Герои наших романов. Как живет, борется, мечтает, страдает и пишет сегодняшний критик

Как-то давненько один очень благородный и образованный человек, специалист по русской словесности, говорил мне, по-доброму и снисходительно улыбаясь: да не печальтесь, вы так уж отчаянно из-за всей этой литературной мути. Пройдет. Отстоится. Осядет. Наестся-таки народ наш порнухи-развлекухи. Это он с голоду так накинулся на всякую дешевку. А распробует – бросит. Дело временное, уж поверьте мне!

И еще разок улыбнулся – уже подбадривающе.

Вообще-то и впрямь надо быть человеком исключительно благородным, а значит, в известной степени оторванным от очень неудобно и, как заметил еще М. Зощенко, совсем не для интеллигентов устроенной российской почвы, чтобы от всей души, искренне и немного даже простодушно верить в прогресс, торжество науки и культуры и прочие замечательные вещи. Верить-то, конечно, очень хочется, без веры этой хоть какая жизнь покажется тусклой и бессмысленной, но так уж повелось, что российская почва удобнее устроена для скептиков. В самом деле. Элементарный здравый смысл давным-давно должен был бы подсказать интеллигенту-недобитку, что бороться с живучим, как клоп, явлением массовой литературы абсолютно бесполезно. Дело даже не в том, что потребитель ее сроду никакой критики не читал, а стало быть самые острые и ядовитые стрелы пролетят мимо цели. В лживо-благопристойные времена «развитого социализма» изведены были тонны чернил и пуды дорогостоящих тогда шариковых стержней (я уж не говорю об усилиях отличных и образованных критиков), но рядовой потребитель, хоть ты его убей, требовал сладко-душистого дамского романа и мало-мальски пристойного (тогда) детектива. Или – лжеисторического повествования, ничем, кроме разве что имен, настоящую историю не напоминавшего, зато забористого и соленого. Уж если спрос, да какой, имелся на Пикуля!..

Дело, повторю, не в этом.

Бороться с массовой литературой, потребной массовому человеку, – все равно что с собственной тенью. Кровавый опыт XX века, преподавший нам бездну уроков, наглядно показал, что такое есть по-настоящему массовый человек, если он, не дай Господи, выходит на арену истории. Тихий XIX век, как только мог, изо всех своих гениальных, могучих, высоконравственных сил воспитывал, просвещал, наставлял, молил, ходил с проповедью в народ, видимо, что-то очень страшное предчувствуя, иначе откуда такой накал страсти, такая сила проповеди, – и что? А вот то, что имели.

Помнится, в глухие советские годы Корней Чуковский изыскал-таки щелочку, чтобы донести до читателя слово правды об этой открывшейся всему свету человеческой бездне. Естественно, сделал он это не впрямую. Но всякий, не утративший чутья понимал, кого же именно он имел в виду. Разговор велся о Чехове – самой страстной и великой любви Корнея Ивановича. Так вот: в огромный, густонаселенный мир чеховских героев, писал критик, «никак не вмещаются те гитлеры, геринги, Гиммлеры, эйхманы, которые вскоре после его смерти вышли на арену истории и продемонстрировали перед всем человечеством, до какой ужасной, никем не предвиденной низости может дойти оскотинившаяся душа человеческая, какие тысячи тупых палачей и разнузданных извергов таятся в недрах всемирной истории… Творческим своим воображением Чехов не мог даже представить себе несметной массы тех осатанелых садистов, которые сделали своей профессией, своей специальностью, своей повседневной работой массовое уничтожение беззащитных людей»¹.

После подобного опыта, проведенного в планетарном масштабе, самым естественным было бы заключить: массовый человек воспитанию, превышающему его же собственный, личный нравственный потолок, не подлежит. Можно только создать условия, при которых он вынужден будет сдерживать свои разрушительные инстинкты. Разнообразных и многоликих шариковых обратно в звериную шкуру не запихнешь: они давно выросли, заматерели, возмужали, избавились от мерзкой привычки клацать зубами при ловле блох и переехали в респектабельные жилища. При полной, замечу, сохранности нравственного интеллекта, который вообще лучше не трогать (припоминаются давние слова Ежи Леца: «Если людоед пользуется вилкой и ножом – это прогресс?»). Людей этих не столько воспитывать надо, сколько ограждать рамками законов, неукоснительных к исполнению.

Переходя к вопросам литературным, – их надобно всемерно ублажать, предоставляя им соответствующую их потребностям литературу (кино, ТВ), дабы они потакали своим инстинктам в виртуальной, а не в живой реальности.

Нетрудно заметить, что по существу вся развлекательная индустрия, включая обильно издающуюся книжно-журнальную мерзость, работает по этой программе и для этого потребителя. Сколь угодно долго можно взывать к совести, ответственности и стыду тех, кто сомнительный этот продукт производит, будь он продюсер, режиссер, писатель или актер, но упреки натолкнутся на глухую стену. Все. Рейтинг, друзья. Никуда от него не денешься. Нет, не существует другого способа определения читательско-зрительских симпатий, Рейтинг. Тиражи. Доход. Деньги.

Тем паче ярко высвечивается все это сейчас, в эпоху повального обожествления денег.

А-а, так вам это не нравится? Не по вкусу? Так, может быть, вы вернуться желаете в теплые соцреалистические времена? Когда читали одно, хвалили (в печати) другое, издавали (массовыми тиражами) третье, а чтобы денежки государственные, то бишь народные, считать, – так оно почему-то для народного государства, каковым СССР себя с гордостью величал, почиталось делом зазорным.

В. общем, российский социализм и тут, в сфере чистого интеллектуального бескорыстия, умудрился дать ядовитые всходы.

Это я все к тому, в каком пространстве должен жить и работать сегодняшний критик. На каком поле играть. Какие обстоятельства принимать во внимание – в условиях, когда, кажется, решительно все в мире ему, критику, препятствует и противостоит. И хотя жизнь вполне внятно говорит ему: от

широкого читателя ты ушел; предельно сжавшееся литературное пространство выталкивает тебя, как балласт; ты уже никакой не властитель дум, не впередсмотрящий, тем паче не пророк, а всего лишь выразитель собственного мнения, которое, вполне возможно, мало кому, кроме тебя и ближайших твоих друзей или недругов, интересно, – все равно.

Российский критик остается российским критиком.

Все дело заключается в том, что легче тому самому верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели нашему критику – отказаться от его, говоря высоким словом, миссии. И устроен он так, что, какая погода на дворе ни будь, он, как и встарь, черное должен именовать черным, а белое – белым. То есть – пошлость называть пошлостью, дурновкусие – дурновкусием. Рейтинги и тиражи – не те идолы, которым он поклоняется.

И знаете что? Именно поэтому критик сегодня – самый, по-моему, счастливый человек. Он, право слово, как дервиш. Начальства над ним нет (кроме разве что самого Господа Бога, но нам всем, не одним критикам, держать перед ним ответ), кормится он по большей части как деревенский пастух – в каждой избе (журнале) по очереди, сильно разбогатеть, как, впрочем, и обеднеть, ему не грозит, к тому же, по счастливому стечению обстоятельств, он застрахован и от искуса великой славы, то бишь испытания медными трубами.

Этим воодушевляющим размышлениям я предавалась отнюдь не на досуге. Какой там нынче досуг у литератора, когда книги и журналы громоздятся монбланами. Это по ходу чтения критических книг в голову пришло. Книги же были такие: два «Дневника читателя» Андрея Немзера с подзаголовками соответственно «Русская литература в 2003 году» (М.: Время, 2004) и «Русская литература в 2004 году» (М.: Время, 2005) и «Невеста Букера» Наталии Ивановой (М.: Время, 2005). Замечательные книги, сразу могу сказать. Искренне рекомендую их всем, кому, как говорится, дорога родная словесность и кто беды ее принимает близко к сердцу так, будто они – его собственные, личные беды. Потому что критиком-то быть – оно, разумеется, прекрасно, никто не спорит, но решительно невозможно понять, почему при таких райских обстоятельствах ряды отечественных критиков поредели чуть ли не до прозрачности.

В этом отношении книги А. Немзера и Н. Ивановой вносят определенный оптимизм: есть, есть еще порох в пороховницах! Покуда рядовой читатель, которому давным-давно обрыдли литературные битвы, пользы от коих, как он убедился, ноль, пробавляется по большей части тем, что дадут ему почитать добрые соседи-приятели или сослуживцы, – оказывается, в это же самое малокультурное время пишутся еженедельные критические обзоры, выстраиваются любопытные концепции, из них вырисовываются выводы… Впрочем, выводы и концепции – это более по ведомству Н. Ивановой, автора концептуальных статей, составляющих книгу. А. Немзер их, конечно, не чурается, но делает при этом работу колоссальную по трудоемкости – ведет во «Времени новостей» постоянную рубрику, где обозревает текущую литературу (обзоры эти и составили обе книги.). Адов труд, как знают все, кто этим делом занимался.

Думаю, что, будь к этим критическим изысканиям приобщен более широкий читатель, как оно и должно бы быть, по крайней мере, в России, – они стали бы для него откровением. Оказывается, ведется и неизбежная война с масскультом, которая, естественно, крайне мало на что-то реальное влияет, но кто доподлинно может знать, что из сказанного им возымеет действие, а что нет? Ты делай свое дело, а там видно будет. Ты, уважаемый господин (госпожа), литературе принадлежишь, и никому другому, тебе не перед товарищами по партии ответ держать, а перед истиной и совестью.

И если возникли у меня по ходу чтения этих книг кое-какие чисто зоильские придирки – так это из одного только критического сладострастия, честное слово.

* * *

Мне, например, очень даже было понятно, какими благими намерениями руководствовался А. Немзер, когда во «Времени новостей» с большим воодушевлением писал о премированной десятисерийной экранизации «Идиота». Впрочем, писал он о ней дважды: первый раз – в заметке»Мышкин и другие» («Дневник читателя. Русская литература в 2003 году»), второй – в заметке»Торжество Читателей» («Дневник читателя. Русская литература в 2004 году») с подзаголовком «Лауреатами премии Александра Солженицына стали Владимир Бортко и Евгений Миронов». Надо полагать, что премия, присужденная фильму действительно авторитетнейшим жюри (в состав его входили А. Солженицын, Л. Сараскина, В. Непомнящий и другие высокоуважаемые люди), произвела на критика неизгладимое и очень понятное впечатление – такое, что заставила его позабыть очевидные недостатки фильма, о которых он сам же говорил в первой своей заметке, совсем не такой восторженной. Это и не ускользнувшая от внимания критика «из рук вон плохая игра Лидии Вележевой» (Настасья Филипповна), и очень средняя – Ольги Будиной, которая, написано в рецензии, «лишь изредка дает намек на характер Аглаи», и другие недостатки, рангом помельче.

Почему вторая заметка написана исключительно в восторженных тонах – оно в общем-то ясно («Безусловно просветительский успех «Идиота» связан не только с умной режиссурой Бортко и потрясающей игрой Миронова, но и с работой всей творческой группы»; «Режиссура и актерское мастерство высоко оценены не как таковые, но как средства «прочтения» великого романа и приближения его к современной аудитории»²). А. Немзер, как и все мы, живет в стране, подвергшейся мощнейшей атаке антикультуры, ежечасно и ежеминутно пропагандирующейся телеэкраном. Понятно, что телебоссы, как только могут, изо всех своих холуйских сил прогибаются перед «братвой», ставшей кумиром паразитической телеиндустрии, в надежде снискать ее любовь и заполучить за это денежки, но странно, что в многомудрые их головы не приходит простенькая мысль, что живут они в той же самой стране, и посеянные ими зубы дракона имеют свойство давать довольно несимпатичные всходы. Все это известно. Так что, если рассуждать с позиций пользы, пусть даже самой благородной, – тогда все правильно. Тогда действительно со всей откровенностью надо сказать; да, лучше кормить гигантскую армию телезрителей явно облегченной экранизацией величайшего русского романа, нежели похождениями братков и красивой жизнью их чад и домочадцев. Тем более, что зритель, уже, надо полагать, изрядно ошалевший от изобилия льющихся с телеэкрана помоев, бегом побежал по книжным магазинам в поисках нечитанного прежде романа, о чем с радостью сообщили газеты, а то и залез в родной книжный шкаф, давно мозоливший глаза своей бесполезностью.

Ура. Да здравствует великая русская литература. И все мы, ее поклонники и апологеты.

Нет. Не ура. Потому что – позволю здесь себе забраться на котурны – критик не пользе общественной служит, хотя про нее забывать и грешно. И не просвещению народа – тоже делу весьма достохвальному. А служит он Истине – даме требовательной и жесткой. Истина же недвусмысленно говорит, что снят весьма поверхностный фильм, откровенно иллюстративный, отчего самыми выразительными становятся статичные позиции и что подтверждает и дагерротипный его колорит.

И нет в этой экранизации «вдохновенного кинопрочтения» гениального романа, которое отметило уважаемое жюри. Не знаю, где были у него глаза, – скорее всего, они тоже были повернуты в сторону просвещения и общественной пользы. Вдохновенное кинопрочтение первым делом потребовало бы воплотить в фильме великую христианскую, но при этом явно фантомную сущность князя-Христа, которая совершенно невероятным, неизъяснимым образом воздействует на всех, с кем он говорит, и которая в конечном счете преображает их души. Это ведь вещи общеизвестные, не литературоведам их разъяснять. Евгений же Миронов, актер безусловно талантливый, сыграл, увы, другого человека, не князя Мышкина. А именно – сыграл он маленького человека, существо скромное, забитое, честное, немудрящее, то есть другой персонаж великой русской литературы, тоже, конечно, создавший ей всемирную славу, но – другой. При непременном и весьма для кинематографа точном соблюдении сюжетной канвы «Идиота».

Я почему-то совершенно не верю, что всего этого А. Немзер не заметил. Конечно, заметил; просто на какой-то период времени (и по причинам понятным) вопросы чисто просветительского характера возобладали в его сознании над истиной. Просветительство, безусловно, вещь прекрасная, с очень глубокими корнями и нужная во все времена, но, позволю заметить, – не абсолютная. Потому что есть, существуют понятия «великая литература», «великая культура», «Бог», «красота», «достоинство», «призвание». По каким бы причинам не происходило оправдание облегченного Достоевского или адаптированного Булгакова, само по себе это деяние есть грех – если не перед Богом, так перед литературой, которая тоже есть наш бог. Читателю/зрителю, о ком мы все так неустанно печемся, должно быть непременно оставлено пространство, дабы ему было куда тянуться. Куда расти. Что постигать.

К тому же просто очень хочется, чтобы критика (и критику) уважали, причем безо всякого снисхождения.

Ведь совершенно права Наталия Иванова, в статье «Клюквенная поляна»³ вдрызг разругавшая сериал «Московская сага», снятый Д. Барщевским по роману В. Аксенова и тоже снискавший кое-какие одобрительные словеса, пусть и не такие восторженные. И В. Аксенов – человек талантливый (хотя от Н. Ивановой не скрылось, что ныне он отлично усвоил чисто американский стиль «story», т.е. манеру адаптации трагических ситуаций для приготовления слегка щекочущего нервы «истбургера»), и режиссер заслуживает внимания, а уж о теме фильма и говорить нечего. Трагическая, не имеющая в мире аналогов судьба русской интеллигенции и всего русского народа в советскую эпоху, концлагеря, через которые прошла чуть ли не четверть населения, война, выбившая цвет нации и обескровившая страну, «дело врачей» и прочие подобные акции преступного государства, – есть ли что важнее для сегодняшнего человека, будь он читатель или зритель, нежели рассказ обо всем этом? Честный, подчеркну, рассказ. Только честный, только прямой, только лишенный малейшей фальши: лгать, фальшивить, заведомо облегчать подлинные трагедии, когда говоришь о событиях и деяниях, жертвами которых стали миллионы, недопустимо, кощунственно.

Для кого секрет, что подавляющей массе отечественного народонаселения надобна от искусства вовсе не правда, чаще всего тяжелая и безрадостная, а комфорт, уют и легкое щекотание нервов, поданные на дом и в красивой упаковке? А уж что там упаковано – неважно: простенький Достоевский, миленькие концлагеря – вроде тех, что из «Московской саги», или воодушевляющая, парадно-торжественная война. Молох массового сознания с хрустом перемелет все это и проглотит не поперхнувшись. И это в ситуации, когда не оплачен ни единый исторический счет, когда не отпеты и не упокоены безвинно погибшие, когда – спустя 60 лет! – не сказана даже вся правда о величайшей войне, общенациональной нашей катастрофе.

Оттого углубляющаяся в литературе и на ТВ тенденция все пригладить и причесать естественным образом идет навстречу пожеланиями потребителей, с одной стороны, и кремлевских верхов, с другой.

К счастью, Н. Иванова не стала искать положительные моменты в той развесистой клюкве, что названа была «Московской сагой» и претендовала на художественность. Ни имя автора, ни его судьба эмигранта, ни исторические вехи, каждая из которых густо окрашена в кровавый цвет, не стали для критика определяющими.

1. Чуковский К. О Чехове. М.: Художественная литература, 1967. С. 160 – 161.[↩]
2. Немзер Л. С. Дневник читателя. Русская литература в 2004 году. М.: Время, 2005. С. 62. В дальнейшем ссылки на это издание будут обозначаться в тексте (Немзер-2004) с указанием страницы.[↩]
3. Иванова Н. Б. Невеста Букера: Критический уровень 2003/2004. М.: Время, 2005. В дальнейшем ссылки на это издание будут обозначаться в тексте (Иванова) с указанием страницы.[↩]