Вашим, товарищ Ленин, именем…

В советской литературе никогда не угасал интерес к образу великого вождя революции. Но с небывалой силой возрос этот интерес в последнее десятилетие, особенно благодаря XX и XXII съездам партии. Разоблачение культа личности, восстановление ленинских норм общественной и государственной жизни, новая Программа КПСС глубоко затронули всю страну, всю литературу. Ленинская политика Центрального Комитета, ленинские методы руководства, ленинский подход к человеку – вот что определило нравственный поиск литературы последних лет. И закономерно, что в наше время возникла волна новых произведений о Ленине.

Некоторые важные и поучительные стороны этого целеустремленного обращения литературы к образу Ленина раскрываются в последних произведениях Эммануила Казакевича.

В архивах писателя, с которыми мне предоставила возможность познакомиться Галина Иосифовна Казакевич – за что я, пользуясь случаем, еще раз искренне благодарю ее, – содержится много материалов, позволяющих шире взглянуть на эти произведения, правильнее оценить их место в советской литературе и в его творчестве, увидеть их связь с новыми творческими замыслами, осуществиться которым не дала преждевременная смерть.

В решениях XX и XXII съездов партии Казакевич слышал ленинский голос и потому с таким увлечением обратился именно в эти годы к образу Ленина, раскрывая в революционной и государственной деятельности, в работах и личном поведении великого вождя черты социалистического гуманизма, принципы коммунистического отношения к людям, подлинно демократические методы руководства.

Н. Чуковский вспоминал: «Как-то я сказал ему, что Отечественная война – его главная тема.

– Нет, – ответил он. – Неверно. Моя главная тема – Ленин.

Тогда он не написал еще о Ленине ни строчки. И не скоро он приступил к этой великой теме. Но готовился к ней всегда – долгие-долгие годы.

Он любил Ленина, восхищался силой ленинской мысли, изучал Ленина и мерил Лениным все, что совершалось вокруг» ¹.

Действительно, Ленин стал «главной темой» писателя. Казакевич в последние годы написал повесть «Синяя тетрадь», рассказ «Враги», очерк «Ленин в Париже». В цикле «Были XX века» (куда входил рассказ «Враги») должен был быть рассказ о покушении Каплан на Ленина; началась работа над повестью «В тихие дни Октября», посвященной Ленину накануне решающего штурма.

«Вскоре я начинаю работать над новой вещью о Ленине – тоже небольшой повестью, которая называется «Тихие дни Октября», – писал он в январе 1962 года одному из своих корреспондентов, С. Шнапиру. – В ней я постараюсь показать Ленина в еще более сложной ситуации борьбы за вооруженное восстание, против не только Каменева и Зиновьева, но и ряда других партийных деятелей, которые боялись ленинской «левизны» и считали восстание обреченным на провал. Финское и питерское подполье пройдет перед читателем в этой повести».

В письме ребятам из оренбургского строительного училища, относящемся к этому же времени, Казакевич говорил о своем замысле еще конкретнее: «Накал событий здесь еще более высок, чем в «Синей тетради». Борьба, которую Ленин вынужден вести не только с врагами, но и со своими сторонниками, – еще ожесточеннее и труднее. Я хочу, чтобы мои читатели поняли все необыкновенные сложности, с которыми сталкивался Ленин в борьбе за победу рабочего класса».

Задуманный в эти годы роман «Новая жизнь» начинался с того, что в январе 1924 года идет в столицу по Владимирской дороге деревенский парень Саша Андреев с котомкой и направлением на рабфак; а в это время Ленин уже лежит смертельно больной в Горках. Впоследствии – видимо, потому, что трудно было «тянуть» героев из такого далека, – писатель решил начать действие с 1930 года: с коллективизации деревни, Но от первоначального варианта остались вдохновенные строки-раздумья, объясняющие, пожалуй, почему Казакевич так настойчиво обращался к образу Ленина: «То был народный вождь нового типа. Обладая огромными профессорскими знаниями в области экономики, истории и политики, он говорил с народом о самых сложных вещах простым языком. Он умел говорить правду, как бы ни была она неприглядна. Он был скромен до растворения в массе народа, весь его облик, манера вести себя – все это было настолько полным отсутствием всякой позы, он настолько был далек от желания попирать и властвовать, что не сохранились даже его словечки, выражения, приготовленные за неделю до того экспромты, блестки остроумия, которые свойственны таким людям, как Юлий Цезарь, Наполеон, Бисмарк, и даже таким бабочкам-однодневкам и майским жукам, как Гладстон, Гамбетта или Витте. Блеск остроумия был вообще ему чужд, он обладал лишь тонкой мягкой иронией, которая больше, чем остроумие, присуща русскому человеку, склонному воспринимать жизнь в силу ряда исторических обстоятельств трагически. Дело, которому он посвятил жизнь, настолько поглощало его, что можно не сомневаться, что голод поволжской деревни он воспринимал как личное великое несчастье. Он был один из тех цельных до конца людей, которые действуют на народ с той пронзительной силой, которая дается людям исключительным…»

У Ленина искал писатель ответы на многие волновавшие, а порой и мучавшие его Вопросы. В очерке «Ленин в Париже» он писал: «Раскрытие ленинского образа – задача в высшей степени современная не только потому, что мы все живем под ленинской звездой, но и потому, что сам Ленин был человеком будущего. Узнавать его, стараться быть таким, как он, значит побеждать в себе «ветхого Адама», значит вырывать из себя все мерзости древних инстинктов и старых предрассудков».

1

В 1961 году Эм. Казакевич написал рассказ «Враги».

После ликвидации культа личности, с его нарушениями законности, с уничтожением многих видных деятелей партии, честных коммунистов, нельзя было вновь не задуматься о гуманизме, о любви к человеку, о том, чтобы справедливая необходимость бороться с врагами не превращалась в физическую расправу над соратниками, как это случилось в годы культа личности Сталина.

Деятельность партии наполнила понятия человеколюбие, гуманность, внимание к людям истинным содержанием. Программа КПСС, принятая на XXII съезде, ввела в обиход понятия простые нормы нравственности, общечеловеческие моральные нормы. В то же время всем своим пафосом Программа утверждает, что мораль коммунистов не сводится к «общечеловеческим» нормам, она поднимает их, включает в себя, сочетает с революционной моралью рабочего класса, активно обогащается в ходе строительства коммунизма новыми принципами, новым содержанием. Одну из главных задач формирования нового человека партия видит в преобразовании сознания людей в духе коллективизма, трудолюбия и гуманизма.

В основу сюжета «Врагов» Эм. Казакевич положил историю, рассказанную ему С. Штерн-Михайловой.

Владимир Ильич решает отпустить, вернее, выпустить за границу Мартова – лидера меньшевиков, непримиримого врага советской власти, своего давнего оппонента в спорах о революции. Мартова разыскивают органы ЧК, он – больной, исходящий бессильной злобой – забился в подполье. Ленин единолично, доверившись только Дзержинскому, предоставляет Мартову возможность тайно выбраться за границу. Так столкнулись в рассказе суровость времени, требовавшего решительно бороться с врагами советской власти, и доброта вождя, отвергавшего бесполезную жестокость.

Чем же привлек писателя этот сюжет?

Идеи человеколюбия, доверия к людям необычайно сильно волновали Казакевича. Делая наброски к задуманной им «Московской повести», он писал: «…надо ценить каждого человека в отдельности. Гуманизм не означает любви к человечеству – все человечество любить не дюже трудно – он означает любовь к каждому человеку».

О необходимости внимания и любви к людям должен был напомнить и написанный уже вчерне рассказ «Тетка Марфа».

К директору завода приходит на прием – в который раз! – уборщица тетка Марфа, известная всему заводу бойкая на язык, шумная женщина, которую побаивается и потому не любит заводское начальство. Тетка Марфа – вдова; никому не нужная, одинокая, несчастная – муж погиб на фронте, детей у них не было, живет до сих пор в общежитии; она из-за несчастливо сложившейся жизни опустилась, частенько выпивает.

Когда директор, снова пообещав ей квартиру в новом доме, делает замечание – не надо, дескать, опускаться, быть распустехой, – она, не стесняясь, набрасывается на него с руганью: хорошо директорской жене быть всегда подтянутой, нарядной, а каково жить столько лет в старом бараке, где даже шкафа для платьев нет, – и не стать распустехой!

Вскоре в город приезжает глава одного из государств, посетивший СССР. Во время осмотра завода он случайно оказывается рядом с уборщицей и вступает с ней в разговор. Директор встревожен: ведь эта взбалмошная, обиженная судьбой и лично им, директором, женщина может бог весть что наболтать! Но простой рабочий человек тетка Марфа выше личных обид и неурядиц. С подлинной гордостью патриота – человека, умеющего отсечь все наслоившееся, временное от главного, – она говорит о том, что хорошо, что у нас заботятся о рабочих людях; муж у нее погиб за Родину, но если бы опять напали, она сама пошла бы. И что бывает трудно, но она знает – все будет хорошо… И вот здесь ничего не было, а построили такой завод, и ради этого стоит пострадать.

Директор чувствует, что у него «становится тепло в глазах», и записывает: дать тетке Марфе квартиру. Но потом забывает об этом…

В статье «Памяти бойца и гуманиста» Н. Тихонов говорил о направлении таланта Казакевича: «Он был добрым и мягким человеком. И писательский талант его был добрый… Недаром эпиграфом к роману «Дом на площади» были взяты слова Гёте: «Не часто дается людям повод для таких высоких дел! Спеши творить добро!..»

Вера в человека руководит им при отборе его персонажей. Победить фашизм могли люди, не превосходящие фашистов жестокостью или ослеплением собственной гордыней, а именно такие человечные представители нового мира, которые сохраняют веру в жизнь, в свободную волю, в новые законы человеческого сосуществования…

Когда позже Казакевич в своих произведениях изображал Владимира Ильича Ленина, он, стараясь передать образ великого вождя революции, искал в нем прежде всего высокую человечность и предельную правдивость перед собой и людьми» ².

Тихонов прав: писатель, обратись к образу вождя революции, прежде всего утверждал присущую коммунистам и воплощенную полнее всего в Ленине высокую гуманность.

Почему так заинтересовался Казакевич рассказанным ему старой коммунисткой С. Штерн-Михайловой случаем из ее жизни и – больше того – не ограничился публикацией литературной записи, а создал художественное произведение – рассказ «Враги»? Очевидно, в этом эпизоде его привлекло отсутствие в Ленине чувства личной мести, личной вражды. Как бы объясняя это, Казакевич подчеркивал в одном из писем: «Да, Ленин исповедовал классовую борьбу и диктатуру пролетариата, возглавил великую революцию и, разумеется, знал, что это нешуточное дело, что это будет стоить много крови. Суровое время требовало суровых действий. Но Ленин никогда не опускался до жестокости и кровожадности, до личной мести и вражды. При малейшей возможности избежать кровопролития он эту возможность использовал. Он не раз одергивал без меры увлекающихся репрессиями товарищей». Об отношении Ленина к Мартову писал Горький в очерке «В. И. Ленин»: «Лично я слышал от него лишь одну жалобу: – Жаль – Мартова нет с нами, очень жаль! Какой это удивительный товарищ, какой чистый человек!» И возможность такого случая тоже находит подтверждение у Горького: «Нередко меня очень удивляла готовность Ленина помочь людям, которых он считал своими врагами, и не только готовность, а и забота о будущем их».

Естественно, нельзя проверить подлинность ведшегося один на один разговора Ленина с героиней рассказа. Но многие «объективные» ситуации рассказа опровергаются историческими источниками и свидетелями³. Вот почему Казакевич, утверждавший перед опубликованием рассказа: «То, что описано в моем рассказе, – точно вплоть до дома, где скрывался Мартов», – внес затем в текст, готовя повторное издание, ряд исправлений. По письму старого москвича О. П. Альтгаузена писатель переправил-таки восьмиэтажный дом (на чердаке которого якобы скрывался Мартов) на пятиэтажный, ибо в то время в районе Лубянки вообще не было домов такой высоты.

Но самое главное – внимательно ознакомившись с историческими документами, он был вынужден изменить вступление к рассказу и эпилог.

Из рассказа следовало, что Мартов воспользовался помощью Ленина и тайно уехал последним поездом, отходившим на Варшаву; в действительности же отъезд Мартова состоялся по решению ЦК РКП (б). И писателю пришлось оговориться во вступлении: «Мартов уехал за границу не в апреле, а позднее, летом. По-видимому, из каких-то своих фракционно-меньшевистских соображений он не пожелал воспользоваться предложением Ленина и выехал после того, как подал заявление с просьбой о разрешении ему выезда на имя Коминтерна и ЦК РКП».

В соответствии с этим весьма существенным уточнением был изменен и конец рассказа, где о том, что ЧК прошляпила выезд Мартова, говорит не нарком, а «один из приглашенных на заседание работников одного из ведомств» – то есть человек, как теперь выражаются, малоинформированный.

Естественно, было снято и несколько странное объяснение Ленина, почему он устраивал отъезд Мартова тайно от своих соратников: «Дело в том, что среди наркомов есть люди, – как бы вам это сказать, – более решительные ленинцы, чем сам Ленин». Пришлось уточнить и вопрос о подполье: меньшевики в то время еще не были в подполье, и писатель был принужден вставить оговорку – опять-таки весьма существенную: «меньшевики у нас легальны, но – вы это, конечно, знаете – на всех парах идут к созданию антисоветского подполья».

Эти поправки, основательно расшатавшие декларированную историческую достоверность рассказа, лишний раз подтверждают, что к «Врагам» нужно подходить как к художественному произведению, а не свидетельству очевидца. Сам автор, предупредив, что «в этом рассказе описывается истинное происшествие», все-таки предлагает не документальный очерк, а рассказ, намеренно вырывая этот факт из сферы даже условно-литературной достоверности: единственный человек, знавший эту историю, действующее лицо рассказа Софья Марковна убита на польском фронте еще в 1920 году. Таким образом, в рассказе действует принцип чисто художественный: если так и не было, то вполне могло быть. Недаром, изменяя отдельные факты, автор так настойчиво держался концепции рассказа, хотя, конечно, факты неизбежно расшатывали концепцию, гуманизм которой нес в себе в какой-то мере печать отвлеченности.

Что же хотел сказать своим произведением Казакевич и что получилось объективно?

В его архиве сохранилось несколько писем по поводу рассказа «Враги»; в них он разъяснил свой замысел достаточно ясно: главная его мысль – о целесообразности доброты.

«Ленин был гуманен и добр. Однако характеризовать его просто как гуманного и доброго человека было бы недостаточно, значило бы обеднить его образ. Ленин гармонически сочетал в себе великодушное сердце, открытое для любви к людям, с интеллектом великого мыслителя и темпераментом непобедимого бойца. Ленин был великим политиком, и его доброта всегда имела и не могла не иметь своей глубинной основой мотивы высшей целесообразности. Еще Ларошфуко отметил, что доброта – это свойство большого ума. И когда Ленин решил отправить Мартова за границу, когда по его указанию Мартову оказывалась за границей материальная помощь, когда Ленин прощал многим деятелям их крупнейшие ошибки и затем содействовал их назначению на высокие должности в советском государстве, когда он великодушно отнесся даже к осознавшим свои тяжкие грехи левым эсерам, когда он спас от казни покушавшихся на его жизнь офицеров и т. д. и т. п., – он не просто проявлял свою природную человеческую доброту, а наверняка совмещал это с велением высшей целесообразности… которое зиждется на чувстве великой ответственности за судьбы революции, народа и человека…

Я думаю, что среди мотивов высшей целесообразности, диктовавших Ленину его доброту к товарищам и великодушие к идейным противникам, была забота о человеческих качествах большевиков, о моральном здоровье грядущих поколений коммунистов».

Такова концепция писателя. Но абстрактность самой категории – доброта – привела к тому, что попытка писателя обосновать целесообразность доброты оказалась во многом сведенной на нет из-за внутренних противоречий в замысле рассказа.

При всем том, что во «Врагах» достаточно ясно видны и человечность Ленина, и его непоколебимая позиция в вопросах диктатуры пролетариата, и его непримиримость к зарождающемуся меньшевистскому подполью, «сентенция» рассказа слишком обнажена и, пожалуй, неглубока: лучше враг в Берлине, чем мученик в советской тюрьме. Поэтому высылка Мартова, трактуемая как акт революционной целесообразности, все-таки – и это очень знаменательно! – не находит художественного подтверждения в поступках Ленина, который оказывает услугу своему идейному и политическому врагу с какой-то странной виноватостью, ощущением какой-то неловкости⁴.

Не удалось писателю последовательно развить и другую остро волновавшую его проблему. По собственному признанию, Казакевич намеревался доказать, что жестокости, оправдываемые и поощряемые Сталиным, не только не характерны для коммунизма, но являются вопиющим отклонением от коммунизма; что гуманность и доброта – характерные черты коммунистического мировоззрения и поведения; что великодушие не только не исключается из нашего идейного арсенала, а, наоборот, является его обязательной составной частью.

Но с этими правильными тезисами как-то не вяжется «тайный сговор» Ленина с Софьей Марковной: коль скоро Ленин был вынужден проявлять свою доброту втайне от всех своих соратников, то читатель вправе предположить, будто все они были в этом пункте против Ленина. Отзвук такого несправедливого и неточного противопоставления есть и в «Синей тетради»; когда Ленин просит Емельянова «не обижать» несознательного рабочего Алексея, он говорит: «А то я наших товарищей знаю. Будут его шпынять без надобности…» Так что эта идея о «шпыняющем» окружении, видимо, крепко владела Эм. Казакевичем.

1. Н. Чуковский, Талант и сердце друга, «Литературная газета», 23 сентября 1962 года.[↩]
2. Н. Тихонов, Памяти бойца и гуманиста, «Литературная газета», 25 сентября 1962 года.[↩]
3. Наиболее серьезные возражения, подтвержденные историческими документами, содержались в опубликованном уже после смерти Эм. Казакевича письме И. Б. Берхина, Л. С. Гапоненко, В. Я. Зевина, А. А. Соловьева («За правдивое освещение исторических событий в художественной литературе», «Вопросы истории КПСС», 1963, N 4).[↩]
4. »Слов нет, В. И. Ленин питал известную «слабость» к Мартову… – отмечали авторы письма в журнал «Вопросы истории КПСС». – Но при всем том Владимир Ильич всегда и во всех случаях строил свои отношения с Мартовым, исходя из политической позиции последнего, из интересов партии, диктатуры пролетариата». [↩]