Вчера, сегодня и завтра нашей литературы…

Ю. Кузьменко, «Советская литература вчера, сегодня, завтра, «Советский писатель», М. 1961. 440 стр.

В открывающем монографию «Советская литература вчера, сегодня, завтра» предисловии «От автора» Ю. Кузьменко пишет: «Сознаю дискуссионный характер ряда выдвинутых в книге положений, отдаю себе отчет, что создание подлинно научной истории советской литературы выходит за пределы возможностей одного автора, может быть достигнуто (и достигается) усилиями всего нашего литературоведения». А непосредственно вслед за этим продолжает: «Но вспомним сказанное на XXV съезде КПСС: «Представляется существенно важным углубленное исследование вопросов, относящихся к тенденциям развития нашего общества…» К числу таких вопросов товарищ Л. И. Брежнев прямо отнес и вопросы развития многогранней советской культуры» (стр. 4). Сегодня к предисловию книги можно было бы, вероятно, добавить: слова о необходимости «активного вмешательства искусства в решение проблем, которыми живет наше общество», столь же весомо прозвучали совсем недавно в докладе Л. И. Брежнева на XXVI съезде партии.

И в высшей степени показательно, что, не претендуя на исчерпывающий анализ закономерностей развития советской литературы, автор рецензируемого исследования сосредоточивает свое внимание в первую очередь на разработке таких кардинальных проблем современной советской литературной науки, как периодизация советской литературы, отвечающая сегодняшним представлениям о развитии нашего общества, как характеристика основных тенденций движения творческого метода, эволюция производственного романа, деревенской прозы и т. д.

Совершенно очевидно, что предпринять такое исследование критика побудило не стремление к новациям: достаточно вспомнить о его хорошо известной работе «Мера истины» («Советский писатель», М. 1971), где эволюция героя советской литературы предстает в неразрывной связи с общественно-исторической практикой, вспомнить о посвященных вопросу о правомерности традиционной периодизации советской литературы статьях последующих лет, печатавшихся, в частности, на страницах «Вопросов литературы», в сборнике «Литература и социология» («Художественная литература», М. 1977), в ряде других изданий, чтобы убедиться, что нигде и никогда Ю. Кузьменко не стремился к новаторству любой ценой. Тщательный и – не менее важно! – в высшей степени последовательный эстетический анализ, опирающийся на последние достижения литературоведческой и критической мысли, убежденность в том, что, говоря об искусстве, никогда нельзя забывать о его социальной детерминированности, – вот надежный фундамент лучших работ Ю. Кузьменко.

Эти же черты присущи в полной мере и рецензируемой монографии. Именно отчетливость исходных методологических позиций и надежность исследовательского инструментария позволяют автору «Советской литературы вчера, сегодня, завтра» увидеть далеко не всегда заметные глазу даже очень внимательного читателя связи между движением художественной мысли и изменениями в социальной психологии общества. Прослеживание этих связей, настойчивое стремление продемонстрировать их как можно нагляднее и в то же время ничего не упрощая потребовали, естественно, и жесткого отбора привлекаемых для анализа произведений; важную роль играет при этом то, в какой мере эти произведения отражают зависимость процессов литературных от процессов общественных. Это определило и композицию книги. Открывает ее глава «Точки опоры», содержащая обоснование (по необходимости краткое) социально-исторического подхода к материалу – обоснование, опирающееся, с одной стороны, на опыт мировой литературы (от шекспировского «Короля Лира» и «Дон Кихота» Сервантеса до «Улисса» Джойса), а с другой – на суждения о природе искусства и путях его дальнейшего движения, принадлежащие Гегелю, Марксу, Ленину. Непосредственно за этой главой следует конкретный разговор о литературе, рожденной первым этапом жизни страны (глава «Утро новой эры»), о литературе переходного периода между двумя историческими этапами (глава «На переломе») и о литературе второго, нынешнего этапа общественного развития (глава «Литература развитого социализма»). Завершается монография главой «По страницам ненаписанного» – социологическим прогнозом дальнейшего развития советской литературы.

Вопрос, являющийся стержневым в монографии, ставится, естественно, уже в первой ее главе: как соотносится принятое сегодня нашим обществоведением деление истории советского общества на три этапа (переходный период от капитализма к коммунизму; период упрочения и развития социалистического общества; период развитого социализма) с наиболее распространенным делением советской литературы на пять этапов? Ответ дается недвусмысленно четкий: что касается периодизации истории общества, то ни Маркс, ни Ленин самостоятельного этапа развития социалистического общества между построением социализма в основном и между полным его построением не выделяли; точнее поэтому говорить скорее о переходном периоде между двумя этапами, неизбежно соединяющем в себе черты обоих этих этапов; что же касается периодизации истории литературы, то, соответственно, «не принятые ныне пять этапов (литература двадцатых, тридцатых годов, военных лет, послевоенной поры, современная литература), а два основных этапа определяют собой внутреннее движение советской литературы. И наша задача – раскрыть диалектику связи и различий этих двух этапов литературного развития, отражающую в конечном счете закономерную смену основных этапов истории социалистического общества. Само собой разумеется, это никак не исключает выделения в истории литературы каких-то «подэтапов» более частного характера, в том числе и рассмотрения литературного процесса по десятилетиям. Надо лишь отдавать себе отчет, какое место занимает каждое из десятилетий в реальной картине литературного развития» (стр. 46 – 47).

Сформулированная здесь задача и предопределила все дальнейшее движение авторской мысли.

Глава вторая. От горьковских «Мещан» и «Матери» – к эпосу революционных лет, пробудивших «к политической жизни и к политической борьбе миллионы рабочих и десятки миллионов крестьян» (В. И. Ленин). Анализ и сегодня воспринимаемых читателями как реальнейшие свидетельства героизма эпохи социалистического преобразования мира романов и повестей Д. Фурманова («Чапаев»), Ф. Гладкова («Цемент»), Л. Леонова («Соть»), А. Малышкина («Падение Дайра» и «Люди из захолустья»), В. Катаева («Время, вперед!»), М., Шолохова («Тихий Дон»), Наконец, обращение к эпохе Великой Отечественной войны, к произведениям А. Фадеева, В. Василевской, Б. Горбатова, А. Твардовского, других писателей той героической поры.

Глава третья. Производственный роман конца 40-х – начала 50-х годов. Произведения, далеко не одинаковые по художественным достоинствам и все же родственные в силу своей проблематики, – «Горячий час» О. Зив, «Металлисты» А. Былинова, «Журбины» В. Кочетова, «Районные будни» В. Овечкина, «Искатели» Д. Гранина, «Битва в пути» Г. Николаевой, «Черная металлургия» А. Фадеева, «Не хлебом единым» В. Дудинцева, – рассматриваются прежде всего «с точки зрения постепенного переосмысления… общественной природы конфликтов и характеров…» (стр. 236).

В главе четвертой, посвященной советской многонациональной литературе на современном этапе, произведения большого отряда прозаиков группируются в зависимости от принадлежности к одному из четырех условно выделенных проблемно-тематических пластов. Пласт первый – романы и повести, в которых день сегодняшний соседствует с днем минувшим, напоминающим о себе событиями революции, гражданской войны, периода социалистического строительства, Великой Отечественной: «Кровь и пот» А. Нурпеисова, «Сибирь» Г. Маркова, «Соленая Падь» С. Залыгина, «Судьба» П. Проскурина, «Потерянный кров» Й. Авижюса и др. Второй пласт составляет деревенская проза, представленная произведениями В. Белова, Ф. Абрамова, В. Бубниса, Ю. Гончарова и др. Производственная проза и драматургия (произведения Б. Екимова, И. Дворецкого, А. Гельмана) – таков третий пласт. Наконец, произведения, в центре которых «обычные» будни, «повседневный» быт: повести Р. Ибрагимбекова «На 9-й Хребтовой», М. Ибрагимбекова «И не было лучше брата», Ч. Гусейнова «Магомед, Мамед, Мамиш…», В. Лама «Итог всей жизни» и «Трасса», М. Слуцкиса «Жажда» и «На исходе дня», трифоновские городские повести.

Уже один перечень (кстати, неполный) привлекаемых во второй – четвертой главах имен и произведений показывает, насколько широко, притом учитывая самые разные тенденции развития, берет автор материал советской литературы. К этому следует добавить, что характеристика многих произведений (таких, как «Районные будни» В Овечкина, «Битва в пути» Г. Николаевой, «Не хлебом единым» В. Дудинцева, «Старик» Ю. Трифонова) позволяет в новом свете увидеть не только эти произведения, но и подход литературы в целом к решению насущных, жизненно важных проблем действительности.

И еще одна общая для трех глав особенность: наиболее характерные черты литературного процесса 20 – 40-х годов и литературного процесса годов 60 – 80-х предстают в постоянном сопоставлении, позволяющем шаг за шагом наблюдать, как «происходила глубинная эстетическая перестройка сферы художественного творчества на основе возрождения и обновления принципов эпического искусства» (стр. 268).

Высоко оценивая вторую – четвертую главы книги Ю. Кузьменко, я прекрасно понимаю, что другой автор, обратившись к тем же самым произведениям, может увидеть и их, и их место в литературном процессе иначе… Одно, я думаю, невозможно сегодня, после того как монография Ю. Кузьменко увидела свет: нельзя сделать вид, что распространенная ныне периодизация советской литературы безупречна, что она отвечает внутреннему движению литературы, сегодняшнему состоянию как ее самой, так и литературной науки.

Завершающая, пятая глава монографии, представляющая попытку предугадать важнейшие тенденции завтрашней литературы, возможно, в чем-то и разочарует читателей, особенно тех, что не столько привыкли сопоставлять факты, размышлять вместе с исследователем, сколько жаждут как можно быстрее отыскать «окончательную» формулировку, не допускающую и малейших разночтений. Сколь опасны подобного рода прогнозы, показано на примере породившей в свое время немало споров книги В. Турбина «Товарищ время и товарищ искусство», исследования во многом интересного и вместе с тем при чтении страниц, содержащих прогноз развития искусства, невольно вызывающего сегодня сочувственную улыбку. Будучи сторонником социологического, а не эссеистского прогнозирования, Ю. Кузьменко предпочитает формулу: «если… – то…». Эта формула, предупреждает он с самого начала главы, «означает предположение или даже утверждение, что если в обществе произойдут такие-то изменения, то литература в конечном счете отреагирует на них таким-то образом» (стр. 412). Мне представляется, что предлагаемые далее автором пусть общие, пусть робкие попытки социологического прогноза полезнее и честнее, нежели, – вспомним приводимые в этой же главе монографии ленинские слова, – «пустые гадания насчет того, чего не ведает никто» (стр. 414).

Переворачивая последнюю страницу работы Ю. Кузьменко, испытываешь ощущение, что тебе удалось по-новому увидеть, казалось бы, давно и хорошо известное; так бывает, когда необычное расположение знакомых предметов в сочетании с новым, дополнительным освещением придает вдруг картине в целом неведомую до того глубину перспективы…

Значит ли это, что работа Ю. Кузьменко безупречна во всех отношениях? Ответ на этот вопрос в какой-то мере содержат уже цитировавшиеся слова из авторского предисловия: «Сознаю дискуссионный характер ряда выдвинутых в книге положений…» Если же говорить более конкретно, то по крайней мере два общих пожелания в адрес автора, вероятно, сделать следует. Говоря о литературе периода социалистического преобразования общества, Ю. Кузьменко не касается национальных литератур народов СССР; конечно же, наиболее общие закономерности литературного процесса могут быть сформулированы и путем анализа исключительно русской советской литературы, и все же не худо бы проверить их еще и опытом других литератур, возможно, это помогло бы что-то увидеть точнее и полнее, в диалектике противоречий развития. Таково первое замечание. Второе также связано с полнотой охвата материала. Закономерности движения советской литературы определяются в основном применительно к прозе. Драматургия и поэзия «подключаются» к системе авторских доказательств лишь от случая к случаю: И. Дворецкий, А. Гельман, А. Твардовский… Общим «списком» упоминаются «Зоя» М. Алигер, «Сын» П. Антокольского, «Пулковский меридиан» В. Инбер, «Россия» А. Прокофьева (стр. 164) и на этой же странице, таким же «списком» – В. Лебедев-Кумач, К. Симонов, А. Сурков, М. Исаковский… Но упоминание (пусть даже к месту) не в состоянии заменить анализа! Правда, автор делает оговорку: «…Нельзя было объять необъятного. Я шел вдоль определенной путеводной нити, обращаясь лишь к тем произведениям, которые представлялись необходимыми» (стр. 4). Но разве более подробный разговор о поэзии да и о драматургии не мог сделать теоретические выводы исследователя еще более убедительными?

Несколько частных замечаний. Не секрет, что практически не так легко назвать сегодня большую по объему работу, не содержащую мелких фактических неточностей: одни – явно типографские опечатки, другие – на совести авторов. Книга Ю. Кузьменко, к сожалению, не является исключением из этого правила. Есть неточности при цитировании художественных текстов, есть неточности в датировке. Так, говоря о трилогии А. Нурпеисова «Кровь и пот», автор в скобках вместо дат работы над ней (1961 – 1970) указывает почему-то дату присуждения автору Государственной премии СССР (стр. 271); неверно указаны даты создания «Сибири» Г. Маркова (стр. 273), «Живых и мертвых» К. Симонова (стр. 276)… Есть неточности при изложении содержания отдельных произведений: «Большинство курсантов полегло в степи, – пишет Ю. Кузьменко по поводу гранинской повести «Клавдия Вилор», – остальные, в том числе и политрук Клавдия Вилор, оказались в плену» (стр. 282). Но ведь у Д. Гранина иначе: «Пройдет много лет, прежде чем она (Клавдия Вилор. – А. С.) узнает, что остатки курсантского полка Винницкого пехотного училища действительно геройски сражались до поздней ночи и в темноте, прорвав вражеское кольцо, двинулись сквозь немецкие боевые порядки. Тремя колоннами они продвигались… и так шли всю ночь, пока не соединились с нашими частями».

Не все в книге Ю. Кузьменко бесспорно. Не случайно некоторые ее положения, высказывавшиеся ранее в статьях, вызывали полемику. Книга, как и статьи, носит «поисковый» характер. Она будит мысль, по-новому освещает ряд сложных проблем.