Видеть трудности, видеть достижения

В споре о характерных особенностях литературы последних лет меня, как и некоторых других критиков, которые уже высказались, удивляют крайности. Б. Сарнов «убежден, что если мы хотим понять сущность новых процессов, характерных именно для литературы последних лет, мы должны сосредоточить свое внимание как раз на тех вещах, которые ни при каких обстоятельствах не могли бы появиться при Сталине».
Однако таким образом – хотел того критик или нет – он сильно недооценивает все те талантливые, честные произведения, которые все-таки появились в послевоенные годы, появились, как говорит Б. Сарнов, «.несмотря на идеологию культа Сталина, вопреки ей».
Б. Сарнов хочет подтвердить аргументами «плодотворность и необходимость подозрительной для В. Панкова «схемы»¹.
Вообще говоря, схемы вряд ли могут быть и плодотворны и необходимы. Это касается и «схемы», отстаиваемой Б. Сарновым. Сам он утверждает: согласно этой «схеме», «может получиться, что в литературе раньше, при Сталине, все было плохо, а потом все стало хорошо».
Ведь, как известно, перерыва в развитии нашей литературы не было. Были трудности – большие, серьезные. Они, эти трудности, во многом преодолены, во многом преодолеваются сейчас. Вполне закономерно, что участники обсуждения не могли согласиться с тезисом Б. Сарнова, В известном посвящении «Поэтам Грузии» Сергей Есенин очень точно определил состояние литератур народов СССР после Октябрьской революции:
Самодержавный
Русский гнет
Сжимал все лучшее за горло,
Его мы кончили –
И вот
Свобода крылья распростерла.
И каждый в племени своем,
Своим мотивом и наречьем,
Мы всяк
По-своему поем,
Поддавшись чувствам
Человечьим…

Эти стихи были написаны в 1924 году. Это был год великой утраты – умер Ленин. С тех пор наша страна прошла трудный и подвижнический путь до XXII съезда партии, до новой Программы. Литература развивалась в сложных условиях. Сложной и трудной была жизнь страны. Как писал Илья Эренбург,
И пуд мы съели – не по нашей воле –
Такой соленой, что не скажешь соли.

Но все, что было достигнуто, что было завоевано нами в борьбе, сегодня должно быть нам особенно дорого. А достижения, несмотря на трудности, были яркие, убедительные.
Сейчас часто пишут о том, что в период культа Сталина, особенно в конце 40-х – начале 50-х годов, любовная и пейзажная лирика не появлялась на страницах газет, исчезла из толстых журналов, из сборников и книг. Это о тех временах сказал Расул Гамзатов:
С кем поделюсь я обидой своей,
Кому расскажу про печаль-невзгоду?
С каждым годом весна веселей,
И меньше стихов о ней с каждым годом.
С кем поделюсь я обидой своей,
Кому расскажу про печаль-невзгоду?
Девушки с каждым годом милей,
И меньше стихов о них с каждым годом.
(Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой.)
Теперь этого не скажешь. «За последнее десятилетие, – как пишет Илья Сельвинский, – темы пейзажа и любви перестали быть обиженными. Теперь не редкость встретить в журналах, сборниках, а иногда и в газетах прекрасные стихи о любви и природе»². И. Сельвинский верно отметил одну из особенностей литературы последних лет. Но ведь отсюда не следует, что в конце 40-х — начале 50-х годов не были написаны на эти же темы значительные произведения. Вспоминаются, например, стихи самого И. Сельвинского, его изумительный цикл «Алиса», написанный в 1951 году. Не могу не процитировать одно из стихотворений цикла:
Пять миллионов душ в Москве,
И где-то меж ними одна.
Площадь. Парк. Улица. Сквер.
Она?
Нет, не она.
Сколько почтамтов! Сколько аптек!
И всюду люди, народ…
Пять миллионов душ в Москве –
Кто ее тут найдет?
Случай! Ты был мне всегда, как брат.
Еще хоть раз помоги!
Сретенка. Трубная. Пушкин. Арбат.
Шаги, шаги, шаги.
Иду, шепчу колдовские слова
Магические, как встарь.
Отдай мне ее! Ты слышишь, Москва?
Выбрось, как море янтарь!
В армянской поэзии, наиболее знакомой мне, много хороших глубоко лирических стихотворений, созданных в те же трудные годы, – армянскому читателю они широко известны. Это стихи Ов. Шираза, Сильвы Капутикян, Геворка Эмина, Ашота Граши, Рачия Ованесяна, Ваагна Давтяна и других армянских поэтов. Я мог бы подробно говорить об этих стихах, если бы речь о лирике 40-х годов не была бы экскурсом, необходимым отступлением от темы.
Я тоже против аргументации «списками», но аргументация произведениями – дело реальное. При этом, когда я говорю о лирике 40-х годов, конечно, помню, что лирика тогда не была в почете. Любопытно, например, что даже в 1958 году Сильва Капутикян – автор ярко самобытных поэтических сборников – в предисловии к своим избранным стихам, как бы страхуя лирику любви, писала: «Хочу реже «предоставлять трибуну» так называемой интимной лирике. Но жизнь идет, перемежая личные радости и огорченья. А так как я не веду дневников, очень не люблю писать писем, то вся эта внутренняя энергия чувств уходит в «личную лирику». Ну, что ж, пусть будут еще такие стихи, коль они пишутся!»³
Читая Сильву Капутикян, видишь, что стихи, о которых она написала, – это хорошая любовная лирика. А написала она так, наверное, потому, что помнила прошлые годы, когда прорабатывали за лирику чувств. Так, например, в 1946 году тогда еще молодых поэтов Сильву Капутикян, Геворка Эмина, Маро Маркарян строго критиковали на съезде писателей Армении «за проявление упаднических настроений», хотя это были настроения живых людей – наших современников, умеющих и радоваться и грустить.
Все это было, все это сдерживало развитие лирики, и не надо, конечно, об этом забывать. Но вместе с тем, оглядываясь назад, мы не можем не видеть, что в те трудные для жизни и литературы годы поэты писали лирические стихи и отстаивали их.
«Не делай так, а делай эдак…»
Что я отсюда извлеку? –
В любви сфальшивить напоследок?
Изъять правдивую строку?
Но страсти белое каленье
Ты не упрячешь подо льдом,
И гордое стихотворенье
Пренебрежет любым судом.
В твоем благоразумном мире
Я, «бедный», вовсе не гожусь!
Ведь я не изменяю лире
И честной страсти не стыжусь!
(Перевод Д. Самойлова.)

То, о чем говорит Геворк Эмин в этом своем полемическом стихотворении 1947 года, подтверждается «материалом»: он, как и другие поэты, писал и «не стыдился страсти», хотя у него были свои трудности. Вот стихи другого армянского поэта – Ованеса Шираза:
Лирика! Жить ей и жить века,
Когда это май был на розы скуп?
Кто не мечтал хоть издалека,
Хоть песней коснуться любимых губ?
Когда человечней был человек,
Вот так же другому был друг и брат?
Лирика, ты не умрешь вовек, –
Слишком душой человек богат.
(Перевод И. Снеговой.)

Написаны эти стихи в том же 1947 году, что и цитированное стихотворение Геворка Эмина. Спустя почти десять лет, в 1956 году, Марк Щеглов писал об этих и некоторых других стихах Шираза: «…поэт с таким жаром настаивает на правомерности существования в наши дни лирики любви и природы, сердечной поэтической струи, как будто бы кто-то вот-вот наступит ему на горло, как будто ему нужно – и перед самим собой! – страстно отстаивать право поэта на лирику…»⁴. Но в годы, когда писалось стихотворение, когда ориентировали поэтов на пустые, бессодержательные произведения, на самом деле надо было отстаивать право на лирику любви и природы. Делал это Ов. Шираз настойчиво, последовательно и создал великолепные лирические произведения, навсегда вошедшие в советскую армянскую поэзию## Однако в новой книге Ов. Шираза («Лира Армении», 1964) подобная декларация выглядит уже анахронизмом:
Век розы и соловья не миновал,
Не миновал век розы и соловья,
Зря вы так оживились, вороны…

Новая жизнь – гнездо для розы и соловья,
Ленинский век раскрыл мои розы,
Вечен век человека и соловья.

1. В. Панков, как помнит читатель, говорил, что сопоставления литературы текущего периода с предыдущими этапами «делаются нередко слишком общо, а подчас только по линии резко контрастных противопоставлений: был-де культ личности, значит, все в литературе тех лет должно оцениваться отрицательно. Эта схема неверна», – заключает критик.[↩]
2. «Литературная Россия», 17 июля 1964 года.[↩]
3. Сильва Капутикян, Стихотворения, Гослитиздат, М. 1959, стр. 15 – 16.[↩]
4. М. Щеглов, Литературно-критические статьи, «Советский писатель», М. 1958, стр. 332.[↩]