Верность историзму

В изучении советской многонациональной литературы наступает новый этап. Самая яркая его черта состоит в том, что мы теперь стали глубже осмысливать неразделимость настоящего и прошлого. Но пришли к этому не сразу. То, что историю нашей советской литературы, истоки ее нынешнего подъема нельзя отрывать от наследия, понимали и прежде.

Следовательно, новое заключается в значении, которое мы придаем проблеме, поставленной всем ходом нашего прогресса. Иными стали самый масштаб мысли, научные возможности литературной науки. Формируется иная, более глубокая мера историзма и философски осознанного понимания нашего культурного наследия, нашей духовности.

Труды советских ученых (назову лишь два из них: шеститомную «Историю советской многонациональной литературы» и ныне подготавливаемую к изданию «Историю всемирной литературы») показали реальные богатства нашей культуры, выявили ее связь со всей историей культурного и художественного развития человечества.

Осмысление многонациональной советской литературы как выражения художественного сознания новой исторической общности – советского народа выдвинуло проблему ее анализа в рамках стройной научной теории, которая охватывала бы и советский и дооктябрьский периоды.

Нет сомнения, что история литератур народов СССР должна опираться на прочную теоретическую базу, строиться на основе выверенной научной концепции. Эта основная идея выступлений Р. Бикмухаметова и С. Исакова (хотя они предлагают во многом отличные друг от друга конкретные принципы построения курса) заслуживает одобрения и поддержки. Особенно это касается концепции курса, которую предлагает Р. Бикмухаметов, несмотря на спорность отдельных ее положений. Здесь, мне кажется, удачно, на основе системного анализа, решается одна из главных проблем истории литератур народов СССР: советская многонациональная литература, рассматриваемая как литературная общность нового типа, предстает как звено мирового эстетического движения.

Споры о том, как лучше организовать материал курса истории литератур народов СССР, не случайны. Они отражают сложившееся в литературной науке новое соотношение между сферой незыблемых научных истин, множеством новых наблюдений и необходимостью их систематизации, концептуального осмысления.

Дискуссия, естественно, затрагивает и дооктябрьский период истории литератур народов СССР, который должен читаться в неотрывном единстве с историей советской многонациональной литературы. История литератур народов СССР в широком научном смысле этого понятия воспитывает у наших студентов, интеллигенции чувство законной национальной гордости, реальное ощущение преемственности истории, духовной культуры. Она прививает умение мыслить эстетически широко, не рутинно, способность воспринимать интеллектуальные ценности своей культуры в многоголосом окружении литератур всех советских народов и шире – народов всего земного шара. Словом, курс литератур народов СССР, призванный служить высоким идеалам советского гуманизма, интернационализма и патриотизма, утверждает интернационалистские концепции истории культурного и художественного развития наших народов, разрушает лживые вымыслы буржуазных теоретиков о «непроницаемости» культур и отгороженных друг от друга непреодолимой стеной отчуждения народах России. Не забудем и о другой немаловажной стороне: он счастливо объединяет в себе наши филологические дисциплины – общее литературоведение и такие его отрасли, как славяноведение, востоковедение, тюркология, финноугроведение и т. д.

Уже одно это корректирует теорию историко-литературного процесса. И делать это надо крупно, масштабно, современно. Я бы сказал, смело.

История литератур народов СССР освещает заглавные, узловые, наиболее крупные и общие проблемы. Кажется, в этом понимании целей и задач курса у нас нет расхождений. В то же время не мешает реально позаботиться о том, чтобы за множеством вопросов и проблем, разнохарактерных сведений не был утрачен интерес к великим именам, сокровищам художественной литературы. В остальном вполне можно довериться студенту, его способности работать самостоятельно, мыслить аналитически, обобщать, сопоставлять и размышлять над явлениями и фактами литературы разных народов и различных эпох.

Оставлять как можно больше простора для самостоятельных поисков истины можно, разумеется, лишь при условии, если наша наука реально вооружит студентов методологией и методикой познания литературы, научит дисциплине, широкой культуре мысли.

В своем выступлении мне хочется дополнить и уточнить некоторые положения С. Исакова и Р. Бикмухаметова.

Первое соображение касается кардинальной проблемы соотношения истории общества и истории литературы. Здесь я имею в виду прежде всего историю, воздействующую на литературу со стороны, «извне», как социально-политический и культурный процесс. Очень хорошо и, как всегда, глубоко и аргументировано писал недавно об этом Д. Лихачев в статье «История – мать истины» («Литературная газета», 11 мая 1977 года). Напрасно мы думаем, что тут все ясно. Недаром на каждом крупном этапе развития литературной науки приходится всякий раз возвращаться к этой проблеме, прибавляя нечто новое к той аксиоматической части, которая уже утвердилась в качестве непреложной истины. Тем более это необходимо сделать теперь, когда ИМЛИ приступает к осуществлению большого замысла по истории литератур народов СССР дооктябрьского периода. Ведь к задачам, выявленным методологией литературной науки 40 – 50-х годов, прибавилось немало новых, еще более сложных задач, и среди них – проблемы типологии и сравнительного описания, «моделирования» историко-литературных эпох или, как принято еще говорить, их системного анализа.

Благодаря трудам советских ученых в последние годы наметился совершенно новый подход к такой важной проблеме, как место народов СССР в культурной истории человечества. Не просто развеян миф о «темном прошлом», о мнимой культурной изолированности народов СССР от многотысячелетней истории взаимодействия цивилизаций и исторических центров Ближнего Востока, эллинского Средиземноморья, Срединной Азии и Индии. Убедительно показана действительная роль Евразии, этой «варварской периферии» древних цивилизаций, как активнейшего центра формирования мировой культуры.

Все это выдвигает на первый план вопросы типологии исторического и литературного развития, их «привязки» друг к другу, их синтеза в строжайшем соответствии с завоеваниями исторической науки и литературной теории. Особое значение приобретает проблема отбора, сопоставимости элементов литературной типологии, проблема: что, как и с чем мы будем сравнивать. И тут крайне необходима проверка накопленных знаний и хода нашей литературоведческой мысли главным камертоном нашей теории – принципом историзма. Без этой сверки нам грозит опасность расхождений с историей, с историографией, возникает проблема методологических «ножниц».

В зоне соприкосновения и взаимодействия исторической и литературной науки накопилось так много открытий и истин, выявивших немало неизбежных неточностей в наших прежних представлениях, что освоение этих накопленных знаний, их доскональный анализ сильно подвинул бы нас к более глубокому пониманию соотношения фактов общеисторических и историко-литературных, раскрытию закономерностей и единства литератур народов СССР.

Разумеется, понятие единства отнюдь не стирает границ между дореволюционным и советским этапами.