«Век биологии» и литература

О какой бы эстетической проблеме ни заходила в наши дни речь, почти неизменно где-то рядом обозначается проблема иного характера – одна из проблем, поставленных НТР. И в этом нет ничего удивительного. НТР – явление такого масштаба, сложности и значимости, что ей сегодня «подвластны» все области духовной жизни человечества, включая, конечно, и искусство. Поэтому-то так широко, так активно исследуется нашим литературоведением эта неисчерпаемая тема – НТР и художественные искания современности, НТР и будущее человека, каким оно обрисовывается ныне в творчестве многих крупнейших писателей.

Здесь возможны самые разные грани, самые многообразные аспекты анализа. Речь дальше пойдет лишь об одном из каналов воздействия НТР на художественную культуру, а, может быть, точнее сказать – об одном из каналов их взаимодействия. Это – область взаимоотношений литературы и биологической науки, область соприкосновения художественного мышления и тех подлинно революционных идей, которыми ознаменовался XX век в развитии наук о человеке и о биологической реальности, которая его окружает. Не приходится оговаривать, насколько важна – и насколько трудна – эта тема; достаточно просто напомнить, какое место занимает в наше время биология среди других научных дисциплин. И воздействие ее на литературу – огромно и многомерно. Пока что приходится ограничиваться лишь постановкой самой этой проблемы. Попытаемся обрисовать контуры темы, выбрав материалом творчество писателей разных стран. В данном случае, думается, оправдан такой подход, так как мы думаем прежде всего о проблемах общего характера, а не о национальной специфике и не о творческих индивидуальностях.

1

Больше ста лет назад – в 1862 году – вышел очередной роман в высшей степени популярного в то время английского писателя Уилки Коллинза «Без имени». Роман получил хорошую прессу, быстро разошелся и был переиздан, но впоследствии оказался забытым, отчасти заслоненный успехом «Женщины в белом» и «Лунного камня», затмившими все прочие произведения знаменитого ученика Диккенса и главы школы «сенсационного романа».

В 60-е годы эта книга была чрезвычайно злободневной. Уилки Коллинз, всегда живо интересовавшийся жизнью современной ему науки и следивший за ее открытиями, поставил в своем романе вопрос, который не мог не волновать интеллигенцию, широко обсуждавшую новейшие гипотезы относительно процессов наследственности. Научная революция XIX века в ту пору переживала свой апогей. Энгельс назвал ее великой. Классической страной ее была Англия¹.

Минуло столетие с тех дней, как вышли «Происхождение видов» Дарвина (1859), «О положении человека в ряду органических существ» Т. Хаксли (1863) и работа о наследственности Ф. Гальтона «Наследственность таланта, ее законы и последствия» (1869).

Сегодня человечество переживает научно-техническую революцию. Биология стала одной из центральных отраслей знания в науке о природе; этому способствовали научные открытия эпохального масштаба – расшифровка генетического кода, синтез генов и другие. В 50-х годах ясно определилась доминирующая роль генетики. На передний край современного естествознания ее поставило создание учения о сущности генетической информации.

«Можно сказать, что в обиход генетики вошли и все вновь и вновь входят удивительные идеи, разрушающие простые представления, подсказываемые здравым смыслом, – справедливо подчеркнул Н. П. Дубинин. – Вскрывается относительность научных положений и теорий, происходит отрицание давно устоявшихся представлений» ².

Революция, свершившаяся в середине нашего столетия в биологии, не могла пройти стороной и не захватить внимание многих писателей мира. Тот отклик, который она получила в произведениях писателей разных стран в 60-е и 70-е годы, естественно, оказался качественно иным по сравнению с трактовкой научно-естественных проблем, которую мы находим в литературе прошлого века, когда человечество еще почти ощупью шло к новейшим открытиям «века биологии».

И тем не менее было бы неверно игнорировать традицию. Она существует уже столетие. Чем определяется становление и развитие личности, каков ее генезис – вот круг проблем, привлекавших внимание многих писателей от Золя и Дж. Элиот до Ст. Крейна, Норриса, а позже Драйзера. В мировосприятии людей сказывалась все более заметная роль биологии, и прежде всего генетики. И в этом отношении роман Коллинза «Без имени» – одна из самых примечательных книг своего времени.

Это остросюжетный роман с подробной социальной мотивацией всех происходящих событий. Речь идет о том, как в силу сложнейшего стечения неблагоприятных обстоятельств две дочери очень богатого и всеми уважаемого человека, потеряв почти одновременно обоих родителей, встают перед ошеломившим их фактом «незаконности» своего рождения, так как их родители не были обвенчаны. Объявленные по тогдашним законам «ничьими детьми» – людьми без прав и даже без имени, – они не могли наследовать родительское состояние. В результате катастрофы все деньги и угодья мистера Вэнстоуна (отца Норы и Мэгдален) отходят к его старшему брату и злейшему врагу Майку и его сыну, а девушки оказываются выброшенными за двери дома, где они родились и выросли, лишаются каких-либо средств к существованию.

Социально-критические мотивы в романе чрезвычайно сильны. Вместе с тем в книге есть еще одна тема, живо волновавшая автора, шедшего в ногу с научной мыслью своей эпохи, а порой даже ее опережавшего.

Родные сестры непохожи друг на друга. Необычную внешность Мэгдален Коллинз уже в первой главе романа называет «странным капризом природы, все еще не раскрытым наукой». Но на этом он не ставит точку. Писатель формулирует волнующую его проблему: не существуют ли в людях, сформировавшихся под влиянием окружающих общественных факторов, внутренние и невидимые склонности, которые составляют часть их индивидуальности? ³ Воспитание может оказать на них свое косвенное воздействие, но не может подавить их окончательно. Ребенок не рождается подобным белому листу бумаги, на котором затем начнут писать его мать и нянька, – размышляет далее автор. Но что же тогда представляет собой и как формируется человеческая индивидуальность, обрести которую надеется (ради этого она и бежит из дома) главная героиня (или скорее антигероиня) романа после трагической гибели родителей?

Девушка эта – младшая из двух сестер, оставшихся сиротами, – готова на все, чтобы отомстить, отвоевать наследство, чего бы это ей ни стоило. Ее старшая сестра Нора и не представляет, на что может оказаться способной младшая сестра, Нора лишь пассивно переносит удары судьбы. Но если одна – носительница Зла, а другая – Добра, как решить уравнение, в котором Мэгдален и ненавистный ей двоюродный брат Вэнстоун – сын Майка – могут оказаться на одном полюсе?

Ощупью Коллинз идет к тем вопросам, которые сегодня обсуждаются в научной литературе и даже в широкой печати всего мира. Так, споря с В. Эфроимсоном, социолог М. Шаргородский в 1972 году писал в статье, помещенной в «Новом мире»: «…Мы отрицаем гены этики и преступности. Гены могут определять свойства темперамента, характера, волевые, интеллектуальные, эмоциональные и другие личные психические особенности и потенциальные возможности человека, которые в соответствующих условиях могут привести к совершению преступлений, но никаких этических генов и генов преступности существовать не может» ⁴.

Работы известного французского психолога Ренэ Зазо, имеющие непосредственное отношение к поднятому Коллинзом вопросу, доказывают ту же неоспоримую истину. Проведенные Зазо исследования говорят о «широком диапазоне поведенческих асимметрий, индивидуальных различий… и указывают на изыскание их генезиса вне сферы действия наследственных сил…» ⁵

Сказанное должно прямо относиться к детям от одних родителей, проявляющим столь различные свойства характера и темперамента.

Слова С. Рубинштейна, цитируемые М. Шаргородским, кажутся написанными непосредственно о романе Уилки Коллинза «Без имени»: «Человек есть индивидуальность в силу наличия у него особенных, единичных, неповторимых свойств; человек есть личность в силу того, что он сознательно определяет свое отношение к окружающему». «Преступление совершается конкретным человеком, – пишет М. Шаргородский. – Другой человек в таких же самых условиях не совершает преступления. Одни и те же интересы у разных людей создают разные мотивы поведения, а одинаковые мотивы побуждают разных людей к разным действиям».

Сегодня генетика приблизилась к объяснению феномена, изображенного в первой главе романа и развитого в последующих, – полного как внешнего, так и внутреннего несходства двух родных сестер (за счет расщепления признаков у потомства, выражаясь языком современных генетиков). Коллинз хотел объяснить этот феномен, но причины его искал не в той сфере, где они лежат в действительности; отвергая их религиозное толкование, он в то же время не мог решительно порвать с христианским мифом: Зло – Добро.

Поднятые в романе «Без имени» вопросы сегодня звучат удивительно актуально.

В наше время, пожалуй, никто из писателей Западной Европы не откликнулся так живо и остро на проблемы, интересовавшие за последние два десятилетия ученых, исследующих природу человека и человеческое сознание, как Веркор, подошедший к ним постепенно, через философию.

Один из активных участников французского Сопротивления и автор ряда антифашистских книг, вышедших вскоре после окончания второй мировой войны, Веркор обратился затем к проблемам философского и этического характера и создал несколько философских романов, тематика которых привела его к вопросам современной генетики.

Вопрос, что отличает животного от человека, впервые прямо был поставлен Веркором в 1952 году в романе «Люди или животные?». Хотя роман содержит немало острой социальной критики, как его фабула, так и его структура подчинены заданному заранее тезису, чем и предопределена условность многих образов книги. Этот тезис – идея человеческой солидарности, как ее толкует Веркор, И главное в романе – прения разных сторон по вопросу: что такое человек?

…Путешественники-европейцы, пробираясь через девственные леса Африки, внезапно сталкиваются с проблемой, которую им не под силу разрешить. Папуасы убивают и поедают людей из племени тропи; предприниматель Ванкрайзен намерен сделать выгодный бизнес, превратив тропи в рабочий скот на своем производстве. Но кто же эти тропи? Люди или животные? Ответ может определить отношение к поступкам и проводников-папуасов, и европейского предпринимателя.

Точку зрения автора выражают Темплмор и судья сэр Артур Дрейпер. Ее можно кратко сформулировать так: животное подчиняется природе, сливается с нею и ни о чем не вопрошает. Человек-животное, вырвавшееся из природы и начавшее задавать вопросы.

Для Веркора главное – способность отвлеченно мыслить: «Ни у одного вида животных нельзя обнаружить, пусть даже в самом зачаточном состоянии, признаков отвлеченного мышления. Ни у одного отсталого племени нельзя не обнаружить, пусть даже в самом зачаточном состоянии, признаков отвлеченного мышления» ⁶.

Считая, что животные до известной степени обладают сознанием, Веркор, однако, во всем, что он писал, подчеркивал одну кардинальную для него мысль: поведением животного управляет коллективная воля «республики клеток», из которых оно состоит, то есть природы. Абстрактно же мыслить может только человек, отделяя себя от окружающей природы. На этом тезисе и был построен следующий философский роман Веркора «Сильва». Здесь вопросы генетики не ставятся прямо, но Веркор очень близко подходит к ее проблематике.

Англичанин Алберт Ричвик, богатый владелец обширных угодий во Франции, от имени которого идет повествование, оказывается свидетелем поистине фантастического события: небольшая изящная лисица, загнанная преследующими ее охотниками, на его глазах превращается в красивую молодую девушку, вызывающую у Ричвика восхищение и в то же время огромную жалость. Он дает приют растерянному молодому существу и вскоре начинает ее «дрессаж», стремясь превратить Сильву (как он назвал найденное им необыкновенное существо) из диковинного зверька в цивилизованную девушку. Задача нелегкая, если не сказать неосуществимая.

Сильва быстро проходит стадию за стадией ту эволюцию, которую зверь проходил на протяжении веков и тысячелетий, то есть с того момента, когда начиналась эволюция, до стадии homo sapiens. Драматическая вершина романа – тот момент, когда потрясенная смертью товарища своих игр, дворового пса Барона, Сильва познает страшную тайну бытия и тем самым приобщается к трагедии человечества, незнакомой зверю. Постигнув неизбежность смерти, она впервые начинает осознавать себя как существо, «отделенное от природы». Веркор вводит убедительные эпизоды: Сильва понемногу узнает себя в зеркале, учится считать, различает предметы на картинах и пытается рисовать; она приблизилась к «человеческому состоянию», а сделав этот шаг, отделила себя от всего сущего, осознала себя как индивидуальность.

Аргументация Веркора могла бы быть оспорена современными этологами, идущими по пути новых открытий в изучении рассудка животных; в этой области писатель остается глух к достижениям современной науки, поскольку задача его в данном случае философская и аргументация наполовину аллегорическая.

«Почему человек живет? Почему он умирает?» – задает себе мучительный вопрос Сильва, приобщившись к «человеческому состоянию». 26-я глава романа-притчи начинается взволнованным рассказом о смысле того процесса, который проходит в едва пробудившемся сознании человека-лисы. Сильва навсегда теряет свою природу животного, вступая «в тот темный мир, в котором обречен обитать человек». И Сильва кричит: «Не хочу!»

Осмысляя человека и его роль во Вселенной, Веркор подчеркивает свой агностицизм: «Почему, в каких целях наш мозг – при всем его совершенстве – был создан таким, что он ничего не знает: ни себя, ни тело, которым управляет, ни Вселенную, к которой мы принадлежим, – не знает никто».

Насколько осведомлен Веркор в вопросах современного знания, и в частности генетики, биологии и физиологии мозга, можно убедиться, обратившись к его интересной переписке с шансонье и музыкантом Мизраки (она была опубликована в 1965 году под названием «Дороги бытия»), а также к книге «Вопросы о жизни. Господам биологам» (1973). В переписке с Мизраки Веркор затронул десятки самых разнообразных вопросов, непосредственно связанных с генетикой, с механизмом работы и возможностями человеческого мозга.

«По какому праву я делаю это?» – так начинается книга «Вопросы о жизни», в которой писатель дерзает не только вопрошать, но и строить гипотезы, говорить «на равных» с учеными-биологами. И отвечает: «Если бы ко мне, литератору, обратились люди, не имеющие отношения к моей специальности, такое обращение оживило бы мою мысль, заставило бы задуматься над тем, что, быть может, не приходило даже в голову».

Веркор признает кардинальное значение биологии как науки о живом, соглашается с теми, кто назвал ее «наиболее значительной из наук». Увлекательны страницы о работе подсознания, о значении интуиции в науке, о старении и смерти, которые, по его словам, – следствие «ошибок», допущенных организмом. Полагая, что клетки мозга не снашиваются и не стареют, но лишь «втягиваются в смерть» гибелью других органов, Веркор приходит к выводу, что эта гибель может быть остановлена, а торжество смерти – отнюдь не обязательный закон бытия.

«Карп и лосось, петух и попугай…

1. См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 20, стр. 68.[↩]
2. Н. П. Дубинин, Генетика в свете диалектико-материалистического учения, «Знание», М. 1975, стр. 24.[↩]
3. В наше время вопрос о возникновении индивидуальности человека Як. Броновский поставил в еще более тесную связь с его природой. См.: Jacob Bronowski, The Ascent of Man, Lnd. 1976.[↩]
4. М, Шаргородский, Этика или генетика? «Новый мир», 1972, N 5, стр. 238.[↩]
5. Цит. по статье: О. М. Тутунджян, Проблема генезиса и развития личности в трудах Ренэ Зазо, в сб.: «Проблемы личности». Материалы симпозиума, т. II, М. 1970, стр. 123.[↩]
6. Пытаясь установить рациональную границу между животным и человеком, Веркор игнорирует момент перехода, то обстоятельство, что человек не только отделяется от природы, но начинает изменять ее. Он обходит то очевидное, казалось бы, обстоятельство, что человека делает человеком не абстрактная «человеческая сущность», а его социальная природа.[↩]