пятом номере журнала «Новый мир» за 1965 год помещена хвалебная рецензия критика Ю. Буртина «Постижение жизни» на очерк «Головырино, Головырино…», опубликованный в журнале «Наш современник» N 3 за 1963 год. В связи с публикацией этого очерка в 1963 году было принято соответствующее постановление Бюро ЦК КПСС по РСФСР, характеризовавшее этот очерк как идейно-порочный и ущербный по своей направленности. Не считаясь с этим обстоятельством, Ю. Буртин в «Новом мире» дает ему оценку как произведению, правильно отражающему социальные проблемы советской деревни» (ЦХСД. Ф. 5. Оп. 36. Д. 157. Л. 41).

 

Тут есть большая неточность: «хвалебную рецензию» на «Головырино» мне напечатать не дали. Все, что в моей статье относилось к этой повести, в том числе простые упоминания о ней, цензура вырезала с корнем. Так что в печатном тексте рецензии, которого Н. А. Михайлов явно не держал в руках, говорилось лишь о некоторых прежних вещах П. Ребрина, составивших небольшую книжку его очерков и рассказов, выпущенную в 1964 году в Новосибирске и, грешен, действительно использованную мною для попытки (как видим, неудачной) «реабилитировать» злокозненную повесть.

Прошло свыше двадцати лет, прежде чем «Головырино» удалось впервые напечатать в книге- уже незадолго до смерти автора…

 

ДЕЛО ЕФИМА ДОРОША

(Очерк «Дождь пополам с солнцем»)

«Деревенский дневник» («Дождь пополам с солнцем») Ефима Яковлевича Дороша (1908 – 1972) – одно из значительнейших произведений «деревенской прозы» и вообще литературы 60-х годов, одна из тех книг, которые определили «цвет времени». Неторопливая, день за днем, запись впечатлений и размышлений москвича-интеллигента, на протяжении многих лет подолгу живущего то в небольшом, но древнем городе среднерусской провинции, то в старинном же селе неподалеку от этого города; спокойно, без предвзятости наблюдающего течение жизни, беседующего на всевозможные подсказанные этой жизнью темы с давними и новыми знакомыми, вникающего в повседневные их дела и заботы; зоркого и вдумчивого, доброжелательного и вместе с тем трезвого, равно внимательного и к издавна сложившемуся укладу хозяйства, семейных отношений, быта, и к разнообразным «приметам нового», противоречивое значение которых ощущается им тем сильнее, что он глубоко понимает и любит традицию, культуру и умеет видеть в сегодняшнем продолжение тысячелетней истории этих мест… Таков был дух и склад этой живой, естественной, свободной, принципиально антиконъюнктурной книги, которую в своей речи на XXII съезде Твардовский назвал «по всем статьям замечательной».

Книга писалась на протяжении пятнадцати лет, и почти все составившие ее очерки печатались в «Новом мире»: «Два дня в Райгороде» – 1958, N 7; «Сухое лето» – 1961, N 7; «Райгород в феврале» – 1962, N 10; «Дождь пополам с солнцем» – 1964, N 6; «Поездка в Любогостицы» – 1965, N1.

Уже «Сухое лето» вызвало недовольство властей. В «Справке» для партийного руководства, подготовленной в январе 1962 года заведующим отделом культуры ЦК КПСС Д. А. Поликарповым, говорилось: «Рассказывая о положении дел в одном из районов Ярославской области, Е. Дорош рисует картину крайней запущенности, развала, засилия бюрократизма, гнетущего все живое, честное и творческое. Главный герой очерка – заслуженный председатель колхоза Иван Федосеевич, фигура страдательная и по существу пассивная, – в одиночестве противостоит всему этому сомкнутому строю бюрократов, подхалимов, очковтирателей, а общий идейно-эмоциональный итог этого очерка явно нессямистический, вызывающий у читателя ощущение безнадежности и бесперспективности борьбы за подъем сельского хозяйства, против бюрократов и очковтирателей» (ЦХСД. Ф. 5. Оп. 36. Д. 140. Л. 13).

К 1964 году, когда появился публикуемый ниже документ, имелись, как мы знаем, дополнительные причины к тому, чтобы очередная часть книги была встречена в штыки. Автором его был все тот же В. И. Степаков.

«ЦК КПСС

В шестом номере журнала «Новый мир» за 1964 год напечатан очерк писателя Ефима Дороша «Дождь пополам с солнцем», являющийся продолжением его ранее опубликованных «деревенских дневников». Автор рассказывает о жизни села накануне XXII съезда КПСС, о нашем сельском хозяйстве. Но порочная идейная позиция не позволила ему правильно осмыслить изображаемые факты и события, привела к натурализму, грубому искажению действительности. Подметив некоторые отрицательные явления, Е. Дорош подал их в преувеличенном, нарочито обобщенном виде.

Писатель, не желая замечать огромных перемен, происшедших за последние годы в жизни села, старательно изыскивает все отрицательное в сельском хозяйстве, с нездоровым смакованием преподносит это читателю. Современник представлен в очерке ограниченным умственно и духовно обедненным человеком, живущим узкопотребительскими интересами, мелкими страстишками. Показанные в очерке колхозы влачат жалкое существование, колхозники разоряются. Е. Дорош утверждает, что для подъема сельского хозяйства не принимается действенных мер, все сводится к разговорам «об укрупнении колхозов, о посылке в колхозы председателей из города, о кормовых достоинствах кукурузы, об арочных дворах, и не всем приходит в голову поинтересоваться, сколько зарабатывает колхозник, станет ли он зарабатывать больше, если колхоз укрупнят и председателя пришлют нового, да и что он вообще обо всем этом думает…». По мнению автора, раньше колхозы были крепче, «люди работали с рассвета до темна, получали по семь, а то и по восемь килограммов хлеба», а теперь колхозники работают только по понуждению, всячески от дела отлынивают, ленятся, «живут усадьбой, и если отрежут ее – все разбегутся». Вместо настоящей помощи колхозам, в них, пишет Е. Дорош, меняют председателей, большинство из которых не знает сельского хозяйства. Руководителем колхоза в Ужболе, например, «волею начальства» стал «сын адмирала», бригадиром назначили «неразвязного» Ваню Сурикова. «Он не хотел, отказывался, а его заставили – коммунист, говорят». Во главе Любогостицкого колхоза поставили человека, тоже плохо знающего сельскую жизнь. Он служил в авиации, потом учился в облпартшколе. «После сентябрьского Пленума, – говорится в очерке, – ему предложили ехать председателем в колхоз. Он стал было отказываться, но ему намекнули, что могут и партбилет отобрать. Вот он и сидит здесь уже пять лет…»

На протяжении всего очерка Е. Дорош пытается доказать, что экономика колхозов не крепнет, а ухудшается, о соблюдении элементарной агротехники давно забыли. «Куда ни посмотришь, – пишет автор, – всюду рослые, сильные сорняки. Здесь и василек луговой, и разные осоты, и чертополох, и полынь, и крапива… Все это цветет, иное уже зреет. И если бы только здесь, в Городище! Пагуба эта почти повсеместная».

Государство, по мнению писателя, по низким ценам закупает производимую в колхозах продукцию, не способствует подъему экономически слабых хозяйств. Пока заготовительные цены не повышены, подчеркивает Е. Дорош, то чем больше колхозы сдадут, например, молока, тем разорительнее это для них. Поэтому хозяйства искусственно сдерживают рост поголовья общественного скота. В очерке нарочито приведен рассказ одного из руководителей колхоза о том, как на него «нажимали», чтобы он скупил коров у колхозников. «Ему было бы нетрудно это сделать, – говорит автор, – у него и кормов достаточно, и помещения есть. Он бы и молоком обеспечил каждую семью. И все-таки он не решился, сообразил, что ему сразу подсчитали бы, сколько у него должно быть товарного молока, и все забрали бы подчистую».

Если верить автору, то современная деревня почти ничем не отличается от деревни дореволюционной России, убогость которой описана в книгах Бунина, Успенского, Левитова, Терпигорева, Засодимского. Она приходит в запустение, не обновляется. Дома «по большей части старинные, с полукруглыми слуховыми окошками под двускатной кровлей», «редко у кого теперь есть свой сад», «ни вишень, ни яблок или груш не купишь».

Колхозная молодежь, сельская интеллигенция показаны людьми примитивными, малообразованными, не интересующимися литературой и искусством, далекими от культуры. Даже во время учебы, пишет автор, «читали они мало, причем читательские конференции устраивались главным образом по книгам о деревне, чаще всего очень слабым». В очерке утверждается, что в вопросах культуры сельские специалисты не могут подать примера колхозникам. Присутствие в современной крестьянской избе «образованного человека», убеждает читателей автор, «не вносит в обстановку избы, в сложившийся здесь быт каких-либо существенных изменений, как это было в старые времена, когда в доме у мужика поселялся учитель или агроном».

1. Рассказ называется «Приключения обезьяны».[↩]
2. Оригинал письма хранился в архиве ЦК. уничтожен.[↩]