В порыве к будущему (ЗАМЕТКИ О СОВРЕМЕННОЙ БОЛГАРСКОЙ ПОЭЗИИ)

Длительная борьба, которую вел болгарский народ за освобождение от турецкого ига, выдвинула не только бесстрашных борцов, но и плеяду вдохновенных поэтов. Некоторые из этих поэтов были одновременно и революционерами. Гражданский подвиг сливался с героической поэзией. Наша национальная поэзия естественно вырастала из жизни народа и его борьбы за свободу. Быть верным отзвуком народной скорби, надежд и борьбы стало ее благородной традицией. И на всем протяжении своего дальнейшего развития она не отходит от этих традиций.

Уже в новых исторических условиях героическая борьба пролетариата, руководимого Коммунистической партией, вдохновляла самых видных художников слова на создание стихов, проникнутых пафосом революции и романтикой страстно ожидаемой победы. В многообразном, исполненном внушительной силы творчестве Христо Смирненского ярче всего проявился революционный пафос и романтика пролетарской поэзии кануна Сентябрьского восстания 1923 года.

Во время монархо-фашистской диктатуры родилась целая фаланга вдохновенных и талантливых поэтов. Они не только пели о борьбе, но и сгорали в ней. Их идеалом было, по образному выражению Христо Радевского, «петь, как пел Смирненский бывало, как Христо Ботев, умереть!». И самый талантливый из этой фаланги, Никола Вапцаров, произнес свою последнюю строфу почти под дулом фашистских ружей.

Такова основная линия развития болгарской поэзии. Таковы ее исторические традиции. И не случайно после победы 9 сентября 1944 года поэты разных поколений осознали большие исторические задачи времени и пошли в ногу с народом. Для многих из них метод социалистического реализма не был чуждым, – он был связан с их самыми сокровенными творческими устремлениями.

Многообразные возникают вопросы, когда мы говорим о нашей современной поэзии. Но, несомненно, лучшей чертой ее является стремление поэтов быть, как говорит Владимир Башев, «тревожными антеннами эпохи». Поэтому-то важнейшие события жизни неизменно находили художественный отклик в произведениях поэтов. Именно в моменты нарастания народного движения, большого эмоционального подъема народа, которым отмечен путь к социализму, были созданы у нас наиболее удачные произведения. Поэты сумели и передать духовный взлет народа в своих произведениях, и наполнить их пафосом современной эпохи. Так было в дни Отечественной войны, в годы восстановления народного хозяйства и в период развернутого социалистического строительства.

Другой характерной особенностью литературы стало все более растущее число поэтов и их творческая активность. Разумеется, количество не всегда переходит в высокое качество стихов, но это обнадеживающее изобилие ведет к богатой и многокрасочной картине современной действительности.

Не имея возможности рассмотреть многие вопросы, которые волнуют нашу поэзию сегодня, я хотел бы остановиться на некоторых наиболее характерных тенденциях, которые, впрочем, присущи и другим литературам социалистических стран. Среди них, по-моему, весьма актуальны проблемы новаторства, критического и утверждающего начала в поэзии, расширения поэтического диапазона.

Эти проблемы не только взаимно обусловлены, но и связаны с важными чертами нашего времени: размахом созидательного труда народа, новым подъемом его творческой энергии, разоблачением культа личности и борьбой за ленинские нормы в общественной жизни, в области литературы.

В последнее время у нас с особой остротой встает вопрос о новаторстве, притом главным образом в плане теоретическом. Объясняется это тем, что совсем еще недавно теоретическая мысль, скованная умозрительными нормами, с опасением относилась к новаторским поискам художников слова. «Вечные» темы поэзии – счастье, смерть, любовь – казались неактуальными. То новое, что прорывалось вопреки узаконенному догмами вкусу, раздражало своей необычностью. Затем, как иногда случается, некоторые наши молодые поэты впали в другую крайность. Их девизом стала «сверхсовременность» – понятие неопределенное и туманное; они оставались равнодушными к гражданской лирике, партийности поэзии. Появились новые догмы, которые призваны были заменить старые. Возникла новая проблема, которую я назвал бы «схемой против схемы».

Вряд ли нужно подчеркивать, что догмы, какого бы они ни были происхождения, свидетельствуют о творческом бессилии их авторов. В прошлом схемы прикрывались декларациями о народности и партийности, не раскрывавшими, конечно, существа этих высоких понятий, а сейчас щитом им служит требование формального новаторства, модного «сверхсовременного» стиля.

Новаторство, как известно, прежде всего связано с новым духовным обликом современника, с тем новым, что уже есть в жизни и что появится благодаря ее развитию. Новаторство предполагает открытие истинного пафоса современности. Однако сложность вопроса состоит в том, как раскрыть современность и достаточно ли для этого одного так называемого «современного мироощущения», как полагают у нас некоторые молодые критики. Под понятием «современное мироощущение» они обыкновенно имеют в виду преимущественно влияние на человека бурного развития техники и точных наук. Здесь есть известный резон: в поэзии наших дней не может не отразиться прямо или косвенно действительность с ее огненной трассой ракет, вихревым бегом атома. Один взгляд на мир у крестьянина, который пашет сохой, и другой – у тракториста. Но в то же время эти критики считают, что современный взгляд писателя на мир предполагает отказ от прежних представлений и восприятий, упрощенное видение мира, лишенное эмоциональной окраски. Таким образом, «модерная чувствительность» сводится лишь к ощущению динамичности, к культу геометрических форм и отвлеченной интеллектуальности.

Всего этого, разумеется, недостаточно для того, чтобы раскрыть истинную сущность современности и показать то новое, что отличает ее от предшествующих эпох, и – самое главное – новое в характере нашего современника. Это новое не сможет раскрыть писатель, лишенный острого социального мировоззрения, которое позволит художнику понять большое и важное в жизни, определить перспективы ее развития в будущем. Новое нельзя представить без социалистических идеалов, окрыляющих нашу жизнь. В этом смысле подлинное новаторство связано с жизнеутверждающим оптимизмом, оно всегда – порыв в будущее. И наоборот, одна из плохих сторон традиционности кроется в однообразии, в затхлой атмосфере, порождающей догматизм, в отказе от движения вперед. Заметим между прочим, что возникло такое явление, как эпигонское «новаторство». Это свойство авторов, подражающих тому поэту, вокруг имени которого в данный момент поднимается наибольший шум. С легкостью необыкновенной они меняют кумиров. Уитмен как-то сказал, что поэты должны открывать новые провинции в жизни. А некоторые наши поэты не способны открыть новую жизнь в провинции и потому всю свою энергию тратят на «открытие» нашумевших западных поэтов.

Самоцельные формальные поиски не могут увенчаться творческим успехом, они ведут лишь к оригинальничанию и экстравагантности. Творческое бессилие и духовная бедность рядятся порой в яркие, пестрые одежды. Жажда легкой славы проступает и сквозь причудливые вымыслы оригинальничающих поэтов. Кто желает блеснуть во что бы то ни стало, тот часто склонен к преувеличению, легко поступается правдой.

Нет необходимости останавливаться на всех ипостасях псевдоноваторства – от мнимой интеллектуальности до демонстративной вычурности, от сознательного неверия до туманной поэтической рефлексии. Важно подчеркнуть, что они обычно возникают у поэтов колеблющихся, лишенных яркой творческой индивидуальности и тяготеющих к моде, к схеме, а схема, как и мода, способна принимать различные обличил.

Если искать правду эпохи, которую призвана выразить наша современная поэзия, то здесь, несомненно, мало пользы принесет описание лежащих на поверхности фактов, надо проникнуть в богатство и сложность духовного мира строителя социализма. При этом в поэзии важно не внешнее изображение величественности социалистических строек, а раскрытие величия их строителя. Иногда одна человеческая улыбка или вздох могут больше сказать о современности, чем точное и подробнейшее описание какой-нибудь машины. В этом смысле написанные на злободневную тему стихи могут быть не только несовременными, но и попросту устаревшими. Верные всем канонам ультрановаторских школ, они будут звучать более старомодно, чем стихи с традиционными четверостишиями, но наполненные новизной человеческих чувств и мыслей.

В связи с этим мне хотелось бы сказать об одном из поэтов старшего поколения – о Николе Фурнаджиеве. Согласно бытующим еще представлениям о «модерности» и новаторстве, его творчество может быть истолковано как далекое от нашей современности и тем более не содержащее какого бы то ни было новаторства. Прежде всего поэт человек пожилой, следовательно, должен быть равнодушен к современным интеллектуальным запросам. Он пишет просто и ясно, а у некоторых нынче в моде многозначительная туманность; он не избегает образности, но чурается кричащей яркости и вызывающих недоумение диссонансов. Да, эстетским представлениям о новаторстве стихи Н. Фурнаджиева явно не соответствуют. А он один из самых интересных новаторов в нашей современной поэзии.