В поисках юного героя

Недавно мне довелось побывать на читательской конференции школьников, посвященной образу подростка в детской литературе. Аудитория была начитанная и, я бы сказал, квалифицированная. Один за другим поднимались выступающие, уверенно перечисляли черты характера героев, приводили в пример их поступки. Когда, исчерпав свое сообщение, маленький оратор замолкал, заведующая библиотекой, пожилая добрая женщина, задавала ему итоговый вопрос:

— Что же воспитывает в тебе этот образ? И следовал уверенный ответ:

— Этот образ воспитывает во мне любовь к Родине, школе, храбрость и скромность…

Хуже других выступал, пожалуй, Боря Н. – пухлый, ленивый на вид мальчик, с чернильным пятном на губе. Он говорил так торопливо, сбивчиво и непонятно, что в зале послышался смех, а заведующая библиотекой, не дождавшись конца выступления, сказала:

— Достаточно, Боря. Что же воспитывает в тебе этот образ? Мальчик задумался и поник головой.

— Разве тебе не понравилась книга?

— Понравилась.

— Что же ты молчишь? – И по тому, как она сдвинула брови, я понял, что заведующая библиотекой умеет быть строгой и суровой.

Продолжения конференции я почти не слушал: меня волновал вопрос, почему задумался Боря Н. Я вспомнил, что в детстве на меня (как и на многих читателей моего поколения) очень сильное впечатление произвела повесть А. Гайдара «Тимур и его команда». Не имея дерзкого намерения писать «отзыв» и посылать его в Дом детской книги, которого тогда еще не существовало, я все же решился поделиться с бумагой своим впечатлением. Я изгрыз карандаш, промучился целый день и ушел из-за стола в великой досаде на свое бессилие. Я написал, что главный герой книги храбрый, мужественный мальчик, что он много думал о других и совсем не думал о себе, – но разве это были те слова, которые передавали обаяние и силу живого Тимура? Я написал, что Тимур и Женя стали большими друзьями и что он всегда и во всем помогал дочери командира, – но разве это раскрывало их действительные отношения, исполненные такой поэзии? Я написал, что повесть А. Гайдара – очень интересная, что она, без сомнения, всем книгам книга, но разве был в этом хотя бы намек на ее простую сердечность, на ее тревожащую душу романтику, которую – с чем ее сравнить? – пожалуй, только с Подмосковьем, где происходит действие повести, – с Подмосковьем в пору раннего лета, с его сиренью за дачными заборами, пионерским лагерем в излучине речушки да пропадающим вдали за лесом грохотом электрички…

Вовсе не считая, что «мысль изреченная есть ложь», нельзя все же не подивиться наивной прямолинейности «библиотечной работы», когда о воздействии книги на подростка судят лишь по величине и «проникновенности» его письменного или устного отзыва, а само написание такого отзыва возведено чуть ли не в высший и непреложный закон… Впрочем, все это тема для особого разговора. Но не разит ли подобной прямолинейностью и на уроках многих и многих учителей, – не тогда, когда они пытаются осуществить воспитательное назначение литературы (этот принцип советской педагогики верен и неопровержим), а тогда, когда они полагают, что осуществлять воспитательное воздействие – значит побольше говорить о таком воздействии… «Воспитательное значение такого-то образа», – беспрестанно слышится в объяснениях, ответах, мелькает в сочинениях, в которых без этой магической формулы не обходится ни одно «заключение». И нередко можно видеть, что школьники еще ничего не знают о Рахметове, но уже знают, «чему учит образ Рахметова»; еще не успели полюбить Сергея Тюленина и Любу Шевцову, но уже усвоили «воспитательное значение образов Тюленина и Шевцовой»… Впрочем, все это требует тоже особого разговора. Мы же, не упуская из виду вопроса, почему задумался Боря Н., возвратимся к предмету нашей статьи – к детской и юношеской литературе.

* * *

Прочитав повесть А. Бикчентаева «Большой оркестр» (именно о ней говорилось на конференции), я подумал, что могу судить о переживаниях мальчика с большей или меньшей степенью достоверности…

Читатель, верно, знаком уже с талантливой книгой молодого башкирского писателя и знает смысл ее названия.

«Вон вы какие все разные», – проговорил как-то дядя Яфай, комендант нового дома в Уфе, наблюдая жизнь населявших этот дом ребятишек: «Да тут, как я вижу, большой оркестр наберется…» Не очень выгодное для книги название! Оркестр – не только разные инструменты, оркестр послушен малейшему движению дирижерской палочки, а все мы прочитали немало детских книг, в которых приодетые и построенные в ряд подростки напоминали изрядно нарепетированный оркестр, пионервожатый-дирижера, а весь сюжет- исполнение заранее намеченной музыкальной пьесы. Поэтому надо сказать с самого начала, что в «Большом оркестре», вопреки его названию, действие развивается не по нотам, а по своим собственным художественным законам.

На последних страницах книги один из ее маленьких героев, Мансур, говорит: «А может быть… мы никак не можем не ссориться, потому что мы все разные?.. Это хорошо или плохо, что мы разные? Наверно, хорошо. Что, если бы все люди вдруг стали одинаковые?.. Конечно, они не спорили бы и не ссорились. Нотак даже не интересно было бы. И главное: не отличишь одного от другого – разве что по курносому носу или по рыжим волосам… Да, наверно, это хорошо, что мы разные».

Устами Мансура высказана целая творческая программа автора, полемически заостренная против схематичных детских книг. Имел ли он право на такое заявление? Воплотилось ли его намерение в жизнь? Для ответа на этот вопрос вспомним троих главнейших и, по-моему, наиболее ярких героев книги – Ахмадея, Яшу и Мансура – и попытаемся дать их обыкновенную характеристику наподобие той, которую получает каждый школьник при окончании школы, взрослый – при переходе на другую работу.

Ахмадей. Подросток 11 – 12 лет. Неряшливый, грубый и драчливый. Чувствует себя первым парнем во дворе и ревниво оберегает свой престиж. Чуть что – пускает в ход кулаки. Достается от него почти всем: девочкам, Яше, Мансуру, которому он на второй день знакомства «показал Урал» (то есть приподнял его за уши). Во время драки подбадривает сам себя таким восклицанием: «А ну, держись, Ахмадей!» Очень любит военные игры, в которых выступает как «генерал Ахмадей». В случае поражения опять начинает драку. Кулаком разрешает все спорные вопросы, в том числе и тогда, когда никто не виноват. Один раз чуть не побил Яшу «из-за луны» (тот затеял поиски клада при луне, а луны несколько дней не было; на Яшино счастье, небо вскоре прояснилось). Но при этом – бесхитростен, прямодушен и честен, о чем говорит, например, история с пионерским сбором. (Назначили «пионерский сбор по именам существительным» – очень увлекательная тема для пионерского сбора! – а Ахмадей удрал домой, да еще на вопрос вожатой, интересно ли ему на сборе, сказал: совсем неинтересно; начались неприятности, проработка.) Речь Ахмадея (это необходимо для полной характеристики) не развита, засорена вульгарными оборотами: «сдачу заработаешь», «смотри вздую», «тресну», «в ухо заеду», «а в ухо не хочешь», «чего уставился», «брешешь» и т. д.

Яша. Подросток 11 – 12 лет. Опрятен и аккуратно одет («будто его только что вымыли в ванной и пустили погулять», – думает Мансур). Физически слабее Ахмадея, и ему от него достается. Но далеко не трус. Неожиданно проявил такую черту, как хитрость. Умеет расположить к себе взрослых и добиться своего. На экзаменах прибегает к шпаргалке, причем крайне оригинальной (прикрепил решение задачи на подошву ботинка: «кто догадается, зачем ученик рассматривает свой каблук!»). Неистощим на выдумки, и поэтому выведать правду у него очень трудно (отец у него то летчик, то строитель Магнитогорска, то командир кавалерийского корпуса). Врет ли он? Нет, простодушно выдумывает и сам, как Хлестаков, первый в это верит. Затевает увлекательнейшие игры, например, поиски клада (во дворе своего дома) с помощью топора (чтобы обороняться от диких животных) и карты (чтобы находить дорогу среди скал и озер). Предлагает товарищам стать красными мушкетерами (перья за неимением шляп носят в карманах брюк). Открывает «продажу» яблок (для чего притаскивает ящик настоящих яблок). При этом обидчив, может пакостить исподтишка (на дверях комнаты, где живет Маня, изо дня в день тайком пишет слово «жаба»). Сообразителен, начитан, хорошо и свободно владеет речью.

Мансур. Мальчик 9 – 10 лет. Очень простодушный и добрый. Гордится своей дружбой с Ахмадеем, потому что вообще льнет к сильным и более старшим («Остальные наши мальчишки были сущая мелюзга, и поневоле большую часть времени мы проводили с Ахмадеем вдвоем»). Браваду, хвастовство и грубость Ахмадея вначале считает достоинствами. Невольно ему подражает. Бесхитростен. Но однажды все же схитрил, наговорив Ахмадею на Яшу (чтобы тот отомстил за него). Вообще же не любит ссор и всегда примиряет враждующие стороны. По натуре справедлив и, заступаясь за обижаемого, из робкого становится дерзким и смелым. Его простодушие является источником множества комических ситуаций, и автор – добавим мы уже не для характеристики Мансура, а для характеристики писательской манеры А. Бикчентаева, – очень выгадал, сделав его рассказчиком (вспомним, например, как объясняет Мансур Яшину страсть фантазировать: «Может, это у него от какого-нибудь особенного питания? Не может же быть, чтобы нормальный человек все выдумывал!..»).

Вероятно, не каждого заведующего отделом кадров устроят такие характеристики, хотя в их составлении я стремился быть добросовестно верным нарисованным писателем «образам. Жирной чертой подчеркнет он противоречащие друг другу места и выдвинет одно решительное требование – ясности! Подросток не так: с интересом прочитает он книгу, будет волноваться и жить судьбами ее героев, но едва захочет дать себе отчет и перевести ее образный строй на язык понятий, как между ним и таким заведующим отделом кадров – пусть это не будет обидным ни для того, ни для другого – обнаружится некоторое сходство.

Здесь мы сталкиваемся с интереснейшей особенностью детской психологии, о которой как-то говорил А. Фадеев. «Здоровым, нормальным детям, – писал он в набросках к «Последнему из удэге», – все вопросы кажутся простыми, имеют одну сторону. Например, они не представляют себе, что одна и та же вещь может быть приятной и в то же время вредной (например, что вредно есть много сахару). Происходит это от недостатка умственного развития, просвещенности и опыта. Противоречия рождаются с увеличением того, другого и третьего (например, наесться сахару до того, чтобы тошнило: после такого опыта сахар уже не только приятная вещь)». Сахар – лишь простейший и наиболее удобный для писателя пример. Что же говорить о познании подростком людей и литературных героев!

«Большой оркестр» произвел на Борю Н. немалое впечатление, – именно об этом говорило его сбивчивое, торопливое и искреннее выступление. Пересказать содержание еще полбеды, а каково было ответить на вопрос о твоем любимом герое в книге и о том, что он в тебе воспитывает… Возможно, больше всех ему понравился Ахмадей своей решительностью, силой, стремлением к героическому; но ведь этот же Ахмадей выступает совсем в невыгодном свете, когда пристает к девчонкам или грозит «дать в ухо». Или Яша: замечательна его находчивость и неутомимая страсть к выдумкам, играм, приключениям, но ведь ловчить и хитрить перед старшими – Боря это знает – нехорошо, и что скажет заведующая библиотекой, если он ответит, что образ Яши учит его… выдумывать, то есть врать. Мансур, хотя он еще мал (меньше Бори Н.), тоже очень хороший парень, если бы… если бы не его излишняя покорность да привычка якшаться с девчонками… Одним словом, ни один из друзей не годится в стопроцентные герои, и вместе с тем все они обаятельны, потому что именно такими хотел показать их писатель, – все «красные мушкетеры», все пробуждают в душе Бори Н. глубокое, еще не вполне осознанное и тем более не сформулированное им эстетическое впечатление…

Означает ли это объективизм, примиренчество, поэтизацию дурных черт характера и другие грехи? О нет, ни в коей мере. Но это значит, что в данном случае, в применении к данным героям, автор далек от позиции полного отрицания (в других случаях при других, обстоятельствах такая позиция может быть единственно возможной) и стоит на позициях отрицания одного и поддержки другого – отрицания наносного, переходного, плохого ради того главного и хорошего, что есть в каждом из его, героев. На объективизм это ничуть не похоже.

Ребенок, еще видящий в предметах и фактах только одну сторону, невольно является метафизиком, – это естественный и неизбежный этап в развитии сознания. Соответствуя этому этапу, книга разговаривает с читателем языком категорических и ясных ответов, чуждается сложности, светотени, психологических и других нюансов и в этом смысле, по словам А. Макаренко, приближается к лубку. Именно в таком своем качестве отвечает она начальным стремлениям ребенка познать окружающий мир, укореняет в нем первые моральные начала и представления. Но было бы ошибочно абсолютизировать эти черты и переносить их на всю детскую литературу. В какой-то момент, в какой-то период развития подростка – у каждого это бывает по-разному – система его первых, еще не устоявшихся взглядов приходит в противоречие с богатством и обилием фактов. Наступает кризис. Цепь кризисов. Иногда самому подростку кажется, что они означают полный разрыв с прежними представлениями. Но это не так: первоначальные моральные критерии не отменяются, а диалектически обогащаются. Через целую цепь потрясений всего духовного и нравственного организма движется подросток к более глубокому, диалектически-сложному миросозерцанию. Литература должна идти впереди этого процесса, а не позади.