В обстановке фальсификации и тотальной лжи: Об издании сборника «Горький и Роллан»; Об издании академического собрания сочинений А. М. Горького; О публикации в «Новом мире» письма В. И. Ленина А. М. Горькому (от 15 сентября 1919 года). Вступительная статья И. Вайнберга; публикация Е. Ореховой

Продолжение. Начало см.: «Вопросы литературы», 1993, вып. I-VI; 1994, вып. I-VI; 1995, вып. I-V.

Кажется, нас уже ничем нельзя удивить. Начиная с первой «оттепели» конца 50-х годов и особенно за последнее десятилетие социально-политических изменений, главным достижением которых стала обретенная обществом гласность, мы вроде всё – или почти всё – узнали о себе и стране, о нашей истории и революции, массовых репрессиях, унесших миллионы, о героике и трагизме Отечественной войны, о той лжи и демагогии, которой была опутана вся общественная и духовная жизнь. Тем не менее всякий раз, знакомясь с каждой новой публикацией ныне открываемых партийных архивов, всевозможных спецхранов, с новой силой поражаешься тому, насколько не только каждый из нас был «под колпаком» на работе и дома, но и сама эта работа – заводы и колхозы, министерства и комитеты, литература и искусство, научные институты и учебные заведения, издательства и газетно-журнальная периодика, театры и художественные выставки – была под тотальным контролем партийных органов и чекистских надзирателей.

Публикуемые здесь документы из фондов Центра хранения современной документации наглядно демонстрируют, как скрывалась правда о Горьком, одновременно раскрывая разрушительную силу идеологической цензуры, партийного руководства литературой и литературной наукой. Для меня это особенно живо и остро. В течение многих лет как сотрудник Института мировой литературы им. А. М. Горького я был не только свидетелем, но и непосредственным участником событий, связанных с изданием горьковского наследия.

Уже первых два документа (по хронологии; все материалы не случайно начала 60-х годов и были связаны с горьковскими датами) – пространная записка директора ИМЛИ Ивана Ивановича Анисимова в ЦК КПСС и записка отдела культуры ЦК КПСС – воочию убеждают, в каких жестких тисках цензуры и самоцензуры находилась наша литературная жизнь и издательская практика.

Предыстория этих документов такова. В связи с приближавшимся 25-летием со дня смерти Горького в июне 1961 года в ИМЛИ было принято решение подготовить и выпустить очередной том «Архива А. М. Горького», содержащий как уже частично опубликованную, так и большей частью неизвестную переписку Горького и Роллана. Предварительно, в порядке взаимообмена, из Франции от вдовы Роллана, Марии Павловны Кудашевой, были получены фотокопии писем Горького к писателю, а ей предоставили копии писем мужа к Горькому.

В процессе знакомства и изучения нового материала (частично письмами Горького в черновиках или в машинописных копиях Архив А. М. Горького при ИМЛИ располагал и раньше) работа коллектива сотрудников, готовивших переписку, зашла в тупик: открывался новый, неизвестный Горький, сложный и противоречивый, советский и антисоветский, революционер и контрреволюционер, бесконечно любящий родину-Русь и русский народ и возмущающийся его азиатской пассивностью, покорностью обстоятельствам – чертами характера, воспитанными веками рабства и крепостничества, и т. д. и т. п. Словом, сработала самоцензура, сидевшая в каждом из нас и особенно сильно развитая у руководителей, редакторов, занимавшихся томом.

Рукопись легла на стол директора института, который окончательно подтвердил: в таком виде письма издавать нельзя. И начали – сперва потихоньку-полегоньку – причесывать, приглаживать рукопись, дальше – больше, пошел процесс «кройки и шитья», как в дурмане, забыв самих себя, стали резать, кромсать, делать купюры, выбрасывать целые письма, впрочем, не только Горького, но и его адресата. Однако, когда дело дошло уже до полной бессмыслицы, кто-то умный спохватился: в каком мы будем выглядеть свете, если выйдет французское, бесцензурное, бескупюрное, неурезанное, неискореженное издание переписки?! Вот тогда-то и возникла «счастливая» идея: выпустить сборник «Горький и Роллан», который не обязывает к полноте переписки и вообще ни к чему не обязывает. По типу: «Горький и Чехов», «Горький и Короленко», представляющих собой «взгляд и нечто»…

Но «ввиду особой важности и сложности намечаемой публикации» институт счел «необходимым поставить о ней в известность ЦК КПСС» и просил «дать указания…». Так родилась публикуемая записка директора ИМЛИ с откровенным (что стесняться между своими: член-корреспондент Академии наук И. И. Анисимов, считавшийся специалистом по французской литературе, до своего директорства был работником ЦК) обоснованием, почему невозможно издать в эпистолярном томе «Архива А. М. Горького» всю переписку писателей полностью, и с паллиативным предложением выпустить сборник, описав его содержание и структуру, вплоть до включения выборочных, «дистиллированных» писем Ромена Роллана к советским гражданам.

Однако на этом роллановская эпопея не закончилась. Придуманный сборник уже представлял другое издание и требовал новой подготовки, нового подбора материалов, нового предисловия и новых комментариев. Постепенно к этой идее остыли. А тут еще на повестке дня стало издание Полного собрания сочинений Горького, и сотрудники занялись другим делом.

После смерти в 1967 году И. И. Анисимова и с приходом в институт нового директора – Бориса Леонтьевича Сучкова через какое-то время вновь ожил вопрос об издании архивного тома переписки Горького и Роллана. Надеялись: время – застойное, но как будто не такое суровое, авось где причешем, где пригладим, где незаметные вырезки сделаем и с купюрами выпустим. Пока гадали-рядили, годами вновь и вновь вчитывались и внюхивались в тексты, в Париже вышел солидный том (на французском языке) полной переписки Роллана с Горьким, с пространным предисловием и обстоятельными научными комментариями – фундаментальный труд, единолично подготовленный известным специалистом профессором Жаном Перюсом. Купированное издание ИМЛИ окончательно потеряло всякий смысл.

Казалось бы, перестройка сделала возможным то, что вчера еще и в мыслях невозможно было допустить. Однако за десять лет гласности в деле издания переписки писателей ничего не изменилось, кроме того, что письма извлекли из спецхрана, где они были запрятаны, и стали растаскивать на цитаты в статьях и диссертациях, что, конечно, тоже было полезно. Да еще одиннадцать писем из этого корпуса переписки недавно впервые опубликованы (с краткими вступлением и примечаниями Л. Спиридоновой) в сборнике «Неизвестный Горький», подготовленном в ИМЛИ¹.

Сколько людей, хороших, толковых специалистов, в разные периоды причастных к этому изданию, уже ушли в мир иной, а воз и ныне там. Одной из последних над французскими оригиналами писем вместе с другими сотрудниками, текстологами и комментаторами текстов работала Н. Ф. Ржевская, скончавшаяся несколько лет назад.

Книги до сих пор нет. Издается… Ждем. С 1960 года ждем.

История издания Полного собрания сочинений Горького, начало которой нашло отражение в следующем из публикуемых нами документов, такая же грустная и печальная. Записка отдела культуры ЦК КПСС вновь – в какой уже раз – демонстрирует политику умалчивания и утаивания творческого наследия писателя. К сожалению, железный заслон, установленный партийной номенклатурой между писателем и читателем тридцать пять лет назад, до сих пор не преодолен. Но сегодня ужепо другим причинам, сегодня в их отношения вмешались наши реформы, социально-политические изменения, происшедшие в стране, новые рыночные отношения.

Издание академического Полного собрания сочинений Горького предпринималось Институтом мировой литературы и вообще в стране впервые и приурочено было к исполнявшемуся в марте 1968 года 100-летию со дня рождения писателя. До обращения в 1961 году за санкцией в ЦК КПСС вопрос, как водится, решался в Отделении языка и литературы Академии наук СССР и в секции общественных наук, возглавляемой вице-президентом Академии наук СССР. Спустя несколько лет после решения ЦК КПСС об издании академического Полного собрания сочинений Горького Редакционно-издательский отдел Академии наук и издательство «Наука» Академии наук СССР объявили подписку на серию художественных произведений этого издания и запланировали выход первого тома в 1968 году.

75-томное издание должно было состоять из трех серий: 1. Художественные произведения (25 томов и 12 томов вариантов). 2. Публицистика (13 томов). 3. Письма (25 томов; последний – справочный, содержащий сводные указатели ко всему изданию). Как явствует из приводимого документа, одобрив полное издание художественных произведений, отдел культуры ЦК КПСС признал, что «нецелесообразно публиковать» полное издание второй и третьей серий, предложив выпустить только избранные статьи и письма, исключив те, в которых содержатся «политически ошибочные положения; неверные оценки и характеристики».

Но до второй и третьей серий надо было еще дожить. И с начала 1965 года мы приступили к работе над художественными произведениями, для чего в институте был создан специальный сектор, насчитывавший человек пятнадцать, во главе с А. И. Овчаренко (он же был зам. главного редактора издания при номинальном главном редакторе Л. М. Леонове). К участию в издании были привлечены научные сотрудники из других отделов института, Архива А. М. Горького, Музея А. М. Горького, еще ряд специалистов работали внештатно. Была создана редколлегия, в состав которой вошли маститые горьковеды из ИМЛИ, МГУ, Пушкинского Дома, Академии общественных наук.

В 1968 году вышел первый том первой серии, а в 1976-м – последний, двадцать пятый. А еще через шесть лет завершены были 10 томов (11 книг) свода вариантов и редакций всех художественных произведений. Это было в полном смысле академическое издание, с научно подготовленными, подлинно авторскими текстами, установленными путем сличения всех прижизненных публикаций между собой, с одной стороны, и с рукописями – с другой. Для этого каждое произведение – от многотомного романа до крохотного стихотворения – проходило текстологическую комиссию (под председательством В. С. Нечаевой), на которой скрупулезно рассматривались все изъяны текста, все разночтения, исправления, изменения, цензурные и редакторские вмешательства и т. п. вплоть до знаков, характерных горьковских тире, кочевавших десятилетиями от издания к изданию типографских и машинописных опечаток, не замеченных даже автором, ибо не были бессмысленны. Все это фиксировалось в текстологической части примечаний. Правда, историко-литературный комментарий не выдерживал академический стандарт, был скупее и беднее, чем, например, в выходивших в это же время собраниях сочинений Чехова, Тургенева, Достоевского, но в том не было вины коллектива, так как издательство строго ограничивало объем этого комментария.

Однако ложка дегтю и здесь нашлась: ведь речь идет о Полном собрании произведений Горького. В этом во всех прочих отношениях почти безукоризненном издании горьковский мемуарный очерк «В. И. Ленин», к сожалению, вышел в искаженном виде, с купюрами.

Рассказывать творческую историю очерка здесь вряд ли уместно. Отметим только, что, начиная с первой публикации 1924 года² (текст в нем тоже без ведома автора подвергся вивисекции) до последней редакции 1930 года для нового издания собрания сочинений³, Горький сам несколько раз при очередных переизданиях исправлял, дополнял, перерабатывал свои воспоминания о вожде. Особенно кардинально – в последний раз. Так, например, была снята характеристика Ленина как «одного из проповедников»! «одного из чудовищных, полусказочных и неожиданных в русской истории людей», сравнение его то с Петром Великим, То с Василием Шуйским, то с протопопом Аввакумом. Или, например, в высказывании Ленина («Умных – жалею. Умников мало у нас. Мы – народ, по преимуществу, талантливый, но ленивого ума») Горький исключил следующую за этим фразу: «Русский умник почти всегда еврей или человек с примесью еврейской крови». Снята была также положительная характеристика вождем Троцкого и многое другое. И много было дописано, добавлено (например, впечатления от V съезда партии).

Но редакция 1930 года по всем законам текстологической науки считалась канонической, выражающей последнюю авторскую волю. И хотя она была сделана автором под известным давлением (и хотя на предыдущих этапах уже много исправлений было сделано), в этой редакции остались такие, например, признания: «Невозможен вождь, который – в той или иной степени – не был бы тираном»; «Вероятно, при Ленине перебито больше людей, чем при Фоме Мюнцере». Или, говоря о «непримиримой, неугасимой вражде» Ленина «к несчастиям людей, его вере в то, что несчастие не есть неустранимая основа бытия», Горький добавлял: «Я бы назвал эту основную черту его характера воинствующим оптимизмом материалиста, и это была в нем не русская черта. Именно она особенно привлекала душу мою к этому человеку». Остался и еще ряд «крамольных» пассажей. В этой редакции очерк был распространен, наверное, миллионными тиражами у нас и за рубежом. Но в наиболее полном, и наиболее массовом первом послевоенном Собрании сочинений Горького в 30-ти томах (1949 – 1953) какая-то комиссия в ЦК (говорят, сам Сталин) сделала в горьковском очерке ряд купюр, «отредактировав» уже приведенные примеры, исключив высокую оценку вождем М. П. Томского и др.

Так очерк был заново канонизирован и в этой редакции обрел бессмертие во всех многочисленных последующих изданиях. И никому доэтого не было дела, мало кто даже из литературоведов это помнил, знал, вряд ли, думаю, знали об этом и работники отдела культуры ЦК, санкционировавшие полное издание художественных произведений. Но для академического издания такой произвол был недопустим. Никто у нас не сомневался, что все эти купюры необходимо восстановить.

Но не мы решали. А те, кто мог бы, не рисковали брать решение на себя. И никто их осуждать не вправе. Кто жил в ту пору глухую, знает это. Хотя, казалось, что проще. Решение ЦК есть: художественные произведения издать в полном виде. Да и «крамола» здесь невелика. Тем более что после фразы о «перебитых при Ленине людях» Горький объяснял: «Но ведь и сопротивление революции, возглавляемой Лениным, было организовано шире и мощнее» и т.п. А без предыдущей фразы, между прочим, объяснение вообще «не читалось», «не стыковалось» с текстом и вызывало недоумение у внимательного читателя. (Ко мне лично обратился знакомый редактор «Прогресса», готовивший очерк к изданию на иностранных языках, не понявший, к чему относится противопоставление: «Но ведь и сопротивление революции…»)

Ладно, директор (тем более страдавший «лагерным синдромом») рисковать карьерой боялся. Но что было опасаться классику советской литературы, академику, Герою Соцтруда и лауреату всех премий, главному редактору издания? Сказал бы: восстановить текст, как положено, по-научному, в последней авторской редакции, и печатать. И очерк не был бы искалечен. И издание не было бы подпорчено. И советская власть не рухнула бы, как не рухнула от «Дневников писателя» Достоевского: уже некоторые горячие головы готовы были остановить выходившее в Ленинградском отделении «Науки» под эгидой ИРЛИ издание Полного собрания сочинений в 30-ти томах, если бы главный редактор (Г. М. Фридлендер) не проявил твердость, смелость и настойчивость. Какой вред нанесло нашей культуре это равнодушие и конформизм! Хотя вряд ли я мог бы назвать директора ИМЛИ равнодушным. Тем не менее, кажется, в ЦК КПСС он вопрос этот так и не поставил. А вдруг спросят: а каково ваше мнение?

1. См.: «Неизвестный Горький», вып. 3, М., 1994, с. 70 – 96.[↩]
2. См.: «Русский современник», 1924, N 1.[↩]
3. См.: М. Горький, Собр. соч. Редакция и комментарии И. А. Груздева. Предисловие А. В. Луначарского, изд. 2-е, дополненное, т. XXII, М. – Л., 1933. [↩]