№6, 2006/Книжный разворот

В. М. Пискунов. Чистый ритм Мнемозины

Имя Владимира Максимовича Писку нова уже давно известно всем, кто интересуется русской литературой XX века. И нам остается только порадоваться, что в 2005 году, незадолго до смерти, он все же успел составить свой сборник. В книге три части: «Андрей Белый и другие», «Россия вне России», «Если выпало в империи родиться». В первую вошли тринадцать статей, связанных с различными аспектами жизни и творчества А. Белого; во вторую – три обширные работы, посвященные наследию эмигрантов первой волны; третью часть составили десять статей о прозе, написанной или «возвращенной» после смерти Сталина. Только одна статья публикуется в этом сборнике впервые. Остальные ранее появлялись в печати как предисловия к редактируемым сборникам или самостоятельно, на протяжении, по крайней мере, двух десятилетий. В. Пискунов замечает, что в книге «длиною в двадцать лет» существует вероятность повторов или разночтений. На самом деле, это далеко не так. Незначительное количество повторов, присутствующих в статьях о Белом, объясняется спецификой задач автора, и именно логичность и масштабность видения, явленные в сборнике, поражают читателя. Полностью оправдывается надежда исследователя на то, что он внес свой неповторимый вклад в «общее дело» переосмысления русского XX века как единого целого. Идея воссоздания этого единства является первостепенной для всего замысла.

Никто не сделал так много для восстановления и возращения работ Андрея Белого русскому читателю, как Пискунов. Он – редактор нескольких изданий, опубликованных в постперестроечный период, прежде всего, запланированного собрания сочинений Белого (работа была прервана на седьмом томе). Ряд статей, включенных в рецензируемый сборник, писались как предисловия к этим изданиям, тогда как другие были задуманы как материалы для конференций или журналов. В конечном итоге, эти тринадцать статей охватывают практически все стороны жизни и творчества Белого: его поэзию, эстетические воззрения, «симфонии», романы, путевые заметки, его мемуары и мемуары о нем. Некоторые статьи не отличаются новизной, хотя выбор и рассмотрение материала свидетельствуют о самостоятельном и целостном подходе. Другие статьи подтверждают мысль о том, что автору удалось проложить свой собственный путь в мир Андрея Белого. Обращение к «Четвертой симфонии», например, является одним из наиболее убедительных прочтений этого весьма неоднозначного произведения поэта.

Статья «Собиратель пространства» пробуждает интерес к достаточно забытому аспекту творчества Белого – его путевым заметкам и справедливо вписывает их в биографический и творческий контекст. Ни один из сборников материалов о Белом не был бы полным без серьезного изучения «Петербурга», а статья о «втором пространстве» остается одним из самых убедительных исследований того, как сделан роман. В отличие от многих предыдущих критиков, Пискунов рассматривает «второе пространство» героев как совершенно противоположное той «мозговой игре», что подражает творцу в создании внешней реальности. Интерпретируя это «второе пространство» как открытое, критик предлагает в целом более обнадеживающее, по сравнению с предыдущими работами, прочтение этого романа.

Если первая часть книги посвящена автору, возвратившемуся после короткого пребывания за границей и завершившему свою карьеру в Советском Союзе, то вторая повествует о тех, кто покинул Россию навсегда, добровольно или будучи вынужденным, в годы послереволюционной смуты, а в дальнейшем поддерживал и развивал русскую культуру за пределами родины. Первая из трех статей, названная «Русская идея», изначально возникла как предисловие к двухтомному изданию с одноименным названием, в котором были собраны произведения многих представителей первой волны эмиграции, пытавшихся определить суть, «идею» культуры, к которой они принадлежали. Это выражение первоначально ввел Вл. Соловьев, но Пискунов называет около четырнадцати других писателей XX века, употреблявших его. Он раскрывает то содержание, которое писатели-эмигранты вкладывали в «идею» о значении русской истории и природы русской культуры. Для тех, кто уже больше не мог принимать участие в непосредственной судьбе страны, проблема заключалась в следующем: ждет ли Россию участь павших империй прошлого, скажем, Рима и Византии, или у нее хватит сил пережить катастрофу настоящего и возродиться? Поставленный таким образом, этот вопрос, конечно, ни в коей мере не потерял своей актуальности. Пискунов очень точно формулирует метафизическую природу «русской идеи», как она была понята большинством мыслителей, разделявших убеждение Соловьева о том, что «идея» нации – это не то, что она есть в исторической реальности, и не то, что она думает о себе во времени, но то, «что замыслил Творец о России». Утверждение и развитие христианской мысли – одна из центральных тем работы; автор также касается роли евразийства для эмигрантской диаспоры и отмечает, что идеи фашизма остались малопривлекательными, принципы же свободы личности вызывали растущую симпатию по отношению к западным демократиям. В целом, в работе предложен обзор чрезвычайно широкого спектра материалов.

Практически то же самое можно сказать о второй статье в этой части – «Пушкин и русское зарубежье», в которой дан обзор критики о Пушкине, появившейся за период первой эмиграции. Авторы, разумеется, не имели доступа к архивам, и не могли сделать новых фундаментальных открытий в области пушкинистики. Они компенсировали отсутствие материалов той интенсивностью, с которой читали и перечитывали произведения Пушкина. До известной степени, пушкинисты в эмиграции решали ту же самую проблему, которую обсуждали философы (тема предыдущей работы), постигая глубинную суть своей культуры, и не удивительно, что они также пришли к выводу о том, что секрет Пушкина заключается в его внутренней свободе.

Третья работа этого раздела называется так же, как и вся книга – «Чистый ритм Мнемозины», – выражение взято у Набокова. Мнемозина – Память, как нам напоминают, – была матерью Муз, и название, безусловно, хорошо подобрано, как для статьи, так и для всей книги. По своему характеру это обширный обзор, на сей раз – мемуаров о Серебряном веке и эмиграции. Читатель вновь видит Белого, прекрасно представленного теперь сквозь призму его трехтомных мемуаров; Лившиц, как отмечается, написал свои мемуары в возрасте сорока двух лет (возраст, не характерный для писания мемуаров), очевидно, с осознанием того, что его эпоха оборвалась. Другие воспоминания, рассмотренные здесь, писались в эмиграции – Бердяевым/Борисом Зайцевым, Берберовой и Набоковым. Дается полная и содержательная оценка мемуаристов, но складывается ощущение, что, в сравнении с другими работами, этому обзору не хватает центральной идеи.

В заключительном разделе книги (написанном в соавторстве с С. Пискуновой) представлены такие писатели, как Платонов, Пастернак, Гроссман, Домбровский, Трифонов, Макании, Давыдов, Окуджава, Орлов, Битов, Татьяна Толстая и братья Стругацкие. Все статьи отмечены большой деликатностью, философской глубиной и вниманием к настоящему литературному процессу; они могли бы быть рассмотрены как краткая история русской прозы после «оттепели». Первые две посвящены Платонову. В одной автор предлагает рассматривать период с 1926 по 1935 год как время великих достижений, в качестве доказательств приводя три произведения: «Чевенгур», «Котлован» и «Ювенилытое море». Вторая (написанная совместно С. Пискуновой) развивает мысль, лишь намеченную в первом эссе, о важности для Платонова культуры примитива, характерной для полуобразованной провинции; здесь намечен путь более развернутого исследования.

Статья о «Докторе Живаго» доказывает, что, несмотря на запрет этого произведения в Советском Союзе, оно было доступно серьезным писателям и отголоски романа можно встретить у Гроссмана, Домбровского, Трифонова. «Эстетика свободы» рассматривает Гроссмана и Домбровского в сопоставлении их дилогий: «переходность»»Жизни и судьбы» заключается в освобождении от соцреалистйческих догм, характерных еще для предшествующего романа Гроссмана – «За правое дело», а «Факультет ненужных вещей» демонстрирует развитие иной повествовательной техники, чем та, что была принята Домбровским в «Хранителе древности». Среди фундаментальных проблем, освещенных в третьей части, – способ, посредством которого, в подтверждение тыняновской теории, периферийные формы входят в широкий литературный обиход, когда чувствуется необходимость обновления; отмечается, как пародии Татьяны Толстой на писателей-символистов (в частности, на «симфонии» Белого) сами становятся приемом культурного возрождения. Повсеместно читатель ощущает последовательную и независимую позицию, побуждающую автора вступать в полемику с иными интерпретациями, постоянно и своевременно обращаясь к литературной теории и параллелям в других культурах и языках – в первую очередь, в испанском, но и во многих иных языках Западной Европы.

Необходимо сделать две незначительные оговорки. Полезность этой книги для специалистов возросла бы при условии указания даты и первой публикации каждой статьи: было бы проще определить их место в развитии критической мысли. Первая часть смотрелась бы выигрышней, если бы текст был вычитан более тщательно, так как ряд сносок при внимательном прочтений оказывается неточным. Но эти замечания выглядят придирками, которые ни в коем случае не умаляют неоспоримую ценность книги – достойного памятника известному ученому и критику.

г. Манчестер, Великобритания

Дж. ЭЛСВОРТ

Перевод с английского Е. ЛУЦЕНКО

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №6, 2006

Цитировать

Элсворт, Д. В. М. Пискунов. Чистый ритм Мнемозины / Д. Элсворт // Вопросы литературы. - 2006 - №6. - C. 366-369
Копировать