В поисках специфики русского романа

Д. Е. Тамарченко, Из истории русского классического романа. Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Изд. АН СССР, М. – Л. 1961, 167 стр.

Сближение и взаимопроникновение теории и истории литературы – явление вполне закономерное в наш век научных синтезов – становится все более ощутимой приметой советского литературоведения. Теперь уже трудно представить себе серьезное теоретическое исследование без пристального и конкретного историко-литературного анализа.

В то же время историки литературы все чаще стремятся в своих работах подняться до серьезных теоретических обобщений.

Попытка именно такого широкого, так сказать, «синкретического» рассмотрения теоретических и историко-литературных проблем сделана в книге Д. Тамарченко. Анализируя крупнейшие эпические произведения первой половины XIX века – «Евгений Онегин», «Герой нашего времени» и «Мертвые души», – автор стремится раскрыть специфические – идейные и стилевые – особенности русского романа в связи со своеобразием самого жанра.

При этом исследователь отмечает двойственность жанровой природы новейшего романа. Действительно, по самой своей сути роман – прежде всего изображение частной жизни «отдельного» человека. Вместе с тем характерное для XIX века торжество историзма во взглядах романистов все больше заставляло их объяснять характер человека средой и эпохой, так сказать, «просвечивать» через частную жизнь социальные и исторические закономерности. «Полнота изображения человека и его индивидуального облика, – справедливо отмечает автор, имея в виду роман нового времени, – требует полноты отражения эпохи, всей общественной жизни в целом».

Стремление разрешить эту двоякую задачу и рождает, по мнению Д. Тамарченко, особое качество романа XIX века – его энциклопедичность. В своей работе исследователь стремится выявить особый склад русского романа в общем развитии мировой литературы.

В анализе «Евгения Онегина» Д. Тамарченко выступает против упрощенных и односторонних суждений тех литературоведов, которые всемерно подчеркивают связь Онегина со светским обществом, полагая, что Пушкин лишь критиковал и развенчивал своего героя. Исследователь говорит о духовной близости героя и автора, показывает, что искания Онегина были в какой-то мере исканиями самого Пушкина. В то же время он отнюдь не склонен идеализировать пушкинского героя, скептически относясь к разговорам о духовном возрождении Онегина, о приобщении его к революционным настроениям. Анализируя изъятую главу романа, автор убедительно опровергает мнение Г. Гуковского (в книге «Пушкин и проблемы реалистического стиля») и показывает, что странствия героя лишь усиливают его разочарование. Полемика с Гуковским, бесспорно, одно из лучших мест в книге. Увлекшись, однако, истолкованием характера Онегина, автор словно забывает о главной цели своего исследования. Он ни слова не говорит о широком типическом значении центральных образов романа, о многообразии и глубине его проблематики и широте отражения жизни. Тем самым по существу снимается вопрос и об энциклопедизме «Евгения Онегина». Это важнейшее качество его содержания оценивается в книге преимущественно с сюжетно-композиционной стороны. Но своеобразие пушкинского романа следует искать не только в специфике сюжета, а прежде всего – в поистине энциклопедическом характере его основного конфликта. Если, скажем, в «Горе от ума» Грибоедов обличает только московское барство, то в «Онегине» подвергается критике дворянское общество в целом. И противостоит ему опять-таки не один тип передового человека (как, например, у Лермонтова или того же Грибоедова), а ряд типов: Онегин, Ленский, Татьяна, герой-автор – и каждый со своей судьбой, своими исканиями, своей внутренней драмой.

Рассуждения о своеобразии русского романа отсутствуют и во второй главе, посвященной «Герою нашего времени», – главе, в которой всего отчетливее обнаруживается основной недостаток книги – ее непоследовательность.

Только что, в первой главе, провозгласив Онегина передовым человеком своей эпохи, Д. Тамарченко отказывает в прогрессивности Печорину. Только что признав внутреннюю близость героя и автора (в «Евгении Онегине»), он почему-то считает нужным оспорить подобную же близость в лермонтовском романе. Исследователь утверждает даже, что «неотразимый и верный удар», заложенный в лермонтовской иронии, направлен на самого героя романа (стр. 75).

Многократно цитируя Герцена, а также Белинского, Д. Тамарченко не приводит почему-то широко известных высказываний обоих авторов о духовном родстве Онегина и Печорина, о том, что оба они воплощают черты лучшей, передовой части дворянской интеллигенции.

Произвольно, нам кажется, истолкован в книге образ Максима Максимыча. Д. Тамарченко видит в нем некий «реалистический символ», «главное выражение» духа и сути последекабрьской эпохи (стр. 81, 88, 91). Логика исследователя при этом предельно проста: раз Максим Максимыч – офицер и выходец из «низов», значит, он воплощает в себе и сущность народа, и сущность власти.

Зато в третьей главе, о «Мертвых душах», Д. Тамарченко словно обретает самого себя. Он действительно показывает здесь, насколько полно и широко охвачена русская жизнь в гоголевской поэме, ставит на этой основе вопрос о ее жанровой природе, интересно и смело связывает «Мертвые души» с предшествующей литературной традицией (русской и западноевропейской), обращается к сложным и недостаточно разработанным теоретическим проблемам.

Для решения вопроса о жанровом своеобразии «Мертвых душ» автор удачно использует предложенное Гоголем разделение крупных эпических произведений на «эпопею», «роман» и «малую эпопею».

Чрезвычайно метко охарактеризован в главе каждый из этих жанров. Если предметом эпопеи является «жизнь всего народа», то главный интерес романа состоит в «характерах героев, которые обнаруживаются и развиваются в действии». В малой же эпопее «главный интерес представляет не герой, а верная картина нравов, господствующих в общественной жизни в данную эпоху» (стр. 112 – 113).

К какому же из трех жанров следует отнести «Мертвые души»? Ответ, казалось бы, напрашивается сам собой: коль скоро не личность Чичикова, а «верная картина» быта, нравов, социальных отношений эпохи занимает главное место в произведении, то, стало быть, это и есть классический случай «малой эпопеи». Между тем, отметив некоторое сходство в композиции «Мертвых душ» и «Дон Кихот а», а также нравоописательных и авантюрно-плутовских романов, автор приходит к неожиданному выводу, что «Мертвые души» – это не столько «малая эпопея», сколько роман, хотя роман, так сказать, старого типа.

Однако легко заметать, что не только в новых, но и в старых романах (у Сервантеса, Филдинга или Лесажа) характер главного героя находится как бы в фокусе повествования, в то время как гоголевская поэма утрачивает этот основной признак. В ней, собственно, нет героя, которого можно было бы считать главным, ибо Чичиков лишь сюжетно, но не идейно, является центральной фигурой.

Главное достоинство предложенной Д. Тамарченко классификации заключается в том, что она меньше всего строится на формальных признаках, композиционных или стилистических. К сожалению, как только исследователь от теоретических рассуждений обращается к конкретному анализу, он отходит от установленных им же самим принципов.

Дело еще больше запутывается из-за того, что «опытом в области романистики» Д. Тамарченко называет и «Тараса Бульбу» (стр. 105), хотя, согласно его же характеристике, это произведение следовало бы отнести, к жанру эпопеи. Очевидно, в этом случае термин «роман» употребляется совсем в ином смысле – для обозначения любого крупного эпического произведения. Но тогда к романам придется отнести не только «Войну и мир» или «Путешествие из Петербурга в Москву», но даже «Историю одного города». Не ясно ли, что такое внешнее обозначение жанров может лишь усугубить терминологическую путаницу?

Книга Д. Тамарченко, таким образом, написана крайне неровно. Свежие наблюдения, остроумные сопоставления, меткие полемические замечания перемежаются в ней с непоследовательными, слабо аргументированными, а то и просто ошибочными суждениями. Однако сложные и интересные проблемы, так остро поставленные в этой работе, надо думать, привлекут внимание исследователей литературы.